Только для него. Разве он мог не последовать за ней?
– Я больше не смогу приходить к тебе, мне нельзя покидать дворец. За мной следит один человек… Он обо всем докладывает господину. Но это еще не все. Я люблю тебя, Адапа, люблю так сильно, что, порой, мне становится трудно дышать. И с каждой нашей встречей я привязываюсь к тебе все больше. Но теперь мы оба знаем, что вместе нам не быть, и если я не уйду сейчас, я умру! Умру!
– Ламассатум, милая.
– Нет, нет, подожди, не обнимай меня. – Она крепко стиснула его запястья. – Прости меня, пожалуйста.
– Мне не за что прощать тебя.
– Почему судьба так жестока, Адапа?
– Она не жестока, просто мы не все видим. Ты прости меня, милая, я виноват перед тобой. Я должен сказать тебе, что связан обязательствами, которых не могу нарушить.
– Я, кажется, догадываюсь. – Ламассатум закрыла ладонью рот, чтобы не закричать от боли, вцепившейся в ее сердце. – У тебя есть невеста? Да?
– Есть, – он кивнул. – Ее выбрал для меня отец. Он считает, что женитьба – одно из условий для начала успешной карьеры.
– Она богата?
– Да, ее отец богат и уважаем в Вавилоне. Свадьба назначена на пятнадцатое нисанну.
– Но это же через два дня!
– Если бы я не был таким трусом, я не подчинился бы отцу. Разве брак с нелюбимой женщиной может быть счастливым? Но слово отца – камень.
– Мне пора уже, – сказала она.
Голос Ламассатум изменился, в нем появилась какая-то отстраненность, и это точно ледяной водой окатило Адапу.
– Подожди! – он схватил ее за руку.
– Что?
– Не знаю. Я не знаю, что сказать тебе. Я понимаю, что ты сейчас уйдешь, но не представляю, что будет со мной завтра, через неделю, потом…
– Скоро ты будешь принадлежать другой женщине, будешь ее целовать. Женщину своего круга. Так и должно быть. Все правильно, Адапа мы не стоим друг друга. Прощай.
Она быстро поцеловала его и, повернувшись, скрылась во тьме. Была и нет. Его слух еще различал скрип гравия под ее легкой бегущей стопой, томный шорох жасмина. Потом все стихло. Один, расстроенный, вконец опустошенный, он сел на алтарь, на его согбенную спину лег груз беды, ни с чем не сравнимой по значению, разве вот только со смертью матери.
– Девушка, которую я люблю, – сказал он сам себе.
И вдруг пришла мятежная мысль, что все еще можно поправить, вернуть Ламассатум, отказаться от чудовищного бракосочетания, которое лишь испортит ему жизнь. Пусть даже отец лишит его наследства, выгонит из дома, пусть – какая разница, если любимая будет с ним? У него есть кое-какие собственные деньги, он выкупит ее и даст свободу. Перспектива счастья так манила, так светилась лазурью где-то вдалеке, что ему казалось, все так и будет, что уже так к есть на самом деле, и осталось только почувствовать реальность новой жизни… Но еще только думая об этом, прокручивая в голове новые сюжеты, он знал, что ничего такого не сделает.
Адапа закрыл лицо руками. Ладони, рукава платья пахли ею, и он глухо, тихонечко завыл.
В свадебном наряде Иштар-умми стояла посреди своей спальни. Дверь, ведущая на балюстраду, была распахнута, смутным, ровным рокотом доносился голос города, во дворе невольник точил ножи. Холодный шелест металла о точильный камень возбуждал. Иштар-умми любила этот звук, как любила все, что было связано с силой и властью.
Сара держала перед ней зеркало в костяной оправе. Иштар-умми поворачивалась то тем, то другим боком, принимала совсем уж немыслимые позы, чтобы увидеть себя со спины.
– Хватит! – наконец, разгневанно крикнула она. – Так я или окосею, или сверну себе шею! Где эти негодницы? Их только за смертью посылать. Все, с меня хватит, я так больше не могу! Велю их высечь. Давно уж пора, честное слово.
– Успокойся, – сказала Сара. – Ты ведешь себя как ребенок. Имей хоть каплю терпения.
– Постараюсь. – Иштар-умми надула яркие губки. – Постараюсь не убить этих девчонок, когда они явятся. Я. не люблю ждать, ты знаешь.
– Иштар-умми, – с укором сказала аравитянка. – Пора взрослеть, понять, что что-то происходит не всегда так, как тебе хотелось бы. Таково течение жизни.
– О, Сара! – Иштар-умми закатила глаза. – Ты опять! Неужели даже в доме мужа я не избавлюсь от твоих нотаций!
– Ты хочешь, чтобы я осталась с тобой? – голос Сары задрожал.
Иштар-умми удивленно вскинула брови и посмотрела на Сару долгим взглядом:
– Что?
– Ничего.
– Подожди, что значит «ничего»? Я и не думала расставаться с тобой. Конечно, ты будешь жить со мной в новом доме. Ты мне как мать! Или нет?
