В волнении он говорил на всех известных ему языках: на немецком, который был его родным; на французском, на котором разговаривали в той школе, где он учился; на английском, который он изучил, когда в молодости четыре года прожил в Канаде; и наконец, на испанском, который с каждым днем становился ему все более знакомым. Гэн старался изо всех сил, чтобы совладать с этими обрывками языков, но после каждого предложения ему приходилось останавливаться и думать. Именно эта неспособность Месснера остановиться на каком-то одном языке пугала его больше всего. Времени, чтобы сконцентрироваться на смысле слов, у него не оставалось.
– А как насчет наших требований? Может быть, вам следовало говорить с ними в таком же тоне? Вы пытались убеждать их по-дружески?
– Они не пойдут ни на какие уступки, – ответил Месснер. – У вас нет никаких шансов, неважно, сколько это еще продлится. Можете мне поверить.
– Тогда мы убьем всех заложников.
– Нет, вы этого не сделаете, – сказал Месснер и потер свой глаз. – Я сказал вам еще в первый раз, когда мы с вами встретились, что вы вменяемый человек. Даже если вы их убьете, это ничего для вас не изменит. Правительство еще меньше будет склонно вести с вами какой-то торг.
Снизу до них донесся голос Роксаны, которая спела какую-то музыкальную фразу, Сесар ее повторил. Потом они вместе повторяли ее снова и снова, и получилось очень красиво.
Бенхамин некоторое время слушал музыку, а потом, как будто услышав не понравившуюся ему ноту, ударил кулаком по шахматному столику. Впрочем, сегодня игра шла в другой комнате.
– Почему вы считаете, что это мы обязаны идти на уступки? Все считают, что мы должны сдаться только потому, что у нас за плечами долгая история всяких сдач и поражений! Я пытаюсь освободить известных мне людей из тюрьмы! Я не пытаюсь сесть туда вместе с ними. И у меня нет намерений отправлять в эти норы моих солдат! Я скорей предпочту увидеть их мертвыми, чем заживо погребенными!
«Ты скорей увидишь их мертвыми, – подумал Месснер, – и у тебя не будет шанса увидеть их заживо погребенными». Он вздохнул. Нет – такого места, как Швейцария, не существует. И времени не существует. Он находился здесь всегда и останется здесь навеки.
– Боюсь, что у вас осталось только два варианта, – сказал он.
– Переговоры окончены! – Командир Бенхамин поднялся со своего места. Кожа его пылала, словно произошедшее оставило на ней свои следы. Лишай все сильнее разгорался на его лице с каждым произнесенным и каждым услышанным им словом.
– Они не могут окончиться! Мы должны продолжать переговоры до тех пор, пока не придем к какому-нибудь согласию, таков приказ. Я умоляю вас подумать об этом.
– Месснер, а чем, по-вашему, я занимаюсь целыми днями? – Командир вышел из комнаты.
Гэн и Месснер остались одни в гостевой спальне, где заложникам, по идее, не разрешалось находиться без охраны. Они слушали тиканье изящных французских часов на стене.
– Мне кажется, что я больше этого не вынесу, – произнес наконец Месснер через несколько минут.
Не вынесет чего? Гэн считал, что все идет к лучшему, и не только для него. Люди стали счастливее. Посмотрите на них: вот они гуляют в саду! Вот они бегают, занимаются спортом.
– Ситуация патовая, – сказал Гэн. – И может оставаться таковой сколь угодно долго. Пусть они оставят нас здесь в покое, мы справимся.
– Вы что, заболели? – спросил Месснер. – Когда-то вы были здесь самым разумным человеком, а теперь сошли с ума, как все остальные. Вы что, думаете, что они превратят это место в зоопарк, будут носить сюда еду, брать деньги за билеты? «Смотрите, как беззащитные заложники и свирепые террористы живут под одной крышей и мирно сосуществуют друг с другом!» Это не может продолжаться долго. Кто-нибудь положит этому конец, и вопрос только в том, кто именно примет решение и возьмет на себя ответственность за издержки.
– Вы считаете, что военные уже разработали план?
Месснер посмотрел на него с состраданием.
– Если вы здесь, то это не значит, что весь остальной мир перестал существовать.
– Это значит, что они их арестуют?
– Это в лучшем случае.
– Командиров?
– Всех до одного.
