— Да, Бренда глубоко запустила в тебя свои когти.
— Не говори глупостей. Она даже не симпатична... И она вовсе не...
— Не пыталась обольстить тебя? Конечно, нет. Она просто разжалобила тебя. Она не особенно красива и вовсе не умна — но у нее есть одно выдающееся качество: она умеет приносить неприятности. Она уже встала между тобой и мной.
— София! — ошеломленно воскликнул я.
София направилась к двери.
— Забудь этот разговор, Чарлз. А сейчас я должна заняться ленчем.
— Я помогу тебе.
— Нет, останься здесь. Присутствие джентльмена на кухне страшно смутит Нэнни.
— София! — окликнул я девушку, когда она уже выходила.
— Да?
— А почему вы не держите в доме прислугу? Какое-нибудь существо в передничке и накрахмаленном чепчике?
— У дедушки был повар, две горничные и лакей. Ему нравилось иметь слуг. Он щедро платил им, и они были искренне преданы ему. У Клеменси и Роджера есть приходящая работница для уборки комнат. Они не любят держать прислугу — верней, Клеменси не любит. Если бы Роджер не перекусывал в Сити, он бы умер от истощения. Клеменси считает, что еда — это салат-латук, томаты и тертая морковка. Мы иногда нанимаем горничных, но когда мама закатывает очередную истерику, они нас покидают. Тогда какое-то время нас обслуживают приходящие работницы. Сейчас у нас именно такой период. Нэнни живет с нами постоянно и прекрасно справляется со всеми трудностями. Вот и все.
София вышла. Я устроился в одном из огромных парчовых кресел и погрузился в размышления.
Совсем недавно наверху я смотрел на ситуацию глазами Бренды. Здесь только что я смотрел на ситуацию глазами Софии. И я прекрасно понимал точку зрения Софии, которую можно было бы назвать точкой зрения семейства Леонидисов. Их возмущало присутствие в семейном гнезде чужака, пробравшегося сюда, как они полагали, бесчестным путем. И по-своему они были правы. Как сказала София, будучи изложенной на бумаге, история Бренды не показалась бы красивой...
Но все-таки по-человечески я мог понять Бренду — а они не могли. Они всегда были богаты, всегда имели положение в обществе и не представляли себе, какие искушения могут подстерегать обездоленного человека. Миссис Леонидис мечтала о богатстве, роскошных туалетах, драгоценностях и безопасности — и о своем доме. И Бренда утверждала, что в обмен на все это она подарила своему старому мужу счастье. И я сочувствовал ей. Да-да, когда я разговаривал с ней, я определенно сочувствовал ей... А сейчас?
Две стороны вопроса...
Разные точки зрения... И где же истина?..
Накануне я почти не спал ночью и встал очень рано, чтобы сопровождать Тавернера в Суинли-Дин. Теперь же, в теплой, напоенной ароматом цветов гостиной Магды Леонидис, в глубоком мягком кресле я был не в состоянии шевельнуть ни рукой ни ногой... Глаза мои слипались...
Какие-то бессвязные мысли о Бренде, Софии и старике с портрета проплывали в голове и таяли в легком тумане...
Я уснул...
Глава 10
Сознание возвращалось ко мне очень медленно: сначала я даже не понял, что просыпаюсь.
Тяжелый аромат цветов кружил голову. Напротив меня парило в воздухе круглое бледное пятно. Только через несколько секунд я понял, что смотрю на человеческое лицо, находящееся в двух-трех футах от меня. Наконец я нашел в себе силы сфокусировать взгляд: это было личико гоблина — круглое, с огромным выпуклым лбом и крохотными глазками-бусинками. Существо очень серьезно наблюдало за мной.
— Привет, — сказало оно.
— Привет, — сонно моргая, откликнулся я.
— Я Джозефина.
Это я уже понял. Сестре Софии на вид было лет одиннадцать-двенадцать. Этот феноменально безобразный ребенок внешностью напоминал дедушку. В девочке можно было предположить и острый ум Аристида.
— Вы — жених Софии, — сообщила Джозефина.
Я признал верность этого утверждения.
— Но приехали вы сюда со старшим инспектором Тавернером. Почему вы приехали с ним?
— Он мой друг.
— Да? Он мне не понравился. Я ему ничего не скажу.
— О чем?
— О том, что я знаю. А я знаю очень многое. Мне нравится все знать.
Она уселась на ручку кресла, продолжая внимательнейшим образом изучать мое лицо. Я почувствовал себя как-то неуютно.
— Дедушку убили. Вы знаете?
— Да, — сказал я. — Знаю.
— Его отравили. Э-зе-ри-ном, — она выговорила название лекарства очень старательно. — Интересно, правда?
— Пожалуй.
— Нам с Юстасом страшно интересно. Мы любим детективные истории. Я всегда мечтала быть сыщиком. И сейчас я веду следствие. Собираю улики.