– Спасибо, дорогая, – Сара смертельно побледнела. – Я сделаю так, как ты захочешь.
– Вот и хорошо! – Иштар-умми щелкнула пальцами. – Скажи, я ведь прекрасна, правда? А в этом наряде я лучше во много раз. Я тебе нравлюсь? Что молчишь? Подними зеркало выше, так, теперь чуть опусти, еще ниже. Тебе не кажется, что вот тут какие-то сборки? Нет? Странно, а мне тесно, вот именно здесь, в этом самом месте.
Сара безропотно то поднимала, то опускала небольшое зеркало, позволяя юной госпоже придирчиво осматривать свадебный наряд. Рабыня, погруженная в свои мысли, по какому-то наитию угадывала, что нужно делать, потому что приказаний Иштар-умми уже не слышала: Сара думала о Сумукан-иддине.
– Ах, это вы, по вам уже кнут плачет! – крикнула Иштар-умми, повернувшись к служанкам, которые вносили в спальню зеркало в рост человека в тяжелой бронзовой оправе.
– Ставьте его сюда. Я уже намаялась с этой гадостью! – Она указала на круглое зеркало, которое держала Сара. – Да убери же ты его, наконец!
Иштар-умми хлопнула Сару по руке, пальцы аравитянки разжались, и зеркало со звуком лопнувшей арфовой струны, ударилось о глиняный пол. Казалось, что воздух в комнате раскололся надвое, и в этот разлом вползла зловещая тишина. Иштар-умми почувствовала болезненный укол в сердце, рот ее был полуоткрыт, глаза расширились от ужаса.
Сара подняла зеркало, осторожно держа за оправу. От удара на бронзовой поверхности появились бугорки и вмятины, и отражение лица рабыни приобрело уродливые черты. Подошла Иштар-умми, и на заднем плане появилось ее перекошенное, с неестественно высоким лбом, расплывчатыми щеками и узким подбородком, лицо.
.– Что это значит? – прошептала она.
– Не смотри в это зеркало, – отозвалась Сара. – Не надо.
Набу-лишир поднялся из кресла. В зале судебных заседаний стоял невообразимый шум. Пожилая женщина, мать осужденной, истошно кричала и все норовила броситься ниц перед судьями. Плачущие женщины повели ее к дверям. Судебное заседание, было окончено, но это был еще не конец, следовала завершающая часть действия – казнь.
Он осудил молодую женщину на смерть за прелюбодеяние, и иначе не мог – таков закон, и от пего, государственного судьи, зависит незыблемость закона. Зал постепенно пустел, крики и плач теперь заполнили двор, но вот и они постепенно стихли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Я больше не смогу приходить к тебе, мне нельзя покидать дворец. За мной следит один человек… Он обо всем докладывает господину. Но это еще не все. Я люблю тебя, Адапа, люблю так сильно, что, порой, мне становится трудно дышать. И с каждой нашей встречей я привязываюсь к тебе все больше. Но теперь мы оба знаем, что вместе нам не быть, и если я не уйду сейчас, я умру! Умру!
– Ламассатум, милая.
– Нет, нет, подожди, не обнимай меня. – Она крепко стиснула его запястья. – Прости меня, пожалуйста.
– Мне не за что прощать тебя.
– Почему судьба так жестока, Адапа?
– Она не жестока, просто мы не все видим. Ты прости меня, милая, я виноват перед тобой. Я должен сказать тебе, что связан обязательствами, которых не могу нарушить.
– Я, кажется, догадываюсь. – Ламассатум закрыла ладонью рот, чтобы не закричать от боли, вцепившейся в ее сердце. – У тебя есть невеста? Да?
– Есть, – он кивнул. – Ее выбрал для меня отец. Он считает, что женитьба – одно из условий для начала успешной карьеры.
– Она богата?
– Да, ее отец богат и уважаем в Вавилоне. Свадьба назначена на пятнадцатое нисанну.
– Но это же через два дня!
– Если бы я не был таким трусом, я не подчинился бы отцу. Разве брак с нелюбимой женщиной может быть счастливым? Но слово отца – камень.
– Мне пора уже, – сказала она.
Голос Ламассатум изменился, в нем появилась какая-то отстраненность, и это точно ледяной водой окатило Адапу.
– Подожди! – он схватил ее за руку.
– Что?
– Не знаю. Я не знаю, что сказать тебе. Я понимаю, что ты сейчас уйдешь, но не представляю, что будет со мной завтра, через неделю, потом…
– Скоро ты будешь принадлежать другой женщине, будешь ее целовать. Женщину своего круга. Так и должно быть. Все правильно, Адапа мы не стоим друг друга. Прощай.
Она быстро поцеловала его и, повернувшись, скрылась во тьме. Была и нет. Его слух еще различал скрип гравия под ее легкой бегущей стопой, томный шорох жасмина. Потом все стихло. Один, расстроенный, вконец опустошенный, он сел на алтарь, на его согбенную спину лег груз беды, ни с чем не сравнимой по значению, разве вот только со смертью матери.
– Девушка, которую я люблю, – сказал он сам себе.
