Твоя подчеркнутая фраза: "Разве ты должен скрывать, что женишься на мне?" до сих пор причиняет мне острую боль. Стыдно, Таша! Все письмо написано как бы с целью потиранить меня. Представь себе, что для меня играет роль, какая у нас будет свадьба. Разумеется, это не вопрос жизни и смерти, но тем не менее... Я не желаю, чтобы на моей свадьбе скоморошествовали и острили на наш счет люди, которых я знать не знаю и не желаю знать. Нужно быть хоть немного наблюдательным, чтобы, присутствуя на свадьбе, заметить те циничные замечания и ухмылки, которые позволяют себе "приглашенные". Для большинства это вполне естественно, но меня приводит в ярость мысль, что это будет и со мной. Неужели для меня ты не могла отказаться от всей этой "помпы", венчального платья, верховых, карет и прочего. Из-за того, что твоим родным хочется венчать тебя там и так, как требует их материальное и общественное положение, считаясь с кругом наших знакомств, а также с неизвестным и не имеющим ничего общего с нами князем Т., я должен поступиться своим личным мнением.
А какое мне дело до материального и общественного положения твоих родных? Я искал тебя, а не денег и протекции. Ведь моя мать меня отлично поддерживает, а при надобности окажет и протекцию, не хуже той, которой располагает твой отец.
Поверь, ничто не заставит меня отступиться от того, что я решил. Именно: венчаться без всякой помпы и за границей! Решение мое бесповоротно. Я ставлю на карту все и рискую всем, но надеюсь выиграть.
Ты меня спрашиваешь, Таша, почему я не подумаю о тебе. Напротив, я думаю о тебе слишком много. Как только я не сошел с ума за эти две недели. Нервы так истрепались, что я сейчас ни на что не способен. Экзамены по всей вероятности держать не буду.
Ты пишешь, что если любят так, как мы с тобой, то готовы на все. Но где же это "все" с твоей стороны, дорогая моя Таша? Если хочешь доказать мне свою любовь - приезжай. Целую. Привет Мормышке. Твой Сергей"
-Длинное какое письмо, сейчас таких не пишут, проще по телефону поругаться, - сказала Лиза. Коньков отобрал у нее пожелтевший листок.
- Бумага необычная, шелковистая - все раньше умели делать. И почерк разборчивый, наверно, в гимназиях так буквы учили выводить. Разные там яти, "и" с точкой и твердые знаки в конце. А самое интересное знаете что? Дата. Первое августа одна тысяча девятьсот четырнадцатого года. Он, заметьте, в Дармштадте, то есть в Германии, а она - в России.
Это-то и интересно. Мало ли влюбленных ссорилось-мирилось во все времена, но эта парочка, Таша и Сергей, выбрали для своих ссор самое лихое время. Через две недели начнется первая мировая война, покатится по всем странам красное колесо, передавит миллионы людей, молодых и старых...
- Письмо из Дармштадта успело дойти до адресата. Таша его получила и хранила всю оставшуюся жизнь. А что случилось с Сергеем?
- Так кто в этой части дома раньше проживал? - спросил Павел у Марьи Фоминичны.
- Да я же вам сто раз повторяла: Кулькина Татьяна Акимовна, мужа ее до войны порешил незнамо кто, а сын - герой, а сноха с мальчонкой - Ким его звали - в Прибалтику подалась.
Ну да, ну да - Ким, Аким, Аким Александрович. Зачем пожаловал, гость нежданный? Клад искать. А бабка его Татьяна - та самая Таша, в прошлом милая барышня, дочь богатых родителей, получившая образование за границей, жила в незавидной Малаховке, в доме, разваливающемся на глазах. Муж по имени Петр, а отнюдь не Сергей, по местному обычаю гонял ее с ребенком по улице, когда напьется. Она, как Марья Фоминична вспоминает, и сама была не прочь выпить. Работала железнодорожной кассиршей. Приняла к себе жену убитого на войне единственного сына с мальчиком Кимом. А письмо все лежало, забытое, на чердаке, среди всякого ненужного хлама...
Уже и то хорошо, что появилось у стариков занятие, пища для ума. Всеволод Павлович с Дмитрием Макарычем о возможностях обнаружения клада в малаховском доме до хрипоты спорят, раньше одни только шахматы их развлекали...
- Какая еще историческая справедливость? - брюзжит Всеволод Павлович, - В Большом энциклопедическом словаре одинаково - по пять строк отведено что Савве Тимофеевичу Морозову, что однофамильцу его Морозову Павлику. А уж Савва-то как старался войти в историю, бессмертие себе обеспечить. Что уж о купце Плотицыне говорить с его малаховской больничкой? Позабыт давно...
- О Савве Морозове сколько книг понаписано!
- О Павлике твоем не меньше! Еще и в школе изучали!
- Да ладно вам спорить, - вмешалась Лиза, - Ближе к делу. Если бы кому-то из вас случилось прятать клад, то какое бы место вы присмотрели, а, молодые люди?
Всеволод Павлович, призадумавшись, провел рукой по серебряной шевелюре - считай, почесал в затылке. Коньков ответил с ходу:
- Не имеет значения в данном случае. Если клад был спрятан в самом доме, ему давно конец настал: дом горел, перестраивался, жильцов менял. А вот если слуга догадался барские сокровища в землю закопать - тогда другое дело. Конечно, могли у него этот тайник выпытать...
Старики опять заспорили - теперь насчет человеческого благородства.
- Сюда бы еще Станишевского, - тихонько сказала Лиза Павлу, - А то кукует в Малаховке один, со своей меховой подругой. Мама-то целый день на работе.
- Кошка человеку не подруга. - неожиданно заявил Коньков: сработала профессиональная привычка слышать то, что не предназначено для чужих ушей. - Кстати о птичках. Мормышка, которая в письме упомянута, тоже, надо полагать кошка. Или, может, собака?
- А кто ее знает? - беспечно ответила Лиза. - Давно это было, и сплыло, и быльем поросло...
...Все мысли Юрия Александровича были теперь заняты кладом. И не то, чтобы ему сокровища понадобились - не тот у него был возраст, не тот статус. За последние два года не только жизнь его кардинально переменилась - сам он стал другим человеком. Тамара Геннадиевна в свое время хотела уехать от опостылевшего мужа, от вечных его похождений и лживых россказней. Но, останься она жива, может быть, и передумала бы: не так он и плох. Тогда и дачи этой не было бы вовсе... Но в том-то и дело, что гибель жены оказалась первым звеном в цепи печальных и до сих пор до конца не объясненных событий, которые привели далеко еще не старого жуира и заядлого путешественника, полного надежд и планов, к его нынешнему положению пенсионера и даже, можно сказать, инвалида.
Сидя целыми днями в саду или на веранде, бывший директор научно-исследовательского института так и эдак прикидывал, где могли бы находиться упомянутые ценности. В том, разумеется случае, если они не были украдены сразу после бегства хозяйки, не обнаружены и разворованы постоянно меняющимися жильцами, если в конце концов они вообще существовали. Дело в том, что осторожный директор, которого в свое время подчиненные величали за глаза "лукавым царедворцем", мало кому в жизни доверял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19