- загремел голос Григория Ивановича, - Сохраним его-решим любые проблемы. Ни одна страна в мире не разваливала собственное государство сама. Лечить зкономику? Да. Бороться с застоем? Да. Свобода нужна? Пожалуйста: поезжай куда хочешь, пиши любую глупость, если помолчать не можешь. На западе тоже были периоды застоя, коррупции и всеобщего отвращения, но они не разваливали государство. Они укрепляли его и потому выжили. Крепкое государство - благо для людей, гарантия порядка не только у себя, но и во всем мире. Его тяжело создать, а развалить легко. Только начни, дальше процесс сам пойдет. Нужно чрезвычайное положение и восстановление правопорядка. Иного пути нет. Выпьем ещё раз за успех. Нужен успех, он все определяет. Будет у нас успех, значит мы и правы. А обосновать потом и объяснить это по-научному специалисты всегда найдутся. Обозревателей у нас много. Обозрят все в самом лучшем виде. Поймет ли народ, вот в чем вопрос. Его уже столько раз дурачили, даже неудобно. Маша права, народ стал не тот. Отсюда нерешительность. Одни колеблятся, другие вообще трясутся от страха. Да и здоровье не железное, люди, мягко говоря не молодые, сам понимаешь. В сущности пенсионеры, у кого что, все на диспансерном учете.
На несколько секунд голоса смолкли, зазвенели бокалы.
Голос Григория Ивановича:
- Ничего, все будет нормально. Одни согласятся, других уговорим, третьим просто некуда будет деться. А самых неугомонных, чтобы они воду не мутили и не морочили трудящимся головы, пришлем к тебе на спецлечение.
- Кодирование сознания?
- Именно. Они сразу затянут другую песню. А потом можно допускать к ним и телевидение и прессу, хоть черта лысого. Они будут твердить и повторять, как попугаи то, что им вобьют в башку. За упех! И за здоровье! Дело такое: хватит всем здоровья и решительности, будет и успех. Всех склонных к демагогии отправь в отпуск. Лучше меньше, да лучше. Дней через пять я убываю в командировку. Вернусь, сразу позвоню. Связь только через меня. Могут позвонить и помимо меня, от моего имени, но это будут чисто информационные звонки. Команды - только лично от меня.
Голос Мазанова:
- Спецотделение готово принять пятнадцать человек в любое время. Аппаратура проверена, все работает безукоризненно. Вертолетная площадка подготовлена. Там, где вы говорили - между спецкорпусом и забором.
И этот туда же, подумала Мария Петровна. Она выключила плейер и сложила наушники. Дети, настоящие дети. Что они затеяли? Ах, Гриша, Гриша, связался-таки с политиканами. . . И какие речи! И когда мужики успевают набраться всего этого? А ведь когда-то он их терпеть не мог. Постарел. Все они хороши. Они используют тебя, мой милый, вас обоих, а потом отделаются. Или подставят, когда придет нужда, и будете вы, два больших глупых ребенка таращить глаза и бить себя в грудь перед следователями.
Мария Петровна резко поднялась и в волнении заходила по комнате. Ну нет, Гришенька, плохо ты меня знаешь. Мария Петровна перемотала кассету, включила стирание и под тихое шуршание плейера незаметно успокоилась.
Она открыла кабинет Григория Ивановича и внимательно оглядела письменный стол. Стопка газет и журналов, прибор с авторучками и перекидным календарем. Последний лист отсутствовал, а на следующем видны были в боковом свете отчетливые следы букв. Григорий Иванович всегда писал с нажимом, словно вырезал по дереву. Она без труда разобрала следы надписи: Семигоров - уэел связи!
Восклицательный знак был огромный, именно так любил он отмечать на документах особые места.
Семигоровых она прекрасно знала, и как раз их-то и не застала дома, когда ездила в Москву. По слухам, сам Семигоров недавно внезапно заболел, попросился в отставку и был отпущен без уговоров.
Раз он в отпуске, значит либо в санатории, либо на даче, рассудила Мария Петровна и , быстро собравшись, спустилась в гараж. Участок его был в двадцати километрах от Новозаборска, ближе к Москве, минут тридцать спокойной езды. Когда-то Никита Михайлович был к ней явно не равнодушен и даже пытался ухаживать, правда, не очень настойчиво, так-на всякий случай, но какое-то тепло между ними сохранилось.
