- еще объявится?
- Если объявится, вы уж за ним присмотрите, Юрий Анатольевич. Сомнительная личность.
После этих невнятных слов гость вежливо распрощался и поспешил на электричку, так и не разрешив недоумения хозяина относительно последних событий.
Семейные отношения завивались в клубок. Марья Фоминична в качестве тещи до сих пор Павла вполне устраивала: живет себе за городом, в симпатичном дачном поселке, ни во что не лезет, пирожки вкусные печет. Съездить к ней раз-другой в месяц даже приятно. Лиза исполняет дочерний долг и заодно оба они с Павлом отдыхают, что называется, у тещи на блинах. Она и с отцом Павла пока не познакомилась - вроде ни к чему, сами- то молодые со свадьбой не спешат.
Но в нынешнее лето отлаженная схема дала сбой. Пришлось в Малаховку ездить на каждый уик-энд, а то и посреди недели. Обмен с соседкой состоялся-таки, Марье Фоминичне требовалась то помощь при переезде, то консультация, то просто присутствие дочери: Лиза фигурировала во всех бумагах, а их было великое множество, даром что домишко убог и слова доброго не стоит. Павел даже форму надевал, когда сопровождал Лизу по инстанциям, чтобы одним своим милицейским видом пресекать вымогательство местных чинуш. И все равно переехала Марья Фоминична в старый дом, до конца обмен не оформив. Соседка торопила, да и сама не прочь.
Приходилось, к сожалению, общаться со Станишевским, а Павел этого "интеллигента чеховского толка" недолюбливал с того времени, как расследовал убийство его супруги, Лиза же своего бывшего начальника просто терпеть не могла. Но тут дело касалось ее матери, дочь, вообще-то неласковая, по-женски сочувствовала незадачливой простушке-медсестричке, которая до сих пор сражалась с жизнью в одиночку, а тут вдруг засветила ей уютная старость вдвоем. Юрий Анатольевич спутник жизни, ничего не скажешь, - превосходный: обходителен, не жаден и высоко ценит ее хозяйственные дарования.
Так и катилось лето: в хлопотах, в разъездах туда-сюда. Павел, истый горожанин, природу не жаловал, предпочитая прозаический асфальт умилительным тропинкам. Но однажды, в силу необходимости, переночевал на даче - вернее, промучился ночь, проклиная комаров, окрестных собак, начинавших гавкать хором, едва ему удавалось задремать, проходящие электрички - перестук колес и далекие гудки раздражали гораздо сильнее, чем привычный уличный шум в центре Москвы. Поднялся в половине пятого, все равно не спится, вышел в сад - и обмер: сквозь густую листву проталкивались солнечные лучи, стояли косо, упирались в траву под углом, казалось, их потрогать можно. И все кругом такое сырое, свежее, зеленое... Надо же, почти тридцатник прожил, а рассвета не видел.
С этого утра, втайне даже от себя Павел полюбил сад. Вдруг заметил деревья, кусты, цветы - и все это понравилось. А тут еще щенок кудлатый откуда-то взялся, поскулил под калиткой и Марья Фоминична впустила, покормила, утешила - он и остался. Павел сам имя придумал - Бобби (ну, не Бобик же), но при ближайшем рассмотрении пришлось переименовать приемыша в Бабетту.
Дом вообще обрастал жильцами. Только недавно маялись одиночеством хозяин да старая кошка, а тут Марья Фоминична снует, родственники ее наезжают, и собака кошку задирает, еще и вороненок влился в коллектив: успела расторопная Лиза выхватить свалившегося с дерева птенца у Топси, чем и спасла кошачью жизнь. Пробудился в старушке дремавший охотничий инстинкт, подпрыгнула и придавила бьющегося птенчика когтистой лапой. Тот, естественно, заголосил что есть мочи, родители с друзьями тучей опустились на злосчастную охотницу - тут спасительница и явилась, одной рукой ухватила под живот испуганную кошку, другой - обеспамятевшего птенца. Вороны долго еще галдели над садом, обсуждая, как вернуть упавшего в гнездо, так ничего и не придумали, разлетелись. Слегка помятый вороненок был отнесен на веранду, накормлен, наречен Варей и помещен в отгороженный сеткой угол. Топси этот угол стороной обходила, а Павел невзлюбил новичка за суетливость и нахальство - подойдешь, а он уже клюв разинул, есть, мол, подавай. И вечно вокруг него скандал: вороны толпой навещают пленника и что-то наперебой ему втолковывают.
Но однажды Варя исчезла. В сетке обнаружилась дыра. Марья Фоминична понапрасну обегала всю улицу и соседские дворы - нет Варвары. Может, сородичи увели - но ведь она и летать-то еще не умеет... Весь день искали.