Всех до одного – не значит, что в число всех должна попасть Кармен. А также Беатрис, Ишмаэль и Сесар. Перебрав в уме всех террористов, Гэн пришел к выводу, что не желает зла никому, даже хамам и дуракам. Он женится на Кармен. Он попросит отца Аргуэдаса скрепить их брак, чтобы все было законно, и, когда за ними придут, он сможет с полным основанием сказать, что она его жена. Но его брак спасет только ее одну, хотя для него она важнее всех. Для других он не мог придумать ничего. Неужели он дошел до того, что хочет спасти всех? Людей, которые столько времени держали его на прицеле и до сих пор не выпускают на свободу? Неужели он полюбил такое количество людей?
– Можем ли мы что-нибудь сделать? – спросил Гэн.
– Вы можете попытаться склонить их к сдаче, – сказал Месснер. – Но если честно, я совершенно не уверен, что даже это им поможет.
Всю свою жизнь Гэн работал над тем, чтобы правильно произносить раскатистое итальянское «р», причудливые сочетания датских гласных. Он помнил, как в детстве в родном Нагано сидел на кухне на высоком стуле и копировал американский акцент своей матери, чистившей овощи для обеда. Она закончила школу в Бостоне и говорила по-французски не хуже, чем по-английски. Его дед по отцовской линии в молодости работал в Китае, и поэтому его отец хорошо говорил по-китайски и изучал в школе русский язык. В детстве Гэну казалось, что языки можно переключать, как телевизионные программы, и он изо всех сил старался не ударить в грязь лицом. Он и его сестры играли не в игрушки, а в слова. Они читали и писали, составляли из существительных алфавитные указатели, слушали обучающие записи в метро. Он на этом не остановился. Будучи полиглотом от природы, он никогда не рассчитывал только на свой талант. Он учился постоянно. Он был рожден, чтобы учиться.
Но последние месяцы перевернули его жизненные установки на сто восемьдесят градусов, и теперь Гэн находил в забывании прежних знаний не меньше прелести, чем в накоплении новых. Теперь он так же усердно забывал, как прежде познавал. Он ухитрился забыть, что Кармен состояла в террористической организации, захватившей его в заложники. Это далось ему непросто. Он заставлял себя практиковаться каждый день и наконец смог увидеть в Кармен только женщину, которую он любит. Он забыл о прошлом и будущем. Он забыл свою страну, свою работу, забывал думать о том, что с ним станет, когда все завершится. Он забыл о том, что теперешняя его жизнь неминуемо завершится. И в этом забывании Гэн был не одинок. Кармен тоже ничего не помнила. Она не помнила запрета на установление эмоциональных связей с заложниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– А как насчет наших требований? Может быть, вам следовало говорить с ними в таком же тоне? Вы пытались убеждать их по-дружески?
– Они не пойдут ни на какие уступки, – ответил Месснер. – У вас нет никаких шансов, неважно, сколько это еще продлится. Можете мне поверить.
– Тогда мы убьем всех заложников.
– Нет, вы этого не сделаете, – сказал Месснер и потер свой глаз. – Я сказал вам еще в первый раз, когда мы с вами встретились, что вы вменяемый человек. Даже если вы их убьете, это ничего для вас не изменит. Правительство еще меньше будет склонно вести с вами какой-то торг.
Снизу до них донесся голос Роксаны, которая спела какую-то музыкальную фразу, Сесар ее повторил. Потом они вместе повторяли ее снова и снова, и получилось очень красиво.
Бенхамин некоторое время слушал музыку, а потом, как будто услышав не понравившуюся ему ноту, ударил кулаком по шахматному столику. Впрочем, сегодня игра шла в другой комнате.
– Почему вы считаете, что это мы обязаны идти на уступки? Все считают, что мы должны сдаться только потому, что у нас за плечами долгая история всяких сдач и поражений! Я пытаюсь освободить известных мне людей из тюрьмы! Я не пытаюсь сесть туда вместе с ними. И у меня нет намерений отправлять в эти норы моих солдат! Я скорей предпочту увидеть их мертвыми, чем заживо погребенными!
«Ты скорей увидишь их мертвыми, – подумал Месснер, – и у тебя не будет шанса увидеть их заживо погребенными». Он вздохнул. Нет – такого места, как Швейцария, не существует. И времени не существует. Он находился здесь всегда и останется здесь навеки.
– Боюсь, что у вас осталось только два варианта, – сказал он.
– Переговоры окончены! – Командир Бенхамин поднялся со своего места. Кожа его пылала, словно произошедшее оставило на ней свои следы. Лишай все сильнее разгорался на его лице с каждым произнесенным и каждым услышанным им словом.