Шестидесятилетний Никита Михайлович Семигоров, крупный, загорелый от лысины до кончиков пальцев, в голубом адидасовском костюме, встретил её с радостью.
В гостинной, отделанной вагонкой, он усадил её за старинный круглый стол, придвинул блюдечко с малиной, выключил телевизор. Причесался перед зеркалом, аккуратно уложив поперек темной лысины серебристую и единственную прядь. Заметив взгляд Марии Петровны, подмигнул:
- Все, что осталось на голове. Я думаю, и в голове у меня теперь тоже одна извилина. И тоже поперечная.
- Что вы, Никита Михайлович. Вы прекрасно выглядите.
- Спасибо. Давление иногда подводит. Но не жалуюсь. Отдыхаю превосходно. Один, без раздражителей. Зинаида приезжает только по субботам. Угощайтесь. Это без химии. А как Григорий Иванович поживает? Все в хлопотах, да в командировках? Самое время за вами приударить, а, Маша Петровна? Но у меня давление, к сожалению, черт бы его побрал.
- Не говорите так о давлении. А то действительно черт услышит, улыбнулась Мария Петровна, а про себя подумала:пить надо было меньше, старый разбойник.
- Вы правы. Какие новости? У меня телефон не работает, где-то кабель поврежден. Угощайтесь, угощайтесь. Что-нибудь Зинаиде передать?
- Нет спасибо. Я просто мимо ехала, решила навестить. Неужели, действительно, не скучно? Время-то какое горячее. Гриша мой, тот почти не бывает дома.
- Жара большая, даже к выпивке не тянет. Вот, привыкаю к трезвости и безделью. И, знаете, не так уж и плохо, столько ясных мыслей приходит, когда не суетишься, когда выскочишь наконец из этого чертова колеса. Какая-то просветленность наступает, будто выздоровел. И тянет к словам, к исповеди, честное слово.
- Как интересно! - Мария Петровна закинула ногу на ногу.
А Семигоров продолжал расписывать прелести безделья.
- Ничего общественно полезного не делаю, представляете?
Ну просто в принципе ничего. Ложусь рано, встаю поздно. Брожу по саду. От свежего воздуха спать хочется. А чем больше спишь, тем ещё сильне тянет. Заколдованный круг. Газет не читаю. Глаза берегу. Мелкий шрифт. Да и врут много. Особенно обидно, что мелким шрифтом врут. Разбираешь, разбираешь, все глаза надорвешь, а там вранье. Каково? А главное-сплошные причитания и истерики . Золотая пора для кликуш. "Народ озлоблен, народ озлоблен" - если это каждый день читать поневоле озлобишься. Обвиняют народ в долготерпении, просто подталкивают к драке. Э-хе-хе. Так и накаркать можно. Писаки эти хуже политиканов всех злят, клянусь. И откуда такое презрение к собственной стране? И говорят-то как, в третьем лице:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
На несколько секунд голоса смолкли, зазвенели бокалы.
Голос Григория Ивановича:
- Ничего, все будет нормально. Одни согласятся, других уговорим, третьим просто некуда будет деться. А самых неугомонных, чтобы они воду не мутили и не морочили трудящимся головы, пришлем к тебе на спецлечение.
- Кодирование сознания?
- Именно. Они сразу затянут другую песню. А потом можно допускать к ним и телевидение и прессу, хоть черта лысого. Они будут твердить и повторять, как попугаи то, что им вобьют в башку. За упех! И за здоровье! Дело такое: хватит всем здоровья и решительности, будет и успех. Всех склонных к демагогии отправь в отпуск. Лучше меньше, да лучше. Дней через пять я убываю в командировку. Вернусь, сразу позвоню. Связь только через меня. Могут позвонить и помимо меня, от моего имени, но это будут чисто информационные звонки. Команды - только лично от меня.
Голос Мазанова:
- Спецотделение готово принять пятнадцать человек в любое время. Аппаратура проверена, все работает безукоризненно. Вертолетная площадка подготовлена. Там, где вы говорили - между спецкорпусом и забором.
И этот туда же, подумала Мария Петровна. Она выключила плейер и сложила наушники. Дети, настоящие дети. Что они затеяли? Ах, Гриша, Гриша, связался-таки с политиканами. . . И какие речи! И когда мужики успевают набраться всего этого? А ведь когда-то он их терпеть не мог. Постарел. Все они хороши. Они используют тебя, мой милый, вас обоих, а потом отделаются. Или подставят, когда придет нужда, и будете вы, два больших глупых ребенка таращить глаза и бить себя в грудь перед следователями.
