Он заговорил с русскими голосом свободы, настежь открыл границы прежде замкнутого государства и для въезжавших в него иностранцев и для выезжавших из него русских, объявил полную веротерпимость, предоставил свободу религиозной совести: все это должно было освоить русских с новыми понятиями, указывало им иную жизнь.
Василий Шуйский - совершенная противоположность этому загадочному человеку. Трудно найти лицо, в котором бы до такой степени олицетворялись свойства старого русского быта, пропитанного азиатским застоем. В нем видим мы отсутствие предприимчивости, боязнь всякого нового шага, но в то же время терпение и стойкость - качества, которыми русские приводили в изумление иноземцев! Он, гнул шею перед силою, покорно служил власти, покуда она была могуча для него, прятался от всякой возможности стать с нею вразрез, но изменял ей, когда видел, что она ослабела, и вместе с другими топтал то, перед чем прежде преклонялся. Он бодро стоял перед бедою, когда не было исхода, но не умел заранее избегать и предотвращать беды. Он был неспособен давать почин, избирать пути, вести других за собою. Ряд поступков его, запечатленных коварством и хитростью, показывают вместе с тем тяжеловатость и тупость ума. Василий был суеверен, но не боялся лгать именем Бога и употреблять святыню для своих целей. Мелочный, скупой до скряжничества, завистливый и подозрительный, постоянно лживый и постоянно делавший промахи, он менее, чем кто-нибудь, способен был приобрести любовь подвластных, находясь в сане государя.
[...] На юге Руси, как Литовской, так и Московской, прежде появления русских казаков существовали казаки татарские. Слово "казак" чисто татарское и означало сперва вольного бездомного бродягу, а потом низший слой воинов, набранных из таких бродяг в том же значении вольных бродячих удальцов... В глазах народа слово "казак" соединялось вообще со стремлением уйти от тягла, от подчинения власти, от государственного и общественного гнета, вообще от того строя жизни, который господствовал в тогдашнем быту. Издавна в характере русского народа образовалось такое качество, что если русский человек был недоволен средою, в которой жил, то не собирал своих сил для противодействия, а бежал, искал себе нового отечества... Служилые люди таким же образом убегали от службы. Всегда, как только собирали в поход детей боярских и стрельцов, непременно следовало распоряжение ловить нетчиков, т.е. не являвшихся на службу. Более смелые и удалые стремились вырваться совсем из прежней общественной среды и убежать или туда, где приходилось пользоваться большими льготами, как, например, в казаки "украинных" (южных) московских городов, или туда, где уже не было для них никаких государственных повинностей: таким притоном были степи. Там образовалось вольное казачество... От этого собирались разбойничьи шайки и называли себя казаками, а предводителей своих атаманами, да и само правительство называло их казаками, только воровскими. В глазах народа не было строгой черты между теми и другими...
В Московской Руси казачество не иначе должно было проявиться, как в форме военной, наезднической и даже разбойнической... В казаки шли люди бездомовные, бедные, "меньшие", как говорилось тогда, и вносили с собою неприязнь к людям богатым, знатным и большим. Отсюда-то происходило, что казаки или шайки, называвшие себя казаками, со спокойной совестью нападали на караваны и грабили царских послов и богатых московских гостей. Но казаки, несмотря на все это, были русские люди, связанные верою и народностью с тем обществом, из которого вырывались. Государству всегда оставалась возможность с ними сойтись и если не сразу подчинить, то до известной степени войти с ними в сделку, дать уступки и, по возможности, обратить их силы в свою пользу... Убежавши с прежних мест жительства на новые, казаки могли быть довольны, если в этом новом жительстве им не мешали и оставляли с приобретенными льготами. До остальной Руси им уже было мало дела, по крайней мере до тех пор, пока какие-нибудь новые потрясения не поворачивали их деятельности к прежнему их отечеству.
Николай Костомаров (1817-1865)
историк, писатель.
Показание № 33
Два обстоятельства вредно действовали на гражданское развитие русского человека: отсутствие образования, выпускавшее его ребенком к общественной деятельности, и продолжительная родовая опека, державшая его в положении несовершеннолетнего. Опека необходимая потому, что во-первых, он был действительно несовершеннолетним, а, во-вторых, общество не могло дать ему нравственной опеки. Легко понять, что продолжительная опека делала его, прежде всего, робким перед всякою силою, что, впрочем, нисколько не исключало детского своеволия и самодурства.
