.. Та птица - то, наверное, было счастье, то родилась любовь. Чувства эти просились на свободу, искали выхода, и Даша безотчетно, сдерживая рвущееся горячее дыхание, стала тихонько целовать Егора где-то у виска, в уголки губ, около уха...
- Ладно, ладно, - с сонливой капризностью бормотал он. За спиной Даши негромко скрипнула дверь, послышался голос матери:
- Дарья, ты что, гулена, до сих пор свиданьичаешь?
- Тихо, мама!.. Егор спит.
- Вот тебе на! - удивилась Надежда Ивановна.
- Да он только прибежал...
- Откуда прибежал?
- Ох, мама!.. Потом расскажу. Мать подошла к ней.
- Давай-ка, Даша, положим его на веранде. Взяли Егора под руки, отвели на веранду, уложили на койку. Даша сняла с него ботинки, прикрыла шалью.
Глава седьмая
С утра заработало бабье информбюро: кто-то - конечно, добрые люди - ночью поджег "арнаутку" Уманского, два поля сгорели почти вчистую, третье уцелело. Полицаи Афоня Господипомилуй и Фирлюзин, которому прострелили "печенки", утверждали, что на них налетело семь или восемь вооруженных верховых, и они вдвоем дали им бой. Убили, якобы, двоих или троих, но трупы убитых были увезены нападавшими.
Из Старозаветинской примчались комендант Штопф и его помощник Пауль Ненашков с карателями. Они прочесали все буераки и рощи по-над рекой и в степи: искали мнимых красноармейцев. Разумеется, никого не нашли. Штопф оставил около уцелевшего поля "арнаутки" целый взвод автоматчиков.
Что происходило после этого в атаманской управе, женское информбюро не выяснило, но когда из неё выскочили полицаи с синяками на перепуганных рожах, можно было догадаться, что им пришлось солоно.
Штопф был зол. Он собирался всю эту ценную пшеницу до зернышка отправить в Германию, в фольварк отца. Штопфы издавна были крупными землевладельцами, торговали хлебом. А за "арнаутку" Уманского, твердую пшеницу, из муки которой получаются отменные макароны и печенье всякого рода, можно было крепко поторговаться с итальянскими кулинарными боссами.
Ругался Штопф и по-немецки и по-русски, обзывал атамана Ненашкова и старшего полицая Пожидаева дураками, и тут к нему подошел с угодливыми ужимочками Витоля:
- Герр гауптман!.. Я знаю, где спрятаны ценные гибриды пшеницы. Колосья срезали на поле Уманского и сложили в мешки. А спрятали их в том доме, на чердаке. - И Витоля показал на дом Даши.
- О, Витоль! Ты будешь получать наград. - Штопф похлопал Витолю по щеке. Хорошо, зер хорошо!.. Но делаем главный работа - косить, молотить "арнаутка"!
Полицаи и эсэсовцы получили приказ согнать народ - и старых и малых - на площади.
Вскоре колонна жителей под вооруженным конвоем двинулась в степь, неся грабли, косы и даже серпы. Штопф, самолично руководивший жатвенными работами, узнал, что нечем молотить скошенную "арнаутку". У трактора и молотилки были сняты самые нужные детали.
- То кузнеца Кудинова работа, не иначе, - сказал Гордей Ненашков.
- Взять! Допросить! - приказал Штопф.
- Взяли его, герр гауптман, осталось только допросить, - ответил Пауль.
Он тотчас уехал в станицу Старозаветинскую, где содержались арестованные, и лично допросил Кудинова.
- Ты части поснимал с трактора и молотилки? - допытывался он.
- Ну если и я - так что? - отвечал Федосей.
- Куда девал их, отвечай! - налетел на него Пауль с плетью.
- Гнида ты при погонах, - с усмешкой говорил ему Кудинов. - Вошь белесая!.. Ты меня хоть на куски рассеки, ничего я тебе не скажу.
Повесили Федосея Кудинова вместе со Степашей Евтюховым.
Только на следующий день откуда-то пригнал Пауль трактор с комбайном на прицепе.
Уцелевшая "арнаутка" была срезана, собрана до последнего колоса на стерне и обмолочена. Зерно свезли в амбар, стоявший на пустыре над обрывистым берегом Егозинки. И вот тогда Штопф послал своего заместителя Пауля с полицаями изъять у Гребенщиковых таинственные мешки. Они завалились в их двор, ничего не спрашивая, ничего не говоря. Пожидаев и Афоня Господипомилуй взяли лестницу, стоявшую у клуни, и приставили к фронтонной дверце дома.
- Ты, может, скажешь, в чем дело, Афанасий? - обратилась недоумевающая Надежда Ивановна к Господипомилуй.
- Помолчи. У тебя самой спросят кой о чем, если потребуется, - заносчиво ответил Афоня, поднимаясь на чердак.
Пауль стоял, заложив руки за спину, безразлично вроде бы поглядывая по сторонам. Пожидаев держал винтовку наизготове. А у ворот в напряженной позе застыл эсэсовец с автоматом.
