— Миссис Леонидис — это ангел, — сказал он. — Ангел. Ее нежность и доброта по отношению к старому мужу достойны восхищения. И подозревать ее в отравлении смешно, просто смешно! И как этот меднолобый инспектор не понимает этого!
— Он настроен с некоторым предубеждением, — пояснил я, — из-за большого количества раскрытых дел об отравлениях пожилых мужей нежными молодыми женами.
— Несносный болван! — сердито отрезал Лоуренс Браун.
Он подошел к книжному шкафу и принялся рыться в нем. Решив, что у учителя мне больше ничего не удастся вытянуть, я медленно вышел из классной комнаты.
Глава 17
Когда я шел по коридору, слева от меня неожиданно распахнулась дверь, и откуда-то сверху мне под ноги свалилась Джозефина.
Она появилась так эффектно, как появляется дьявол в старомодном пантомиме. Лицо и руки были перепачканы пылью, с одного уха свешивалась густая длинная паутина.
— Ты откуда, Джозефина?
Я заглянул в открытую дверь. Несколько ступенек вели наверх, в прямоугольное чердачное помещение, в глубине которого маячило несколько больших котлов.
— Из котельной.
— А что ты там делала?
— Расследовала, — деловито сообщила Джозефина.
— Но что можно расследовать в котельной?
На это Джозефина просто сказала:
— Мне нужно умыться.
— Это уж непременно.
Девочка исчезла за дверью ближайшей ванной комнаты, потом выглянула оттуда и спросила:
— Вам не кажется, что пришло время для второго убийства?
— Что ты имеешь в виду?.. Какого второго убийства?
— Ну как же, в книгах всегда совершается второе убийство — вскоре после первого. Убийца убивает того, кто слишком много знает, пока тот не успел ничего рассказать полиции.
— Ты читаешь слишком много детективов, Джозефина. В жизни так не бывает. И если кто-нибудь в этом доме что-нибудь и знает, он меньше всего хочет делиться своими знаниями с полицией.
Голос Джозефины прозвучал невнятно из-за шума льющейся в умывальник воды:
— Бывает, кто-то что-то знает, но сам об этом не догадывается.
Я поморгал, обдумывая последнее высказывание. Потом, оставив Джозефину совершать омовение, направился вниз.
Как раз в тот момент, когда я выходил на лестничную площадку второго этажа, из дверей своей гостиной легко и стремительно выскользнула Бренда. Она приблизилась ко мне, взяла меня за руку и заглянула мне в глаза: — Ну что?
Тот же вопрос, только иначе сформулированный, задал мне Лоуренс. И единственное произнесенное устами Бренды слово было гораздо более действенным, чем все сбивчивые тирады Лоуренса.
Я отрицательно покачал головой:
— Ничего нового.
Женщина глубоко вздохнула:
— Я так боюсь, Чарлз... Так боюсь...
Ее страх был непритворным; сейчас, в этом тесном пространстве, он как будто передался и мне, и я еще раз остро ощутил одиночество Бренды среди этого враждебного окружения.
Она как будто отчаянно воскликнула: «Кто, кто же на моей стороне?!» И что можно было бы ей ответить? Лоуренс Браун? Но кто такой, в конце концов, этот Лоуренс Браун? Разве можно на него опереться в трудную минуту? Слабое, жалкое существо. Я вспомнил, как накануне вечером эти двое проплывали в сумерках мимо окон гостиной.
Мне очень хотелось помочь Бренде. Но я ничего не мог для нее сделать и не мог сказать ей ничего утешительного. И в глубине души я чувствовал себя виноватым, словно за мной следили насмешливые глаза Софии. «Она успела тебя обработать», — слышался мне голос девушки.
И София никак не желала войти в положение Бренды — одинокой, беспомощной, подозреваемой в убийстве женщины.
— На завтра назначено официальное дознание, — сказала Бренда. — Что... Что там будет происходить?
Здесь я мог успокоить ее.
— Пусть это вас не волнует. Дознание отложено. Хотя это развяжет языки газетчикам. До сих пор в прессе не появлялось никаких сообщений, что мистер Аристид умер не естественной смертью. Леонидисы — очень влиятельная семья. Но сейчас, когда дознание отложено, вероятно, и начнется самое забавное.
(Какие дикие слова иногда срываются с языка! Забавное! Почему я употребил именно это слово?!)
— Это все... Будет ужасно?
— На вашем месте я бы просто никому не давал никаких интервью. И знаете, Бренда, вам нужен адвокат...
Она отпрянула в сторону, задохнувшись от ужаса.
— Нет-нет, вы меня неправильно поняли. Просто юрист, охраняющий ваши интересы и могущий посоветовать, что делать и говорить и чего не делать и не говорить. Вы же понимаете, — добавил я, — вы остались совсем одна.
Она сжала мою руку:
— Да! Вы поняли это. Вы помогли мне, Чарлз, помогли...
Я повернулся и начал спускаться вниз с чувством некоторого облегчения и удовлетворения... И тут я увидел стоящую на ступеньках Софию. Голос девушки был холоден и сух.
— Где ты пропадаешь так долго? — осведомилась она. — Звонили из Лондона. Твой отец срочно хочет видеть тебя.
— Он в Скотленд-Ярде?
— Да.
— Интересно, зачем я понадобился ему? Он ничего не говорил?
София отрицательно покачала головой. Взгляд ее был тревожен. Я притянул девушку к себе.
— Не волнуйся, дорогая моя, — сказал я. — Я скоро вернусь.
В кабинете отца царила какая-то напряженная атмосфера. Мой старик сидел за столом, главный инспектор Тавернер стоял у окна, опершись плечом о стену. В кресле посетителей сидел мистер Гэйтскилл, явно чем-то раздраженный.
— ...Оскорбительное недоверие... — холодно говорил он.
— Конечно, конечно — успокаивал его отец. — А, привет, Чарлз! Ты как раз вовремя. Тут обнаружились некоторые удивительные обстоятельства дела. — Беспрецедентный случай, — вставил мистер Гэйтскилл.
Маленький поверенный был явно уязвлен чем-то до глубины души. За его спиной инспектор Тавернер ухмылялся мне.
— Я расскажу, с вашего позволения? — сказал отец. — Мистер Гэйтскилл получил сегодня любопытную записку, Чарлз. От некоего мистера Агродополуса, владельца ресторана «Дельфос». Это глубокий старик, грек по национальности. Очень давно Аристид Леонидис выручил его — тогда еще молодого человека — из беды, и Агродополус навсегда сохранил чувство благодарности к другу юности и благодетелю. И похоже, Аристид безоговорочно доверял ему.
— Никогда бы не поверил, что Леонидис так подозрителен и скрытен, — раздраженно заговорил мистер Гэйтскилл. — Конечно, он был в весьма преклонных годах...
Практически на грани старческого слабоумия.
— Видите ли, мистер Гэйтскилл, — мягко заметил отец, — когда человек очень стар, он часто уносится мыслями в свои молодые годы, к друзьям юности.
— Но я вел дела Леонидиса больше сорока лет! — взвился поверенный. — Сорок три с половиной года, если уж быть точным.
Тавернер снова ухмыльнулся.
— А что, собственно, случилось? — поинтересовался я.
Мистер Гэйтскилл открыл было рот, но отец опередил его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48