Поутру Павел торопился на электричку, и вдруг, растопырив на бегу крылья, как курица, из-под уличного куста в двух кварталах от дома кинулась навстречу ему ворона. Подпрыгнула аж до груди, вцепилась, хрипло заорала, закатывая глаза. Паша без труда перевел:
- Ой, я заблудилась! Ой, я потерялась! Отнеси меня домой немедленно, голодную-холодную...
Чертыхнувшись - на работу опаздывал, он бегом выполнил просьбу-приказ, вручил беглянку обомлевшей от радости Марье Фоминичне. Всю дорогу потом растроганно удивлялся про себя: надо же, узнала меня, а сколько народу на улице в этот час! И с того дня проникся к птице дружескими чувствами.
Так и жили - почти идиллически. Нежаркий июнь располагал к покою, к приятным размышлениям о том, какой вид приобретут со временем неказистые комнаты и запущенный соседский участок: деньги нужны, да руки, и получится симпатичная дачка... Ничто не предвещало беды, и про странных гостей с ветхой картой забыли, шкатулка с письмом - единственный ощутимый результат их визита - пылилась на книжной полке, бриллиантовый дым померк и напоминал о себе изредка только тем, что Марья Фоминична нет-нет да и заглянет сквозь щелочку в заборе в бывший свой сад: а не роет ли чего соседка? Но та, по своему обыкновению, валялась целыми днями в гамаке, читала - у нее и лопаты-то нету, чтобы рыть, за пучком укропа или редиски на рынок бегает.
Но однажды Марья Фоминична услышала за забором грубые мужские голоса и со своего наблюдательного пункта обнаружила, что там полным-полно милиции. Сразу же и к ней постучались, за калиткой оказался знакомый участковый Петя, с Лизанькой в одном классе учился. И разъяснил, почему переполох: в бывшем ее доме не больше, не меньше, как труп обнаружен.
- Ты поспокойней, мам, поспокойней, - Лиза, срочно вызванная из своего турбюро телефонным звонком, держала Марью Фоминичну за плечи и время от времени встряхивала. Тут же примостилась на диванчике оцепеневшая соседка. Сейчас она казалась совсем уже старухой: посеревшая, с жидкими волосами, моргает как больная курица. Заморгаешь тут... Пришла с базара, а на полу под окном мертвое тело в луже крови...
- Вы сколько раз прежде его видели? - задал очередной вопрос участковый, разложивший на столе бланки протоколов и еще какие-то бумаги.
- Три... Четыре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
- Если объявится, вы уж за ним присмотрите, Юрий Анатольевич. Сомнительная личность.
После этих невнятных слов гость вежливо распрощался и поспешил на электричку, так и не разрешив недоумения хозяина относительно последних событий.
Семейные отношения завивались в клубок. Марья Фоминична в качестве тещи до сих пор Павла вполне устраивала: живет себе за городом, в симпатичном дачном поселке, ни во что не лезет, пирожки вкусные печет. Съездить к ней раз-другой в месяц даже приятно. Лиза исполняет дочерний долг и заодно оба они с Павлом отдыхают, что называется, у тещи на блинах. Она и с отцом Павла пока не познакомилась - вроде ни к чему, сами- то молодые со свадьбой не спешат.
Но в нынешнее лето отлаженная схема дала сбой. Пришлось в Малаховку ездить на каждый уик-энд, а то и посреди недели. Обмен с соседкой состоялся-таки, Марье Фоминичне требовалась то помощь при переезде, то консультация, то просто присутствие дочери: Лиза фигурировала во всех бумагах, а их было великое множество, даром что домишко убог и слова доброго не стоит. Павел даже форму надевал, когда сопровождал Лизу по инстанциям, чтобы одним своим милицейским видом пресекать вымогательство местных чинуш. И все равно переехала Марья Фоминична в старый дом, до конца обмен не оформив. Соседка торопила, да и сама не прочь.
Приходилось, к сожалению, общаться со Станишевским, а Павел этого "интеллигента чеховского толка" недолюбливал с того времени, как расследовал убийство его супруги, Лиза же своего бывшего начальника просто терпеть не могла. Но тут дело касалось ее матери, дочь, вообще-то неласковая, по-женски сочувствовала незадачливой простушке-медсестричке, которая до сих пор сражалась с жизнью в одиночку, а тут вдруг засветила ей уютная старость вдвоем. Юрий Анатольевич спутник жизни, ничего не скажешь, - превосходный: обходителен, не жаден и высоко ценит ее хозяйственные дарования.