И вот в проеме чердачной двери показался Афоня с мешком колосьев.
- Господин обер-лейтенант, тут они - все четыре!.. Даша в это время находилась в саду, собирала осыпавшиеся жердёлы. Видела все, что происходило во дворе. "Быстро же они узнали про эти мешки. Масюта или Витоля навели. Выследили нас, пусть! Но они не знают, что это за колосья..."
И охнула Даша, вспомнив, что вложила записки Уманского в один из мешков с колосьями.
Вот-вот они позовут ее, станут расспрашивать... Зачем срезали колосья, что в них особенного, кто поручил это сделать?.. А если развяжут тот, залатанный мешок, на котором чернилами написана цифра "4", то найдут записки Уманского, прочитают их и узнают, какую ценность представляют эти колосья... Это она сунула записки Уманского в мешок с колосками!.. Правда, засунула их глубоко, в самую середину...
Подхватив корзинку с жерделами, Даша быстро пошла во двор, уже зная, как вести себя и что отвечать фашистскому холую Паулю Ненашкову про гибриды Уманского.
- Даша, что это за пшеница в пронумерованных мешках? - спросил он, с неопределенной улыбкой оглядывая ее. Выбрал несколько жерделин из корзинки, разламывал их и ел неторопливо, смакуя.
- Агроном Уманский, когда уезжал из станицы, попросил нас срезать на четырех делянках пшеницу, сложить в мешки и прихранить, - ответила она несколько щебетливо и наигранно-удивленно глядя на него.
А Надежда Ивановна, ничего не понимая, с горечью смотрела на разговорчивую дочь.
- Так, Даша. А что это за сорта пшеницы? Гибриды какие-то, что ли?.. Афанасий, развяжи вот этот мешок.
Даша обмерла: "Тот самый выбрали, проклятые!.." В голове вспыхнуло, и глаза будто бы застило чем-то, но она сдержалась, не показала испуга. Отвечала так же щебетливо:
- Не знаю, что это за сорта. Слышала, гибриды, гибриды, а что за гибриды нам Уманский не рассказывал.
Афоня развязал мешок, и они все сунули туда руки. Разглядывали колосья, мяли их, зерно на зуб брали, пожимали плечами; пшеница как пшеница.
- Вроде бы яровая, - сказал Афоня.
- А вот и не яровая... Ты ж в пшенице разбираешься, как свинья в апельсинах, - презрительно бросил Поживаев. - Это какой-то гибрид пшеничный. Я такого не видал, хотя и работал на сортовых участках в семенном совхозе.
- Любопытно! - сказал Пауль. - Завяжи мешок, Афанасий... Даша, а не оставлял ли агроном Уманский каких-нибудь записок?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
- Ладно, ладно, - с сонливой капризностью бормотал он. За спиной Даши негромко скрипнула дверь, послышался голос матери:
- Дарья, ты что, гулена, до сих пор свиданьичаешь?
- Тихо, мама!.. Егор спит.
- Вот тебе на! - удивилась Надежда Ивановна.
- Да он только прибежал...
- Откуда прибежал?
- Ох, мама!.. Потом расскажу. Мать подошла к ней.
- Давай-ка, Даша, положим его на веранде. Взяли Егора под руки, отвели на веранду, уложили на койку. Даша сняла с него ботинки, прикрыла шалью.
Глава седьмая
С утра заработало бабье информбюро: кто-то - конечно, добрые люди - ночью поджег "арнаутку" Уманского, два поля сгорели почти вчистую, третье уцелело. Полицаи Афоня Господипомилуй и Фирлюзин, которому прострелили "печенки", утверждали, что на них налетело семь или восемь вооруженных верховых, и они вдвоем дали им бой. Убили, якобы, двоих или троих, но трупы убитых были увезены нападавшими.
Из Старозаветинской примчались комендант Штопф и его помощник Пауль Ненашков с карателями. Они прочесали все буераки и рощи по-над рекой и в степи: искали мнимых красноармейцев. Разумеется, никого не нашли. Штопф оставил около уцелевшего поля "арнаутки" целый взвод автоматчиков.
Что происходило после этого в атаманской управе, женское информбюро не выяснило, но когда из неё выскочили полицаи с синяками на перепуганных рожах, можно было догадаться, что им пришлось солоно.
Штопф был зол. Он собирался всю эту ценную пшеницу до зернышка отправить в Германию, в фольварк отца. Штопфы издавна были крупными землевладельцами, торговали хлебом. А за "арнаутку" Уманского, твердую пшеницу, из муки которой получаются отменные макароны и печенье всякого рода, можно было крепко поторговаться с итальянскими кулинарными боссами.
Ругался Штопф и по-немецки и по-русски, обзывал атамана Ненашкова и старшего полицая Пожидаева дураками, и тут к нему подошел с угодливыми ужимочками Витоля:
- Герр гауптман!.. Я знаю, где спрятаны ценные гибриды пшеницы. Колосья срезали на поле Уманского и сложили в мешки. А спрятали их в том доме, на чердаке. - И Витоля показал на дом Даши.
