Но сперва вспомним другой день рождения, одиннадцатый, тот самый, когда Кацуми Осокава впервые в своей жизни услышал оперу. Это была опера Верди «Риголетто». Отец привез его поездом в Токио, и под проливным дождем они вместе отправились в театр. Стоял конец октября, 22-е число, так что ливень был холодным, и улицы покрывал сплошной слой разноцветных опавших листьев. Когда отец с сыном наконец приехали в токийский Метрополитен-холл, их одежда была сырой, несмотря на плащи. Отсырели даже билеты в бумажнике отца. Их места нельзя было назвать лучшими, но, к счастью, вкусы обоих еще не отличались взыскательностью. В 1954 году деньги стоили еще очень дорого, билеты на поезд и в оперу составляли сумму невообразимую. В другую эпоху ребенок вряд ли осознал бы это, но тогда, всего через несколько лет после войны, дети гораздо лучше разбирались в проблемах взрослых и, как правило, прекрасно понимали то, что недоступно детям сегодняшним. В тот вечер отец с сыном долго поднимались по лестнице к своему ряду, стараясь не глядеть вниз, в разверзшуюся под ними головокружительную пустоту. Они кланялись и просили прощения у всех, кто вставал, чтобы уступить им проход по ряду, и наконец откинули сиденья и опустились на свои места. Они пришли очень рано, но другие явились еще раньше, потому что роскошь спокойно посидеть в таком прекрасном месте была включена в цену билета. Они не разговаривали друг с другом, отец с сыном, они ждали начала спектакля, и вот наконец свет погас и откуда-то снизу зазвучала музыка. Из-за занавеса вышли крошечные человечки, настоящие букашки, и начали открывать рты. Вместе с их голосами все пространство вокруг них наполнилось тоской, страданием и беспредельной, безрассудной и отважной любовью, которая каждого из них поочередно привела к смерти.
Именно во время этого спектакля опера навеки запечатлелась в сознании Кацуми Осокавы. Она стала тем посланием, которое было записано на внутренней стороне его век, и он всякий раз читал его, засыпая. Через много лет, когда бизнес завладел всей его жизнью без остатка, когда ему приходилось работать как проклятому на благо страны, все богатство которой в тот период состояло в тяжелом труде ее граждан, он верил, что жизнь, настоящая жизнь, находит выражение именно в музыке. Настоящая жизнь остается в полной неприкосновенности в нотных строчках оперы Чайковского «Евгений Онегин», в то время как обычные люди должны ежедневно выходить в мир и исполнять в нем свои тяжелые, изматывающие обязанности. Разумеется, он осознавал (хотя наверняка и не полностью), что оперное искусство – не для всех, но какая-то часть его, он надеялся, была для всех. Те записи, которые он бережно хранил у себя дома, те редкие спектакли, которые ему удавалось посмотреть на сцене, служили ему мерой, которой он проверял собственную способность любить. Не жена, не дочери, не работа. Он никогда не думал о том, что таким образом трансформирует свою повседневную жизнь в оперу. Напротив того, он считал, что без оперы некоторая часть его внутреннего «я» исчезнет без следа. В начале второго акта, когда Риголетто и Джильда запели вместе и их голоса слились в победное гармоническое единство, Кацуми Осокава схватил руку отца. Он понятия не имел о том, что они говорили друг другу в тот момент, и уж тем более не осознавал, что они играют роли отца и дочери. Он знал только одно: ему необходимо за что-то ухватиться. Впечатление от пения было таким сильным, что ему показалось, будто он падает вниз со своего парящего над пустотой сиденья.
Такая любовь требует верности, а господин Осокава был верным человеком. Он никогда не забывал о значении Верди в своей жизни. Со временем, как у всех поклонников оперы, у него появились любимые певцы. Он собрал коллекции записей Шварцкопфа и Сузерленда. Но более всего он верил в гений Каллас. Свободного времени у него в жизни было очень мало, а уж тем более времени на такое серьезное хобби. Он взял себе за правило после официальных обедов с клиентами или после завершения ежедневной бумажной работы минут тридцать слушать музыку. Или перед сном читать оперные либретто. До ужаса редко, может быть, пять воскресений в год, он освобождал себе несколько часов, чтобы прослушать какую-нибудь оперу от начала до конца. Однажды, когда ему было далеко за сорок, он поел несвежих устриц и три дня пролежал дома с тяжелым отравлением. Он вспоминал это время как счастливые каникулы, потому что именно тогда он непрерывно слушал оперу Генделя «Альцина» – даже во время сна.
Первый диск Роксаны Косс ему подарила на день рождения его старшая дочь Кийоми. Когда она обнаружила в музыкальном магазине диск незнакомой певицы, то решила воспользоваться случаем, ведь ее отцу было так невыносимо трудно делать подарки. Однако больше всего ее привлекло даже не имя, а скорей фотография женщины на диске. Как правило, фотографии оперных певиц вызывали у нее отвращение. Они всегда смотрели на зрителя через опущенные на лицо вуали или поверх раскрытых вееров. Роксана Косс глядела на нее совершенно прямо, ее глаза были широко открыты, подбородок приподнят. Кийоми потянулась к ней даже раньше, чем прочла название оперы: «Лючия ди Ламермур». Сколько уже записей «Лючии ди Ламермур» имелось у ее отца? Это не имело значения. Кийоми не колеблясь отдала деньги продавцу.
В тот вечер, поставив диск на плеер, господин Осокава уже не возвращался к работе. Он снова превратился в мальчишку, руку которого в токийском Метрополитен-холле сжимает большая и теплая рука отца. Он ставил диск снова и снова, нетерпеливо перескакивая места, где ее голос не звучал. Такой возвышенный, парящий и теплый голос, совершенно бесстрашный. Как могло случиться, чтобы голос был одновременно таким сдержанным и безрассудным? Он позвал Кийоми. Она пришла и остановилась в дверях его кабинета, собираясь произнести: «Да?» или «Что, папа?» – но тут сама услышала голос. Голос женщины, которая смотрит с фотографии вам прямо в глаза. Отец не сказал ни слова, он просто указал ей рукой на плеер. Она почувствовала невообразимую гордость от того, что совершила столь правильный поступок. Музыка говорила сама за себя, она сама звучала похвалой. Господин Осокава закрыл глаза. Он грезил.
С тех пор прошло пять лет, и он видел Роксану Косс в восемнадцати оперных спектаклях. В первый раз это произошло по случайному стечению обстоятельств, потом он нарочно подстраивал свои дела так, чтобы в нужное время оказываться в тех городах, где она выступает. «Сомнамбулу» он слушал три вечера подряд. Он никогда не искал с ней встреч, не старался выделиться из общей массы зрителей. Он вообще не считал, что его восхищение является чем-то экстраординарным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99