Это был, как я понял, премерзкий ребенок.
Девочка снова вернулась к интересующей ее теме.
— А человек, который пришел с инспектором Тавернером, тоже сыщик, да? В книгах говорится — полицейских, переодетых в штатское, всегда можно узнать по обуви. Но у этого полицейского обыкновенные замшевые ботинки.
— Все на свете требует перемен, — пробормотал я. Джозефина истолковала это замечание по-своему.
— Да, — сказала она. — Думаю, скоро здесь произойдут большие перемены. Мы переедем в Лондон и будем жить в доме на набережной. Мама давно об этом мечтает. Она будет страшно довольна. А папа, пожалуй, бросит свою писанину. Раньше он не мог себе этого позволить. Он потерял кучу денег на «Иезавели».
— На Иезавели? — переспросил я.
— Да, вы не видели спектакля?
— О! Это спектакль! Нет, не видел. Я был за границей.
— Он не долго продержался на сцене, а точней, просто с треском провалился. Пожалуй, роль Иезавели не для мамы. А как вы считаете?
Я суммировал все свои впечатления о Магде. Ни в розовом неглиже, ни в строгом костюме она не походила на Иезавель, но хотелось верить, что я был знаком еще не со всеми Магдами.
— Пожалуй, ты права, — осторожно согласился я.
— Дедушка сразу сказал, что спектакль провалится и что он не собирается вкладывать деньги в постановку пьески на религиозную тему. Но мама была страшно увлечена пьесой. Мне лично пьеса не особо понравилась. И ничего похожего на библейскую историю. Я имею в виду, что в пьесе Иезавель вовсе не такая злая, как в библии, — а страшно патриотичная и милая во всех отношениях. Это делало спектакль скучным. Кончался он, правда, хорошо: Иезавель выбросили из окна. Только никакие псы ее тело за стеной Изрееля не ели. Жаль, верно? В этой истории мне больше всего нравится, как псы едят ее тело. Мама говорит, поставить эпизод с псами на сцене нельзя, но я не понимаю почему. Можно ведь держать в театре дрессированных собак. — И девочка со смаком процитировала: — «И пошли хоронить ее, и не нашли от нее ничего, кроме черепа, и ног, и кистей рук». Интересно, почему псы не съели кисти ее рук?
— Понятия не имею, — сказал я.
— Трудно представить настолько разборчивых псов. Современные собаки совсем не такие. Они едят абсолютно все.
Некоторое время Джозефина размышляла над этой библейской загадкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Не говори глупостей. Она даже не симпатична... И она вовсе не...
— Не пыталась обольстить тебя? Конечно, нет. Она просто разжалобила тебя. Она не особенно красива и вовсе не умна — но у нее есть одно выдающееся качество: она умеет приносить неприятности. Она уже встала между тобой и мной.
— София! — ошеломленно воскликнул я.
София направилась к двери.
— Забудь этот разговор, Чарлз. А сейчас я должна заняться ленчем.
— Я помогу тебе.
— Нет, останься здесь. Присутствие джентльмена на кухне страшно смутит Нэнни.
— София! — окликнул я девушку, когда она уже выходила.
— Да?
— А почему вы не держите в доме прислугу? Какое-нибудь существо в передничке и накрахмаленном чепчике?
— У дедушки был повар, две горничные и лакей. Ему нравилось иметь слуг. Он щедро платил им, и они были искренне преданы ему. У Клеменси и Роджера есть приходящая работница для уборки комнат. Они не любят держать прислугу — верней, Клеменси не любит. Если бы Роджер не перекусывал в Сити, он бы умер от истощения. Клеменси считает, что еда — это салат-латук, томаты и тертая морковка. Мы иногда нанимаем горничных, но когда мама закатывает очередную истерику, они нас покидают. Тогда какое-то время нас обслуживают приходящие работницы. Сейчас у нас именно такой период. Нэнни живет с нами постоянно и прекрасно справляется со всеми трудностями. Вот и все.
София вышла. Я устроился в одном из огромных парчовых кресел и погрузился в размышления.
Совсем недавно наверху я смотрел на ситуацию глазами Бренды. Здесь только что я смотрел на ситуацию глазами Софии. И я прекрасно понимал точку зрения Софии, которую можно было бы назвать точкой зрения семейства Леонидисов. Их возмущало присутствие в семейном гнезде чужака, пробравшегося сюда, как они полагали, бесчестным путем. И по-своему они были правы. Как сказала София, будучи изложенной на бумаге, история Бренды не показалась бы красивой...
Но все-таки по-человечески я мог понять Бренду — а они не могли. Они всегда были богаты, всегда имели положение в обществе и не представляли себе, какие искушения могут подстерегать обездоленного человека. Миссис Леонидис мечтала о богатстве, роскошных туалетах, драгоценностях и безопасности — и о своем доме. И Бренда утверждала, что в обмен на все это она подарила своему старому мужу счастье. И я сочувствовал ей. Да-да, когда я разговаривал с ней, я определенно сочувствовал ей... А сейчас?
