..
- Так как зовут?
- Поликарпом.
- Хорошее имя. Знаешь, что по-древнегречески означает?
- Не-ет.
- Поликарп - это "многоплодный"... Видно, много ты чего наплодил в жизни. Гвидонов - не твой сын?
- А кто это?
Мужика спас загар. И напряжение, с которым он отрывал голову от верстака. Они замаскировали красноту, ударившую по коже. Гвидонов был его племянником. Точнее, внучатым племянником. Но любил он его как сына. Наверное, потому что на самом деле Поликарп оказался вовсе не многоплодным. Три жены было у него. И ни от одной он не нажил ребенка. Когда ушла третья, он почувствовал, что норма выработана, что он устал от семейной жизни, что шестьдесят два года - не шутка и что пора наконец-то оставить память о себе.
Поликарп, бывший бухгалтер портовой таможни и бывший бессменный
секретарь партбюро этой же таможни, не знал, что на Земле
бессмертны вовсе не порты, таможни, деньги и вовсе не идеи, а
только две вещи - слова и цифры. Он решил, что его обессмертит
лишь памятник. И начал сооружать за сараем, в тени абрикосовых деревьев, монумент. Сейчас уже был возведен пьедестал - мрачный серый цилиндр двухметровой высоты.
Самой большой тайной Поликарп считал то, что он изваяет на памятник. Даже племяшу он не раскрыл тайну памятника.
Поликарп хотел увековечить... советский металлический рубль. С профилем Ленина на аверсе. Как бухгалтер и финансист с тридцатисемилетним стажем, Поликарп был твердо уверен в том, что все беды ринулись на нашу страну, когда исчез из оборота металлический рубль. Те желтые, плохого сплава таблетки выпуска девяносто второго года, на которых отчеканили номинал одного рубля, он за деньги не считал.
На открытие памятника он предполагал созвать журналистов со всего мира. При этом само открытие должно было состоять не в сбрасывании белой материи, как это делается обычно, а в падении забора, ограждающего монумент. Пыль, поднятая досками, медленно и величественно осядет на ботинки журналистов, и они воочию увидят символ стабильного государства твердый рубль.
- А мофет он того... их шементом шалил? - подал голос из угла Топор.
- Цементом? - обернулся Жора Прокудин. - Ты про ту глыбу, что в огороде?
- Ага. Однофнашно...
- Пошли, проверим!.. Где у тебя кайло?
Поликарп опять вскинул голову. В глазах потемнело, и он еле выжал из себя:
Товарищи, умоляю, не трогайте постамент!
- Какой постамент? - не понял Жора Прокудин.
- Не ломайте бетонную отливку! Это так важно! Там такая сложная была опалубка!
- О-о! Я ф говогил! - радостно спрыгнул с бочки Топор. - Пошли шушить!
- Да нет у меня больше мешков! Нет! Нет! Нет! - остановил парочку в двери сарая Поликарп.
- А где они? - обернулся Жора.
Уплыли... Морем... Их больше нет у меня... Я не знаю тех, кто хранил их у меня, - попытался он спасти племяша. - Просто они как-то пришли, попросили посмотреть за грузом... А мне что? Трудно, что ли? Они же заплатили за хранение...
Про плату он соврал с трудом. Как истинный бухгалтер, он никогда не лгал, и ему потребовалось немало сил, чтобы придумать это предложение. Он не знал, что Жора Прокудин все равно не поверил. Жора слишком давно не верил никому, даже самым близким людям, чтобы поверить какому-то лысому аборигену Приморска.
- Сколько денег было в мешках? - напрямую спросил Прокудин. Полмиллиарда? Миллиард?
- Ка... как...кие деньги? - поморгал Поликарп. - Он сказал, что в мешках бумаги...
- Какие бумаги?
- Ба... банка.
Так и не смог второй раз за ночь соврать Поликарп. Сказав, он с размаху ударился затылком о верстак и закрыл глаза. Ему хотелось заплакать, и он бы, наверное, дал волю слезам, если бы не молчаливый урод, опять севший на кадушку в углу сарая. Он казался овеществившимися ночными кошмарами Поликарпа. У него даже было ощущение, что напарника у моряка вовсе нет, что он ему только мерещится. У живого человека не может быть такой жуткой рожи.
- Где ты хранил мешки? - зло спросил Жора Прокудин.
- Здесь, в сарае.
Врешь, козел!
- А зачем мне врать? - не открывая глаз, ответил в потолок Поликарп.
- Давай ему велосипед сделаем, - грустно предложил из угла Топор.
- Чего? - не понял Жора Прокудин.
- А вон тиски стоят... Давай ему пятку шашмем. Больно станет - все рашшкашет...
- А почему велосипед? - снова не понял Жора.
- Ну, типа лисапета... Для ног...
- Правда?.. Вообще-то "велосипед" - это когда бумажки между пальцев ног спящему вставляют и поджигают. Так?
- А у нас такой будет лисапет...
- Ладно... Прикручивай тиски и это...
