ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


- Я не знаю, как в моем случае сопоставить эту цену с истиной, которую я добыл. - Остромыслов пожал плечами, удивляясь моей наивности. - Я не знаю приема, с помощью которого это можно было бы сделать.
- Этот прием в твоем сердце, - сказал я, - но он порос таким мхом, что похож скорее на могилу...
- В таком случае, - живо перебил собеседник, - давай отделим овец от козлищ. Ты нашел во мне что-то мертвое. Пусть! Я даже согласен! Признаю! В каждом из нас сыщется немало ороговелостей, окаменелостей... всяких ископаемых штучек, рудиментарных остатков... Но наряду с этим мертвым во мне много живого, и мне проще простого указать тебе на это, напомнив, какие чувства вызывала у меня твоя жена, сколько раздражения и гнева пробудила она в том же моем сердце...
... Ах так, подумал я, вот ты как повела себя! Заставила меня, ученого, образованного, культурного человека, настрадаться из-за твоей жалкой сущности, а теперь хочешь, чтобы я терзался еще и из-за этого условия, придуманного Мартином Крюковым или тем, кто его замещает, из-за этого ужасного выбора, сама же сидишь себе как ни в чем не бывало!
Никита, я ведь просто рассказываю как было, все как на духу. Не обижайся. У тебя, собственно говоря, милая жена, но эти скитания по лесу вымотали меня, и я был уже очень раздражен, а там, возле дупла, вышел из себя окончательно. Ты ошибешься, если подумаешь, что я возненавидел Риту, но что я рассердился на нее, это верно. Это было. Даже больше, чем рассердился. Ну, просто мое раздражение в решающую минуту вдруг обрело слепоту и глухоту и через это я сам сделался как невменяемый, как взбесившийся зверек. Я крикнул:
- Согласен! Забирай ее!
И знаешь, что произошло? Твоя жена встала, с видом человека, которому терять нечего, подошла к дереву и залезла в дупло. Все! Больше я ее не видел. Последнее, что я увидел, это ее стертые до крови подошвы.
- Но ты же только что уверял, что она как раз не стерла...
Остромыслов замахал руками, перебивая меня:
- Так было до поры до времени, потом все-таки стерла!
- А почему? - удивился я. - Она что, шла босиком?
- Да, где-то в середине нашего пути решила, что босиком будет удобнее. Я, конечно, уговаривал ее не делать этого. Но она... я думаю, она поступила так назло мне... В общем, сняла туфли и несла их в руках. Она прихватила их с собой и туда, в дупло.
- А тот, на доске, он тоже исчез?
- Нет, зачем, он меня не обманул. Кое-что порассказал.
Самодовольная ухмылка появилась на озренной пламенем костра физиономии философа.
- "Кое-что" не может быть истиной! - запротестовал я. - Выходит, он тебя все-таки обманул. А ты, лопух, развесил уши!
- Но погоди, ты же не дослушал... как можно так поспешно судить! Кто из нас лопух? Ты или я? Я-то свой случай не упустил, воспользовался... А вот ты...
Ничего мне так не хотелось, как сбить с него спесь. Но, переломив себя, я проговорил миролюбивым тоном:
- Не будем спорить. Итак, что он тебе сказал?
- Но я не должен тебе этого говорить. Он связал меня обетом молчания.
- Вот оно что... И дальше?
- Выслушав его, я поискал себе пристанище в другом месте, проспал ночь, а утром отправился в путь.
- Куда? - терпеливо спросил я.
- Да никуда, собственно... Шел и шел. Блуждал, как и прежде, только уже без твоей жены, в одиночестве. Короче говоря, то же самое... Пока вы меня не нашли...
Я стал потихоньку выпускать пары:
- И эти блуждания - подходящее дело для человека, узнавшего истину?
- А что я могу поделать? - ответил он простодушно. - Истина - одно, блуждания - другое. Реализм!
По моим расчетам, самое время было показывать когти. Во рту накопилось много ядовитой слюны, я запустил голову низко над костром, и она мерно закачалась, потекла в узость между языками пламени, сама уже острая, как нож. Остромыслов смотрел на меня с изумлением. Мой голос забрался на большую высоту, и парень возводил очи горе, высматривая его источник в ночном небе. Я верещал, хихикал и как будто рыдал. Из моей глотки вырвалось шипение:
- Что ты должен делать? Я тебе скажу. Признать, что все, что ты там возле дупла услышал, полный вздор!
От неожиданности Остромыслов вздрогнул и рассмеялся.
- Для тебя это важно?.. - сдавленно, растерянно, тревожно спросил он.
Я кивнул. Голос вдруг пропал. Это было настолько важно для меня, что я не мог вымолвить ни слова.
Но Остромыслов уже совладал с собой. Он сидел за стеной огня и смеялся над моими неуклюжими попытками преподать ему урок больший, чем он уже получил, блуждая в лесу и общаясь с духом Мартина Крюкова.
- Не ожидал! И это говоришь ты? Отвергаешь, сам не зная что? Какие у тебя основания считать, что я, выслушав того "духа", должен был очутиться где-то в другом месте, а не остаться в лесу? И где же я, по-твоему, должен был очутиться? Что это за такой благословенный край? Что за обетованная земля? Там молочные реки текут между кисельными берегами? Такие у тебя понятия? Или, по-твоему, только отойдя от дупла, я должен был как по мановению волшебной палочки перенестись не больше и не меньше как в Китеж? Тогда поставим вопрос так: что ты знаешь о человеке, которому открылась истина?
- Но если ты теперь знаешь истину, ты должен знать и то, где находится моя жена, - возразил я скудно.
- Этого я не знаю. Она исчезла в дупле. И это все о ней.
Я весь кипел, разум, душа - все во мне полыхало, в моем сердце завертелся вопрос, не подвергнуть ли пыткам этого негодяя, вступившего в заговор против меня с "доской" из дупла. Причинить ему боль! Ведь я и сам только что не корчился от боли, а отчасти даже и корчился. Однако, нарушив таким образом неприкосновенность и целостность его персоны, я в конечном счете пошел бы на безнравственный подлог, пользуясь для незаконного достижения своих целей оправданием, что он-де, этот малый, не лучшим образом поступил с моей женой. Очень может быть, что я, взволнованный, не уловил всех нюансов и тонкостей собственной мысли, всей ее хрупкой деликатности. Что ж, попробую еще раз: дело в том, кажется, что я был в сущности не прочь для давления на Остромыслова воспользоваться именем моей жены, а может быть, и памятью о ней. Это возбуждало, но постыдность такого рода уловки была слишком очевидна, чтобы я посмел на нее пойти. Между тем я достиг уже такой возвышенной ответственности перед Дарьей, что ее глазами, ее тайным взором, которым она неотступно следила за мной, как совесть, я видел поступок, который совершал в мыслях, в скрытых движениях души, совершенным как бы и в действительности, и этот, самый гадкий и отвратительный, тоже. Я вопросительно посмотрел на нее, надеясь, что она внесет ясность и покой в мое сердце. Может быть, все обстоит не так плохо, как мне представляется? И она даст добро на то, чтобы я вонзил кинжал в грудь Остромыслова, вынув его из собственной? А может быть, и ей хотелось, чтобы он выдал тайну, рассказал нам окончание своей истории, которое спрятал за сурово оброненным замечанием о будто бы связавшем его обете молчания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93