Две стороны вопроса...
Разные точки зрения... И где же истина?..
Накануне я почти не спал ночью и встал очень рано, чтобы сопровождать Тавернера в Суинли-Дин. Теперь же, в теплой, напоенной ароматом цветов гостиной Магды Леонидис, в глубоком мягком кресле я был не в состоянии шевельнуть ни рукой ни ногой... Глаза мои слипались...
Какие-то бессвязные мысли о Бренде, Софии и старике с портрета проплывали в голове и таяли в легком тумане...
Я уснул...
Глава 10
Сознание возвращалось ко мне очень медленно: сначала я даже не понял, что просыпаюсь.
Тяжелый аромат цветов кружил голову. Напротив меня парило в воздухе круглое бледное пятно. Только через несколько секунд я понял, что смотрю на человеческое лицо, находящееся в двух-трех футах от меня. Наконец я нашел в себе силы сфокусировать взгляд: это было личико гоблина — круглое, с огромным выпуклым лбом и крохотными глазками-бусинками. Существо очень серьезно наблюдало за мной.
— Привет, — сказало оно.
— Привет, — сонно моргая, откликнулся я.
— Я Джозефина.
Это я уже понял. Сестре Софии на вид было лет одиннадцать-двенадцать. Этот феноменально безобразный ребенок внешностью напоминал дедушку. В девочке можно было предположить и острый ум Аристида.
— Вы — жених Софии, — сообщила Джозефина.
Я признал верность этого утверждения.
— Но приехали вы сюда со старшим инспектором Тавернером. Почему вы приехали с ним?
— Он мой друг.
— Да? Он мне не понравился. Я ему ничего не скажу.
— О чем?
— О том, что я знаю. А я знаю очень многое. Мне нравится все знать.
Она уселась на ручку кресла, продолжая внимательнейшим образом изучать мое лицо. Я почувствовал себя как-то неуютно.
— Дедушку убили. Вы знаете?
— Да, — сказал я. — Знаю.
— Его отравили. Э-зе-ри-ном, — она выговорила название лекарства очень старательно. — Интересно, правда?
— Пожалуй.
— Нам с Юстасом страшно интересно. Мы любим детективные истории. Я всегда мечтала быть сыщиком. И сейчас я веду следствие. Собираю улики.
Это был, как я понял, премерзкий ребенок.
Девочка снова вернулась к интересующей ее теме.
— А человек, который пришел с инспектором Тавернером, тоже сыщик, да? В книгах говорится — полицейских, переодетых в штатское, всегда можно узнать по обуви. Но у этого полицейского обыкновенные замшевые ботинки.
— Все на свете требует перемен, — пробормотал я. Джозефина истолковала это замечание по-своему.
— Да, — сказала она. — Думаю, скоро здесь произойдут большие перемены. Мы переедем в Лондон и будем жить в доме на набережной. Мама давно об этом мечтает. Она будет страшно довольна. А папа, пожалуй, бросит свою писанину. Раньше он не мог себе этого позволить. Он потерял кучу денег на «Иезавели».
— На Иезавели? — переспросил я.
— Да, вы не видели спектакля?
— О! Это спектакль! Нет, не видел. Я был за границей.
— Он не долго продержался на сцене, а точней, просто с треском провалился. Пожалуй, роль Иезавели не для мамы. А как вы считаете?
Я суммировал все свои впечатления о Магде. Ни в розовом неглиже, ни в строгом костюме она не походила на Иезавель, но хотелось верить, что я был знаком еще не со всеми Магдами.
— Пожалуй, ты права, — осторожно согласился я.
— Дедушка сразу сказал, что спектакль провалится и что он не собирается вкладывать деньги в постановку пьески на религиозную тему. Но мама была страшно увлечена пьесой. Мне лично пьеса не особо понравилась. И ничего похожего на библейскую историю. Я имею в виду, что в пьесе Иезавель вовсе не такая злая, как в библии, — а страшно патриотичная и милая во всех отношениях. Это делало спектакль скучным. Кончался он, правда, хорошо: Иезавель выбросили из окна. Только никакие псы ее тело за стеной Изрееля не ели. Жаль, верно? В этой истории мне больше всего нравится, как псы едят ее тело. Мама говорит, поставить эпизод с псами на сцене нельзя, но я не понимаю почему. Можно ведь держать в театре дрессированных собак. — И девочка со смаком процитировала: — «И пошли хоронить ее, и не нашли от нее ничего, кроме черепа, и ног, и кистей рук». Интересно, почему псы не съели кисти ее рук?
— Понятия не имею, — сказал я.
— Трудно представить настолько разборчивых псов. Современные собаки совсем не такие. Они едят абсолютно все.
Некоторое время Джозефина размышляла над этой библейской загадкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48