Замечено, что особенно дают чувствовать свою силу низшим, слабым, те, которые сами находятся или долго находились под гнетом чужой силы. Дети бывают безжалостны в отношении к пойманной стрекозе, к собаке, кошке; раб безжалостен к подчиненному ему рабу или животному. Естественное влечение упражнять свою силу над слабым господствует, если не сдерживается нравственными сдержками и если виден ежедневный пример несдержанности...
Вредное влияние на народную нравственность оказывали дела насилия, совершавшиеся в обширных размерах: человек привыкал к случаям насилий, грабежа, смертоубийства - привычка пагубная, ибо ужасное становилось для него более не ужасным. При этом относительно своей безопасности он привыкал полагаться или на собственную силу, или на случай, а не на силу общественную, правительственную. Легко понять, как вследствие этого ослаблялось в нем сознание общественной связи, он привыкал жить в лесу, а не в обществе и вести себя сообразно...
Смутное время имело то гибельное следствие, что приучило русских людей к обманам, подстановкам самозванцев, заставило их во всем сомневаться, во всем видеть обман и подстановку. Указывали русскому человеку: вот царевич! А уже у него готово было возражение: "Да настоящий ли это царевич?" Разумеется, не нужно было обращать внимания на такие сомнения, которые должны были пройти вместе с изглаживанием из памяти печальных явлений Смутного времени. Но до такого взгляда возвыситься не умели, и русский человек дорого должен был платить за привычку сомневаться.
Сергей Соловьев (1820-1879)
историк, академик Петербургской АН.
Показание № 34
Все русские, в особенности же возвышающиеся над простонародьем счастьем и богатством, должностями и почестями, очень высокомерны и горды, чего по отношению к чужим не скрывают, но открыто показывают своим выражением лица, своими словами и поступками... Приставы, которых его царское величество посылает в качестве служителей своих для приема иностранных послов, не стыдятся открыто требовать, чтобы послы снимали шляпы раньше русских и раньше их сходили с лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Василий Шуйский - совершенная противоположность этому загадочному человеку. Трудно найти лицо, в котором бы до такой степени олицетворялись свойства старого русского быта, пропитанного азиатским застоем. В нем видим мы отсутствие предприимчивости, боязнь всякого нового шага, но в то же время терпение и стойкость - качества, которыми русские приводили в изумление иноземцев! Он, гнул шею перед силою, покорно служил власти, покуда она была могуча для него, прятался от всякой возможности стать с нею вразрез, но изменял ей, когда видел, что она ослабела, и вместе с другими топтал то, перед чем прежде преклонялся. Он бодро стоял перед бедою, когда не было исхода, но не умел заранее избегать и предотвращать беды. Он был неспособен давать почин, избирать пути, вести других за собою. Ряд поступков его, запечатленных коварством и хитростью, показывают вместе с тем тяжеловатость и тупость ума. Василий был суеверен, но не боялся лгать именем Бога и употреблять святыню для своих целей. Мелочный, скупой до скряжничества, завистливый и подозрительный, постоянно лживый и постоянно делавший промахи, он менее, чем кто-нибудь, способен был приобрести любовь подвластных, находясь в сане государя.
[...] На юге Руси, как Литовской, так и Московской, прежде появления русских казаков существовали казаки татарские. Слово "казак" чисто татарское и означало сперва вольного бездомного бродягу, а потом низший слой воинов, набранных из таких бродяг в том же значении вольных бродячих удальцов... В глазах народа слово "казак" соединялось вообще со стремлением уйти от тягла, от подчинения власти, от государственного и общественного гнета, вообще от того строя жизни, который господствовал в тогдашнем быту. Издавна в характере русского народа образовалось такое качество, что если русский человек был недоволен средою, в которой жил, то не собирал своих сил для противодействия, а бежал, искал себе нового отечества... Служилые люди таким же образом убегали от службы. Всегда, как только собирали в поход детей боярских и стрельцов, непременно следовало распоряжение ловить нетчиков, т.е. не являвшихся на службу. Более смелые и удалые стремились вырваться совсем из прежней общественной среды и убежать или туда, где приходилось пользоваться большими льготами, как, например, в казаки "украинных" (южных) московских городов, или туда, где уже не было для них никаких государственных повинностей: таким притоном были степи. Там образовалось вольное казачество... От этого собирались разбойничьи шайки и называли себя казаками, а предводителей своих атаманами, да и само правительство называло их казаками, только воровскими. В глазах народа не было строгой черты между теми и другими...