Так и катилось лето: в хлопотах, в разъездах туда-сюда. Павел, истый горожанин, природу не жаловал, предпочитая прозаический асфальт умилительным тропинкам. Но однажды, в силу необходимости, переночевал на даче - вернее, промучился ночь, проклиная комаров, окрестных собак, начинавших гавкать хором, едва ему удавалось задремать, проходящие электрички - перестук колес и далекие гудки раздражали гораздо сильнее, чем привычный уличный шум в центре Москвы. Поднялся в половине пятого, все равно не спится, вышел в сад - и обмер: сквозь густую листву проталкивались солнечные лучи, стояли косо, упирались в траву под углом, казалось, их потрогать можно. И все кругом такое сырое, свежее, зеленое... Надо же, почти тридцатник прожил, а рассвета не видел.
С этого утра, втайне даже от себя Павел полюбил сад. Вдруг заметил деревья, кусты, цветы - и все это понравилось. А тут еще щенок кудлатый откуда-то взялся, поскулил под калиткой и Марья Фоминична впустила, покормила, утешила - он и остался. Павел сам имя придумал - Бобби (ну, не Бобик же), но при ближайшем рассмотрении пришлось переименовать приемыша в Бабетту.
Дом вообще обрастал жильцами. Только недавно маялись одиночеством хозяин да старая кошка, а тут Марья Фоминична снует, родственники ее наезжают, и собака кошку задирает, еще и вороненок влился в коллектив: успела расторопная Лиза выхватить свалившегося с дерева птенца у Топси, чем и спасла кошачью жизнь. Пробудился в старушке дремавший охотничий инстинкт, подпрыгнула и придавила бьющегося птенчика когтистой лапой. Тот, естественно, заголосил что есть мочи, родители с друзьями тучей опустились на злосчастную охотницу - тут спасительница и явилась, одной рукой ухватила под живот испуганную кошку, другой - обеспамятевшего птенца. Вороны долго еще галдели над садом, обсуждая, как вернуть упавшего в гнездо, так ничего и не придумали, разлетелись. Слегка помятый вороненок был отнесен на веранду, накормлен, наречен Варей и помещен в отгороженный сеткой угол. Топси этот угол стороной обходила, а Павел невзлюбил новичка за суетливость и нахальство - подойдешь, а он уже клюв разинул, есть, мол, подавай. И вечно вокруг него скандал: вороны толпой навещают пленника и что-то наперебой ему втолковывают.
Но однажды Варя исчезла. В сетке обнаружилась дыра. Марья Фоминична понапрасну обегала всю улицу и соседские дворы - нет Варвары. Может, сородичи увели - но ведь она и летать-то еще не умеет... Весь день искали.
Поутру Павел торопился на электричку, и вдруг, растопырив на бегу крылья, как курица, из-под уличного куста в двух кварталах от дома кинулась навстречу ему ворона. Подпрыгнула аж до груди, вцепилась, хрипло заорала, закатывая глаза. Паша без труда перевел:
- Ой, я заблудилась! Ой, я потерялась! Отнеси меня домой немедленно, голодную-холодную...
Чертыхнувшись - на работу опаздывал, он бегом выполнил просьбу-приказ, вручил беглянку обомлевшей от радости Марье Фоминичне. Всю дорогу потом растроганно удивлялся про себя: надо же, узнала меня, а сколько народу на улице в этот час! И с того дня проникся к птице дружескими чувствами.
Так и жили - почти идиллически. Нежаркий июнь располагал к покою, к приятным размышлениям о том, какой вид приобретут со временем неказистые комнаты и запущенный соседский участок: деньги нужны, да руки, и получится симпатичная дачка... Ничто не предвещало беды, и про странных гостей с ветхой картой забыли, шкатулка с письмом - единственный ощутимый результат их визита - пылилась на книжной полке, бриллиантовый дым померк и напоминал о себе изредка только тем, что Марья Фоминична нет-нет да и заглянет сквозь щелочку в заборе в бывший свой сад: а не роет ли чего соседка? Но та, по своему обыкновению, валялась целыми днями в гамаке, читала - у нее и лопаты-то нету, чтобы рыть, за пучком укропа или редиски на рынок бегает.
Но однажды Марья Фоминична услышала за забором грубые мужские голоса и со своего наблюдательного пункта обнаружила, что там полным-полно милиции. Сразу же и к ней постучались, за калиткой оказался знакомый участковый Петя, с Лизанькой в одном классе учился. И разъяснил, почему переполох: в бывшем ее доме не больше, не меньше, как труп обнаружен.
- Ты поспокойней, мам, поспокойней, - Лиза, срочно вызванная из своего турбюро телефонным звонком, держала Марью Фоминичну за плечи и время от времени встряхивала. Тут же примостилась на диванчике оцепеневшая соседка. Сейчас она казалась совсем уже старухой: посеревшая, с жидкими волосами, моргает как больная курица. Заморгаешь тут... Пришла с базара, а на полу под окном мертвое тело в луже крови...
- Вы сколько раз прежде его видели? - задал очередной вопрос участковый, разложивший на столе бланки протоколов и еще какие-то бумаги.
- Три... Четыре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19