- Он не скажет. А что это за узел?
- Обеспечивает высший эшелон. Да не переживай ты, ничего страшного.
- Я не переживаю. В моем возрасте уже ничего не страшно, Никита Михайлович. Вот разве за внуков. А теперь и за Гришу.
- Пусть держится от них подальше. Идеи у многих из них может и хорошие, но... С ними очень легко тонуть, милая Маша Петровна, ни за что не выплывешь. Пусть берет пример с меня. Вот отдохну немного, успокоюсь и - в санаторий. Чихал я на них. Знаешь, чем отличаются нормальные люди от идиотов? Нормальным тоже приходят в голову идиотские мысли, но они их отгоняет. А идиоты им следуют. Да что мы все о политике да о политике. Нет бы о чем-то приятном. Я вот давно хотел уточнить, у вас кто, кобелек или сучка? - внезапно спросил Семигоров.
- Что, что? - Мария Петровна опешила от такого разворота.
- Собака мне твоя понравилась. Вид устрашающий, а характер положительный.
- Букан? Кобель, - она произнесла это с удовольстувием, словно выругалась. - Без родословной. Помесь кого-то с кем-то. И не очень-то он спокойный. Если увидит... эту самую, собачью мадам, цепь оборвет. Неужели все кобели такие?
- Все, Маша Петровна. Все до единого, смею тебя уверить. Жаль конечно, а то мы бы кутенка взяли. Глядишь и породнились бы, - он захохотал.
- Да ну тебя. Когда ты только станешь серьезным? Ведь пенсионер уже.
- Это неистребимо, Маша Петровна. Органика.
Семигоров пошел провожать её и не спеша топал сзади, мурлыча под нос какую-то бодрую строевую классику. У машины он церемонно раскланялся и приложился к ручке.
Мария Петровна захлопнула дверцу и через минуту уже мчалась по шоссе. Визит был полезным, хотя ничего существенного она и не узнала. Теперь она твердо была уверена, пора вмешаться, иначе будет поздно. Сопоставив факты, слухи, разговоры знакомых, она не сомневалась, что Гриша успел ввязаться в потасовку. Она снова ощутила холодок в сердце, но уже не тоскливый, а бодрящий, похожий на тот, который испытывают перед прыжком с высокого берега в море.
Ей вдруг остро, как никогда, захотелось оказаться в родном городе. Там все выглядит таким же ласковым, как в детстве: прикосновение ветра, солнечный свет, даже крики грачей на тополях. Вечером в сиреневых сумерках над парком все также ярко горят крупные звезды, и под шелест листьев легко приходят воспоминания: полузабытые песни и голоса, прежние привязанности и порывы. Жизнь снова кажется долгой, в ней проступают глубина и смысл. Нужно чаще бывать в городе детства, тогда человек не сойдет с ума, поймет величие простых истин и, почувствовав огромность мира и силу вечности, успокоится душой и станет добрее. Ах, милый мой генерал Гриша, объясни мне, думала она, где в вашей государственности место для простой любви? Для семьи, для детей и внуков? Неужели у спускового крючка, в окопе? Объясни на простом человеческом языке. Не можешь? А я могу. Дом - вот мое государство. А в нем - ты, я, наши дочь и внучка, наши альбомы и книги, наш сад и все эти милые места, где мы живем. И плевать я хотела вон с того высокого дуба на вашу возню, на всех этих лидеров, спикеров, председателей и премьеров. Набив карманы, они возомнили себя пророками, властителями дум, решили, что это они определяют мою жизнь, а моя собственная душа - ничто. Они всерьез думают, будто нужны нам, что мы без них не проживем, не сообразим, кого любить, чему радоваться, чему горевать, когда смеяться, а когда молчать. Вообразили, что знают что-то такое, чего не знаем мы. Что имеют право управлять нами. Что кругом слепцы, верящие их фальшивым улыбкам и сладким речам, написанным за деньги сочинителями. Нет, Гриша, никуда я тебя не пущу.
Глава 12. ТЕРРОРИСТ
Красильников сидел на скамье у вивария и курил. Больше месяца с подачи златозубого Седлецкого он проработал здесь на благо науки.
Несмотря на ласковое солнце и птичий щебет, доносившийся со стороны леса, на душе было тоскливо. Радоваться было нечему: он только что отнес в кочегарку на сжигание ещё двух белых кролей - не смог он их выходить, как ни старался. И кислород не помог. Теперь в живых остался один, последний. А в кармане уже хрустели казенные деньги для закупки ещё двух десятков. Для новых опытов и диссертаций. А эти бедняги даже и не подозревают, что над ними творят. Они-то думают, что так и надо. Что такова жизнь. Нет, с него хватит. Сдать деньги и уволиться немедленно. Жаль, конечно, место хорошее, спирт дармовой перепадает, буфет дешевый. Сытное место, но бесчеловечное, невмоготу. И скелет его исторический никому оказался не нужен. Кому интересно, что в нем немецкие осколки? И вообще, кому интересно, что он воевал и был одним из лучших взрывников в восемьсот сорок восьмом отдельном саперном батальоне.
Красильников хотел было подняться, но заметил, как от спецкорпуса к нему направился Белохин, перетравивший в виварии не один десяток кроликов и едва не отправивший на тот свет и его котов. Молодой, а уже лысый, тоже, видать, нанюхался своей химии, подумал Красильников и насторожился.
- Добрый день, Иван Иванович, - Белохин протянул пачку сигарет. Угощайтесь.
- Спасибо, только что отсмолил, - Иван Иванович хлопнул себя по карманам брюк.
- Как подопечные, живой есть кто - нибудь?
- Все сдохли. Все - дружно, как один, на том свете. Разве уцелеешь, если такой спец, как ты за это дело возмется.
- А баран? - спросил Белохин.
- А что баран? - возмутился Иван Иванович. - Ты же с кроликами работаешь.
- Что здесь частная лавочка, или государственный виварий? - хмыкнул Белохин.
- Вот именно - не частная. А ты прешься, как к себе домой.
- У нас плановая тема горит. Жив он останется баран, - спокойно сказал Белохин, - ничего с ним не случится. Еще здоровее станет. Введем ему новый препарат и запишем на пленку электрофизиологию. Вот и все.
- Это ты можешь девку так уговаривать, а не меня, понял? Я-то знаю твои препараты. Это Фокин мне привез зверя. Из Чистых Ключей, понял?
- Что за чушь! - не выдержал Белохин. - Он его в институт привез, а не тебе. Причем, за деньги. В понедельник я принесу письменное распоряжение начальника. Устроит?
- Не знаю.
- Завтра откройте пораньше операционную. Я буду вскрывать кролика. Последнего из этой партии.
- Так он живой. Он же перенес все твои чертовы процедуры и жив остался. Зачем же его вскрывать?
- А вот и посмотрим, почему жив остался. Такова уж, Иван Иванович, кроличья жизнь. Се ля ви.
- Не жалко? Он ведь герой. Заслуженный деятель науки. Столько натерпелся, все вынес. Назло вашей дьявольской химии, а вы... Оставь, даже в войну скотину жалели. Я его выхожу. Не таких выхаживал.
- Не могу, - Белохин нахмурился и поскреб лысину, - все должно быть завершено. Чего его жалеть? Человекообразная обезьяна - да, я понимаю, она дорогая. А кролик? Червонец ему цена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37