Мария Петровна резко поднялась и в волнении заходила по комнате. Ну нет, Гришенька, плохо ты меня знаешь. Мария Петровна перемотала кассету, включила стирание и под тихое шуршание плейера незаметно успокоилась.
Она открыла кабинет Григория Ивановича и внимательно оглядела письменный стол. Стопка газет и журналов, прибор с авторучками и перекидным календарем. Последний лист отсутствовал, а на следующем видны были в боковом свете отчетливые следы букв. Григорий Иванович всегда писал с нажимом, словно вырезал по дереву. Она без труда разобрала следы надписи: Семигоров - уэел связи!
Восклицательный знак был огромный, именно так любил он отмечать на документах особые места.
Семигоровых она прекрасно знала, и как раз их-то и не застала дома, когда ездила в Москву. По слухам, сам Семигоров недавно внезапно заболел, попросился в отставку и был отпущен без уговоров.
Раз он в отпуске, значит либо в санатории, либо на даче, рассудила Мария Петровна и , быстро собравшись, спустилась в гараж. Участок его был в двадцати километрах от Новозаборска, ближе к Москве, минут тридцать спокойной езды. Когда-то Никита Михайлович был к ней явно не равнодушен и даже пытался ухаживать, правда, не очень настойчиво, так-на всякий случай, но какое-то тепло между ними сохранилось.
Шестидесятилетний Никита Михайлович Семигоров, крупный, загорелый от лысины до кончиков пальцев, в голубом адидасовском костюме, встретил её с радостью.
В гостинной, отделанной вагонкой, он усадил её за старинный круглый стол, придвинул блюдечко с малиной, выключил телевизор. Причесался перед зеркалом, аккуратно уложив поперек темной лысины серебристую и единственную прядь. Заметив взгляд Марии Петровны, подмигнул:
- Все, что осталось на голове. Я думаю, и в голове у меня теперь тоже одна извилина. И тоже поперечная.
- Что вы, Никита Михайлович. Вы прекрасно выглядите.
- Спасибо. Давление иногда подводит. Но не жалуюсь. Отдыхаю превосходно. Один, без раздражителей. Зинаида приезжает только по субботам. Угощайтесь. Это без химии. А как Григорий Иванович поживает? Все в хлопотах, да в командировках? Самое время за вами приударить, а, Маша Петровна? Но у меня давление, к сожалению, черт бы его побрал.
- Не говорите так о давлении. А то действительно черт услышит, улыбнулась Мария Петровна, а про себя подумала:пить надо было меньше, старый разбойник.
- Вы правы. Какие новости? У меня телефон не работает, где-то кабель поврежден. Угощайтесь, угощайтесь. Что-нибудь Зинаиде передать?
- Нет спасибо. Я просто мимо ехала, решила навестить. Неужели, действительно, не скучно? Время-то какое горячее. Гриша мой, тот почти не бывает дома.
- Жара большая, даже к выпивке не тянет. Вот, привыкаю к трезвости и безделью. И, знаете, не так уж и плохо, столько ясных мыслей приходит, когда не суетишься, когда выскочишь наконец из этого чертова колеса. Какая-то просветленность наступает, будто выздоровел. И тянет к словам, к исповеди, честное слово.
- Как интересно! - Мария Петровна закинула ногу на ногу.
А Семигоров продолжал расписывать прелести безделья.
- Ничего общественно полезного не делаю, представляете?
Ну просто в принципе ничего. Ложусь рано, встаю поздно. Брожу по саду. От свежего воздуха спать хочется. А чем больше спишь, тем ещё сильне тянет. Заколдованный круг. Газет не читаю. Глаза берегу. Мелкий шрифт. Да и врут много. Особенно обидно, что мелким шрифтом врут. Разбираешь, разбираешь, все глаза надорвешь, а там вранье. Каково? А главное-сплошные причитания и истерики . Золотая пора для кликуш. "Народ озлоблен, народ озлоблен" - если это каждый день читать поневоле озлобишься. Обвиняют народ в долготерпении, просто подталкивают к драке. Э-хе-хе. Так и накаркать можно. Писаки эти хуже политиканов всех злят, клянусь. И откуда такое презрение к собственной стране? И говорят-то как, в третьем лице:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37