И вдруг пришла мятежная мысль, что все еще можно поправить, вернуть Ламассатум, отказаться от чудовищного бракосочетания, которое лишь испортит ему жизнь. Пусть даже отец лишит его наследства, выгонит из дома, пусть – какая разница, если любимая будет с ним? У него есть кое-какие собственные деньги, он выкупит ее и даст свободу. Перспектива счастья так манила, так светилась лазурью где-то вдалеке, что ему казалось, все так и будет, что уже так к есть на самом деле, и осталось только почувствовать реальность новой жизни… Но еще только думая об этом, прокручивая в голове новые сюжеты, он знал, что ничего такого не сделает.
Адапа закрыл лицо руками. Ладони, рукава платья пахли ею, и он глухо, тихонечко завыл.
В свадебном наряде Иштар-умми стояла посреди своей спальни. Дверь, ведущая на балюстраду, была распахнута, смутным, ровным рокотом доносился голос города, во дворе невольник точил ножи. Холодный шелест металла о точильный камень возбуждал. Иштар-умми любила этот звук, как любила все, что было связано с силой и властью.
Сара держала перед ней зеркало в костяной оправе. Иштар-умми поворачивалась то тем, то другим боком, принимала совсем уж немыслимые позы, чтобы увидеть себя со спины.
– Хватит! – наконец, разгневанно крикнула она. – Так я или окосею, или сверну себе шею! Где эти негодницы? Их только за смертью посылать. Все, с меня хватит, я так больше не могу! Велю их высечь. Давно уж пора, честное слово.
– Успокойся, – сказала Сара. – Ты ведешь себя как ребенок. Имей хоть каплю терпения.
– Постараюсь. – Иштар-умми надула яркие губки. – Постараюсь не убить этих девчонок, когда они явятся. Я. не люблю ждать, ты знаешь.
– Иштар-умми, – с укором сказала аравитянка. – Пора взрослеть, понять, что что-то происходит не всегда так, как тебе хотелось бы. Таково течение жизни.
– О, Сара! – Иштар-умми закатила глаза. – Ты опять! Неужели даже в доме мужа я не избавлюсь от твоих нотаций!
– Ты хочешь, чтобы я осталась с тобой? – голос Сары задрожал.
Иштар-умми удивленно вскинула брови и посмотрела на Сару долгим взглядом:
– Что?
– Ничего.
– Подожди, что значит «ничего»? Я и не думала расставаться с тобой. Конечно, ты будешь жить со мной в новом доме. Ты мне как мать! Или нет?
– Спасибо, дорогая, – Сара смертельно побледнела. – Я сделаю так, как ты захочешь.
– Вот и хорошо! – Иштар-умми щелкнула пальцами. – Скажи, я ведь прекрасна, правда? А в этом наряде я лучше во много раз. Я тебе нравлюсь? Что молчишь? Подними зеркало выше, так, теперь чуть опусти, еще ниже. Тебе не кажется, что вот тут какие-то сборки? Нет? Странно, а мне тесно, вот именно здесь, в этом самом месте.
Сара безропотно то поднимала, то опускала небольшое зеркало, позволяя юной госпоже придирчиво осматривать свадебный наряд. Рабыня, погруженная в свои мысли, по какому-то наитию угадывала, что нужно делать, потому что приказаний Иштар-умми уже не слышала: Сара думала о Сумукан-иддине.
– Ах, это вы, по вам уже кнут плачет! – крикнула Иштар-умми, повернувшись к служанкам, которые вносили в спальню зеркало в рост человека в тяжелой бронзовой оправе.
– Ставьте его сюда. Я уже намаялась с этой гадостью! – Она указала на круглое зеркало, которое держала Сара. – Да убери же ты его, наконец!
Иштар-умми хлопнула Сару по руке, пальцы аравитянки разжались, и зеркало со звуком лопнувшей арфовой струны, ударилось о глиняный пол. Казалось, что воздух в комнате раскололся надвое, и в этот разлом вползла зловещая тишина. Иштар-умми почувствовала болезненный укол в сердце, рот ее был полуоткрыт, глаза расширились от ужаса.
Сара подняла зеркало, осторожно держа за оправу. От удара на бронзовой поверхности появились бугорки и вмятины, и отражение лица рабыни приобрело уродливые черты. Подошла Иштар-умми, и на заднем плане появилось ее перекошенное, с неестественно высоким лбом, расплывчатыми щеками и узким подбородком, лицо.
.– Что это значит? – прошептала она.
– Не смотри в это зеркало, – отозвалась Сара. – Не надо.
Набу-лишир поднялся из кресла. В зале судебных заседаний стоял невообразимый шум. Пожилая женщина, мать осужденной, истошно кричала и все норовила броситься ниц перед судьями. Плачущие женщины повели ее к дверям. Судебное заседание, было окончено, но это был еще не конец, следовала завершающая часть действия – казнь.
Он осудил молодую женщину на смерть за прелюбодеяние, и иначе не мог – таков закон, и от пего, государственного судьи, зависит незыблемость закона. Зал постепенно пустел, крики и плач теперь заполнили двор, но вот и они постепенно стихли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66