Нюхом Жора Прокудин чуял, что где-то рядом, где-то совсем близко лежат если не деньги, то ключик к ним. По пути на корабле с бравыми морскими пограничниками он без устали умножал возможное число утопленных мешков на возможную сумму денег в каждом из них. Если там были рубли, а там, очевиднее всего, были рубли, то больше миллиарда "зеленых" ну никак не получалось. А если доллары, то выходило даже больше двух миллиардов. Цифры не стыковались. И лишь когда на бетонный причал упала сходня, и Жоре показали на спасительный берег, он вдруг догадался, что не мог Гвидонов сохранить все деньги банка "Чага". На что-то же он жил, содержал того же охранника, на что-то же нанял киллеров, в конце-то концов.
А сейчас сильнее всего ему казалось, что не мог предусмотрительный
Гвидонов вывести все деньги в одно место. Не мог он их все
доверить одному катеру. Даже если куплены с потрохами и наши, и
турецкие пограничники.
На улице уже светало. Море медленно отделялось от неба, и в этом было что-то первозданное, что-то похожее на исчезающий хаос. Будто бы вновь отделялась вода от неба, а твердь от воды, и вот-вот должна была начаться жизнь.
- Ку-кар-реку! - начал ее, перепугав Жору Прокудина, петух в соседнем дворе.
"Вот сволочь!" - рухнулся он на первое живое существо новой эры и полез в подвал.
Через десять минут он вылез оттуда разочарованным и продрогшим. Рот был брезгливо поджат. Жора еще никогда в жизни не видел столько мокриц и сороконожек в одном месте. Стены подвала шевелились как бока живого существа, и к концу осмотра ему даже стало казаться, что это не бока, а стенки желудка этого же существа, и они сейчас сожмутся и переварят Жору Прокудина.
В доме, состоящем из четырех комнат, его удивила подчеркнутая опрятность во всем. Будто и не холостяк здесь жил, а женщина, помешанная на чистоте. Жора не знал, что Поликарп - бывший бухгалтер, а если бы узнал, то перестал бы удивляться.
Неужели они все мешки вывезли? - спросил у стен Жора Прокудин.
Стены ответили боем часов и вновь напугали его. После петуха это уже выглядело издевательством.
- Твар-рюга! - швырнул он в часы схваченный с этажерки будильник.
Под звон лопнувшего стекла и взвизг часовых пружин оба носителя времени упали на пол. Настенные ходики еще разок дернулись в предсмертной судороге и затихли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
- Так как зовут?
- Поликарпом.
- Хорошее имя. Знаешь, что по-древнегречески означает?
- Не-ет.
- Поликарп - это "многоплодный"... Видно, много ты чего наплодил в жизни. Гвидонов - не твой сын?
- А кто это?
Мужика спас загар. И напряжение, с которым он отрывал голову от верстака. Они замаскировали красноту, ударившую по коже. Гвидонов был его племянником. Точнее, внучатым племянником. Но любил он его как сына. Наверное, потому что на самом деле Поликарп оказался вовсе не многоплодным. Три жены было у него. И ни от одной он не нажил ребенка. Когда ушла третья, он почувствовал, что норма выработана, что он устал от семейной жизни, что шестьдесят два года - не шутка и что пора наконец-то оставить память о себе.
Поликарп, бывший бухгалтер портовой таможни и бывший бессменный
секретарь партбюро этой же таможни, не знал, что на Земле
бессмертны вовсе не порты, таможни, деньги и вовсе не идеи, а
только две вещи - слова и цифры. Он решил, что его обессмертит
лишь памятник. И начал сооружать за сараем, в тени абрикосовых деревьев, монумент. Сейчас уже был возведен пьедестал - мрачный серый цилиндр двухметровой высоты.
Самой большой тайной Поликарп считал то, что он изваяет на памятник. Даже племяшу он не раскрыл тайну памятника.
Поликарп хотел увековечить... советский металлический рубль. С профилем Ленина на аверсе. Как бухгалтер и финансист с тридцатисемилетним стажем, Поликарп был твердо уверен в том, что все беды ринулись на нашу страну, когда исчез из оборота металлический рубль. Те желтые, плохого сплава таблетки выпуска девяносто второго года, на которых отчеканили номинал одного рубля, он за деньги не считал.
На открытие памятника он предполагал созвать журналистов со всего мира. При этом само открытие должно было состоять не в сбрасывании белой материи, как это делается обычно, а в падении забора, ограждающего монумент. Пыль, поднятая досками, медленно и величественно осядет на ботинки журналистов, и они воочию увидят символ стабильного государства твердый рубль.
- А мофет он того... их шементом шалил? - подал голос из угла Топор.
- Цементом? - обернулся Жора Прокудин. - Ты про ту глыбу, что в огороде?
- Ага. Однофнашно...
- Пошли, проверим!.. Где у тебя кайло?
Поликарп опять вскинул голову. В глазах потемнело, и он еле выжал из себя:
Товарищи, умоляю, не трогайте постамент!