- О, Витоль! Ты будешь получать наград. - Штопф похлопал Витолю по щеке. Хорошо, зер хорошо!.. Но делаем главный работа - косить, молотить "арнаутка"!
Полицаи и эсэсовцы получили приказ согнать народ - и старых и малых - на площади.
Вскоре колонна жителей под вооруженным конвоем двинулась в степь, неся грабли, косы и даже серпы. Штопф, самолично руководивший жатвенными работами, узнал, что нечем молотить скошенную "арнаутку". У трактора и молотилки были сняты самые нужные детали.
- То кузнеца Кудинова работа, не иначе, - сказал Гордей Ненашков.
- Взять! Допросить! - приказал Штопф.
- Взяли его, герр гауптман, осталось только допросить, - ответил Пауль.
Он тотчас уехал в станицу Старозаветинскую, где содержались арестованные, и лично допросил Кудинова.
- Ты части поснимал с трактора и молотилки? - допытывался он.
- Ну если и я - так что? - отвечал Федосей.
- Куда девал их, отвечай! - налетел на него Пауль с плетью.
- Гнида ты при погонах, - с усмешкой говорил ему Кудинов. - Вошь белесая!.. Ты меня хоть на куски рассеки, ничего я тебе не скажу.
Повесили Федосея Кудинова вместе со Степашей Евтюховым.
Только на следующий день откуда-то пригнал Пауль трактор с комбайном на прицепе.
Уцелевшая "арнаутка" была срезана, собрана до последнего колоса на стерне и обмолочена. Зерно свезли в амбар, стоявший на пустыре над обрывистым берегом Егозинки. И вот тогда Штопф послал своего заместителя Пауля с полицаями изъять у Гребенщиковых таинственные мешки. Они завалились в их двор, ничего не спрашивая, ничего не говоря. Пожидаев и Афоня Господипомилуй взяли лестницу, стоявшую у клуни, и приставили к фронтонной дверце дома.
- Ты, может, скажешь, в чем дело, Афанасий? - обратилась недоумевающая Надежда Ивановна к Господипомилуй.
- Помолчи. У тебя самой спросят кой о чем, если потребуется, - заносчиво ответил Афоня, поднимаясь на чердак.
Пауль стоял, заложив руки за спину, безразлично вроде бы поглядывая по сторонам. Пожидаев держал винтовку наизготове. А у ворот в напряженной позе застыл эсэсовец с автоматом.
И вот в проеме чердачной двери показался Афоня с мешком колосьев.
- Господин обер-лейтенант, тут они - все четыре!.. Даша в это время находилась в саду, собирала осыпавшиеся жердёлы. Видела все, что происходило во дворе. "Быстро же они узнали про эти мешки. Масюта или Витоля навели. Выследили нас, пусть! Но они не знают, что это за колосья..."
И охнула Даша, вспомнив, что вложила записки Уманского в один из мешков с колосьями.
Вот-вот они позовут ее, станут расспрашивать... Зачем срезали колосья, что в них особенного, кто поручил это сделать?.. А если развяжут тот, залатанный мешок, на котором чернилами написана цифра "4", то найдут записки Уманского, прочитают их и узнают, какую ценность представляют эти колосья... Это она сунула записки Уманского в мешок с колосками!.. Правда, засунула их глубоко, в самую середину...
Подхватив корзинку с жерделами, Даша быстро пошла во двор, уже зная, как вести себя и что отвечать фашистскому холую Паулю Ненашкову про гибриды Уманского.
- Даша, что это за пшеница в пронумерованных мешках? - спросил он, с неопределенной улыбкой оглядывая ее. Выбрал несколько жерделин из корзинки, разламывал их и ел неторопливо, смакуя.
- Агроном Уманский, когда уезжал из станицы, попросил нас срезать на четырех делянках пшеницу, сложить в мешки и прихранить, - ответила она несколько щебетливо и наигранно-удивленно глядя на него.
А Надежда Ивановна, ничего не понимая, с горечью смотрела на разговорчивую дочь.
- Так, Даша. А что это за сорта пшеницы? Гибриды какие-то, что ли?.. Афанасий, развяжи вот этот мешок.
Даша обмерла: "Тот самый выбрали, проклятые!.." В голове вспыхнуло, и глаза будто бы застило чем-то, но она сдержалась, не показала испуга. Отвечала так же щебетливо:
- Не знаю, что это за сорта. Слышала, гибриды, гибриды, а что за гибриды нам Уманский не рассказывал.
Афоня развязал мешок, и они все сунули туда руки. Разглядывали колосья, мяли их, зерно на зуб брали, пожимали плечами; пшеница как пшеница.
- Вроде бы яровая, - сказал Афоня.
- А вот и не яровая... Ты ж в пшенице разбираешься, как свинья в апельсинах, - презрительно бросил Поживаев. - Это какой-то гибрид пшеничный. Я такого не видал, хотя и работал на сортовых участках в семенном совхозе.
- Любопытно! - сказал Пауль. - Завяжи мешок, Афанасий... Даша, а не оставлял ли агроном Уманский каких-нибудь записок?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78