В Московской Руси казачество не иначе должно было проявиться, как в форме военной, наезднической и даже разбойнической... В казаки шли люди бездомовные, бедные, "меньшие", как говорилось тогда, и вносили с собою неприязнь к людям богатым, знатным и большим. Отсюда-то происходило, что казаки или шайки, называвшие себя казаками, со спокойной совестью нападали на караваны и грабили царских послов и богатых московских гостей. Но казаки, несмотря на все это, были русские люди, связанные верою и народностью с тем обществом, из которого вырывались. Государству всегда оставалась возможность с ними сойтись и если не сразу подчинить, то до известной степени войти с ними в сделку, дать уступки и, по возможности, обратить их силы в свою пользу... Убежавши с прежних мест жительства на новые, казаки могли быть довольны, если в этом новом жительстве им не мешали и оставляли с приобретенными льготами. До остальной Руси им уже было мало дела, по крайней мере до тех пор, пока какие-нибудь новые потрясения не поворачивали их деятельности к прежнему их отечеству.
Николай Костомаров (1817-1865)
историк, писатель.
Показание № 33
Два обстоятельства вредно действовали на гражданское развитие русского человека: отсутствие образования, выпускавшее его ребенком к общественной деятельности, и продолжительная родовая опека, державшая его в положении несовершеннолетнего. Опека необходимая потому, что во-первых, он был действительно несовершеннолетним, а, во-вторых, общество не могло дать ему нравственной опеки. Легко понять, что продолжительная опека делала его, прежде всего, робким перед всякою силою, что, впрочем, нисколько не исключало детского своеволия и самодурства.
Замечено, что особенно дают чувствовать свою силу низшим, слабым, те, которые сами находятся или долго находились под гнетом чужой силы. Дети бывают безжалостны в отношении к пойманной стрекозе, к собаке, кошке; раб безжалостен к подчиненному ему рабу или животному. Естественное влечение упражнять свою силу над слабым господствует, если не сдерживается нравственными сдержками и если виден ежедневный пример несдержанности...
Вредное влияние на народную нравственность оказывали дела насилия, совершавшиеся в обширных размерах: человек привыкал к случаям насилий, грабежа, смертоубийства - привычка пагубная, ибо ужасное становилось для него более не ужасным. При этом относительно своей безопасности он привыкал полагаться или на собственную силу, или на случай, а не на силу общественную, правительственную. Легко понять, как вследствие этого ослаблялось в нем сознание общественной связи, он привыкал жить в лесу, а не в обществе и вести себя сообразно...
Смутное время имело то гибельное следствие, что приучило русских людей к обманам, подстановкам самозванцев, заставило их во всем сомневаться, во всем видеть обман и подстановку. Указывали русскому человеку: вот царевич! А уже у него готово было возражение: "Да настоящий ли это царевич?" Разумеется, не нужно было обращать внимания на такие сомнения, которые должны были пройти вместе с изглаживанием из памяти печальных явлений Смутного времени. Но до такого взгляда возвыситься не умели, и русский человек дорого должен был платить за привычку сомневаться.
Сергей Соловьев (1820-1879)
историк, академик Петербургской АН.
Показание № 34
Все русские, в особенности же возвышающиеся над простонародьем счастьем и богатством, должностями и почестями, очень высокомерны и горды, чего по отношению к чужим не скрывают, но открыто показывают своим выражением лица, своими словами и поступками... Приставы, которых его царское величество посылает в качестве служителей своих для приема иностранных послов, не стыдятся открыто требовать, чтобы послы снимали шляпы раньше русских и раньше их сходили с лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100