- Какой постамент? - не понял Жора Прокудин.
- Не ломайте бетонную отливку! Это так важно! Там такая сложная была опалубка!
- О-о! Я ф говогил! - радостно спрыгнул с бочки Топор. - Пошли шушить!
- Да нет у меня больше мешков! Нет! Нет! Нет! - остановил парочку в двери сарая Поликарп.
- А где они? - обернулся Жора.
Уплыли... Морем... Их больше нет у меня... Я не знаю тех, кто хранил их у меня, - попытался он спасти племяша. - Просто они как-то пришли, попросили посмотреть за грузом... А мне что? Трудно, что ли? Они же заплатили за хранение...
Про плату он соврал с трудом. Как истинный бухгалтер, он никогда не лгал, и ему потребовалось немало сил, чтобы придумать это предложение. Он не знал, что Жора Прокудин все равно не поверил. Жора слишком давно не верил никому, даже самым близким людям, чтобы поверить какому-то лысому аборигену Приморска.
- Сколько денег было в мешках? - напрямую спросил Прокудин. Полмиллиарда? Миллиард?
- Ка... как...кие деньги? - поморгал Поликарп. - Он сказал, что в мешках бумаги...
- Какие бумаги?
- Ба... банка.
Так и не смог второй раз за ночь соврать Поликарп. Сказав, он с размаху ударился затылком о верстак и закрыл глаза. Ему хотелось заплакать, и он бы, наверное, дал волю слезам, если бы не молчаливый урод, опять севший на кадушку в углу сарая. Он казался овеществившимися ночными кошмарами Поликарпа. У него даже было ощущение, что напарника у моряка вовсе нет, что он ему только мерещится. У живого человека не может быть такой жуткой рожи.
- Где ты хранил мешки? - зло спросил Жора Прокудин.
- Здесь, в сарае.
Врешь, козел!
- А зачем мне врать? - не открывая глаз, ответил в потолок Поликарп.
- Давай ему велосипед сделаем, - грустно предложил из угла Топор.
- Чего? - не понял Жора Прокудин.
- А вон тиски стоят... Давай ему пятку шашмем. Больно станет - все рашшкашет...
- А почему велосипед? - снова не понял Жора.
- Ну, типа лисапета... Для ног...
- Правда?.. Вообще-то "велосипед" - это когда бумажки между пальцев ног спящему вставляют и поджигают. Так?
- А у нас такой будет лисапет...
- Ладно... Прикручивай тиски и это...
Нюхом Жора Прокудин чуял, что где-то рядом, где-то совсем близко лежат если не деньги, то ключик к ним. По пути на корабле с бравыми морскими пограничниками он без устали умножал возможное число утопленных мешков на возможную сумму денег в каждом из них. Если там были рубли, а там, очевиднее всего, были рубли, то больше миллиарда "зеленых" ну никак не получалось. А если доллары, то выходило даже больше двух миллиардов. Цифры не стыковались. И лишь когда на бетонный причал упала сходня, и Жоре показали на спасительный берег, он вдруг догадался, что не мог Гвидонов сохранить все деньги банка "Чага". На что-то же он жил, содержал того же охранника, на что-то же нанял киллеров, в конце-то концов.
А сейчас сильнее всего ему казалось, что не мог предусмотрительный
Гвидонов вывести все деньги в одно место. Не мог он их все
доверить одному катеру. Даже если куплены с потрохами и наши, и
турецкие пограничники.
На улице уже светало. Море медленно отделялось от неба, и в этом было что-то первозданное, что-то похожее на исчезающий хаос. Будто бы вновь отделялась вода от неба, а твердь от воды, и вот-вот должна была начаться жизнь.
- Ку-кар-реку! - начал ее, перепугав Жору Прокудина, петух в соседнем дворе.
"Вот сволочь!" - рухнулся он на первое живое существо новой эры и полез в подвал.
Через десять минут он вылез оттуда разочарованным и продрогшим. Рот был брезгливо поджат. Жора еще никогда в жизни не видел столько мокриц и сороконожек в одном месте. Стены подвала шевелились как бока живого существа, и к концу осмотра ему даже стало казаться, что это не бока, а стенки желудка этого же существа, и они сейчас сожмутся и переварят Жору Прокудина.
В доме, состоящем из четырех комнат, его удивила подчеркнутая опрятность во всем. Будто и не холостяк здесь жил, а женщина, помешанная на чистоте. Жора не знал, что Поликарп - бывший бухгалтер, а если бы узнал, то перестал бы удивляться.
Неужели они все мешки вывезли? - спросил у стен Жора Прокудин.
Стены ответили боем часов и вновь напугали его. После петуха это уже выглядело издевательством.
- Твар-рюга! - швырнул он в часы схваченный с этажерки будильник.
Под звон лопнувшего стекла и взвизг часовых пружин оба носителя времени упали на пол. Настенные ходики еще разок дернулись в предсмертной судороге и затихли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116