– Они не могут окончиться! Мы должны продолжать переговоры до тех пор, пока не придем к какому-нибудь согласию, таков приказ. Я умоляю вас подумать об этом.
– Месснер, а чем, по-вашему, я занимаюсь целыми днями? – Командир вышел из комнаты.
Гэн и Месснер остались одни в гостевой спальне, где заложникам, по идее, не разрешалось находиться без охраны. Они слушали тиканье изящных французских часов на стене.
– Мне кажется, что я больше этого не вынесу, – произнес наконец Месснер через несколько минут.
Не вынесет чего? Гэн считал, что все идет к лучшему, и не только для него. Люди стали счастливее. Посмотрите на них: вот они гуляют в саду! Вот они бегают, занимаются спортом.
– Ситуация патовая, – сказал Гэн. – И может оставаться таковой сколь угодно долго. Пусть они оставят нас здесь в покое, мы справимся.
– Вы что, заболели? – спросил Месснер. – Когда-то вы были здесь самым разумным человеком, а теперь сошли с ума, как все остальные. Вы что, думаете, что они превратят это место в зоопарк, будут носить сюда еду, брать деньги за билеты? «Смотрите, как беззащитные заложники и свирепые террористы живут под одной крышей и мирно сосуществуют друг с другом!» Это не может продолжаться долго. Кто-нибудь положит этому конец, и вопрос только в том, кто именно примет решение и возьмет на себя ответственность за издержки.
– Вы считаете, что военные уже разработали план?
Месснер посмотрел на него с состраданием.
– Если вы здесь, то это не значит, что весь остальной мир перестал существовать.
– Это значит, что они их арестуют?
– Это в лучшем случае.
– Командиров?
– Всех до одного.
Всех до одного – не значит, что в число всех должна попасть Кармен. А также Беатрис, Ишмаэль и Сесар. Перебрав в уме всех террористов, Гэн пришел к выводу, что не желает зла никому, даже хамам и дуракам. Он женится на Кармен. Он попросит отца Аргуэдаса скрепить их брак, чтобы все было законно, и, когда за ними придут, он сможет с полным основанием сказать, что она его жена. Но его брак спасет только ее одну, хотя для него она важнее всех. Для других он не мог придумать ничего. Неужели он дошел до того, что хочет спасти всех? Людей, которые столько времени держали его на прицеле и до сих пор не выпускают на свободу? Неужели он полюбил такое количество людей?
– Можем ли мы что-нибудь сделать? – спросил Гэн.
– Вы можете попытаться склонить их к сдаче, – сказал Месснер. – Но если честно, я совершенно не уверен, что даже это им поможет.
Всю свою жизнь Гэн работал над тем, чтобы правильно произносить раскатистое итальянское «р», причудливые сочетания датских гласных. Он помнил, как в детстве в родном Нагано сидел на кухне на высоком стуле и копировал американский акцент своей матери, чистившей овощи для обеда. Она закончила школу в Бостоне и говорила по-французски не хуже, чем по-английски. Его дед по отцовской линии в молодости работал в Китае, и поэтому его отец хорошо говорил по-китайски и изучал в школе русский язык. В детстве Гэну казалось, что языки можно переключать, как телевизионные программы, и он изо всех сил старался не ударить в грязь лицом. Он и его сестры играли не в игрушки, а в слова. Они читали и писали, составляли из существительных алфавитные указатели, слушали обучающие записи в метро. Он на этом не остановился. Будучи полиглотом от природы, он никогда не рассчитывал только на свой талант. Он учился постоянно. Он был рожден, чтобы учиться.
Но последние месяцы перевернули его жизненные установки на сто восемьдесят градусов, и теперь Гэн находил в забывании прежних знаний не меньше прелести, чем в накоплении новых. Теперь он так же усердно забывал, как прежде познавал. Он ухитрился забыть, что Кармен состояла в террористической организации, захватившей его в заложники. Это далось ему непросто. Он заставлял себя практиковаться каждый день и наконец смог увидеть в Кармен только женщину, которую он любит. Он забыл о прошлом и будущем. Он забыл свою страну, свою работу, забывал думать о том, что с ним станет, когда все завершится. Он забыл о том, что теперешняя его жизнь неминуемо завершится. И в этом забывании Гэн был не одинок. Кармен тоже ничего не помнила. Она не помнила запрета на установление эмоциональных связей с заложниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99