Страх не позволял поднять глаза и осмотреться.
Может быть, так бы и просидел он до появления людей, но случилось то, чего никак не мог ожидать, что перевернуло его беззаботную жизнь наизнанку и что, в конце концов, возвысило над людьми.
В полумраке кухни появились трое военных. Они вели громадного Спиридона к черному ходу. Двое держали за руки, третий приставил к его спине пистолет. Он был таким большим, что, казалось, пронизывал спину Спиридона насквозь. Колька, не мигая, глядел на пистолет и дрожал.
Следом за ними проследовали ещё двое. Они тащили полураздетую пьяную женщину и улыбались.
Вдруг Колька, даже не он, а сердце его закричало:
- Мамка! Мамка!
От неожиданности все остановились и уставились на кричащего мальчика. В секундном замешательстве Спиридон рванул сцепленные руки, первым попавшимся чайником так огрел конвоира сзади, что тот упал прямо на женщину и свалил её с ног. Остальные бросились на Спиридона, вцепились, как охотничьи собаки в тушу разбуженного медведя, отлетали и снова вгрызались, нанося и получая тяжелые удары. Трещали раздавленные стопы, летели с полок кастрюли, разбивались вдребезги банки с солью, мылом и отравой для тараканов. А мальчик все кричал. Не переводя дыхания, не слыша своего голоса и не видя безумными глазами это чудовищное месиво.
Внезапно из вертящейся, ползающей кучи выпал пистолет и отлетел прямо к Кольке под раковину, несколько раз перевернувшись. И тут Колька, не контролируя себя, словно выполняя чью-то чужую волю, схватил пистолет, направил его на людей и выстрелил. Куча мгновенно разлетелась в стороны, и только Спиридон остался лежать тихим и угомонившимся. Колька уже не помнил, как выводили их во двор, и как тихо плакала в машине отрезвевшая мать. Его память надолго уснула после рокового выстрела.
Спустя годы, майора Шмыгова вызвали в Москву. Ему захотелось навестить свой старый дом. Когда ещё придется побывать в родном городе? Как завтра сложится жизнь, никому не известно. Может, будет гореть в танке, а может, и получит внеочередное звание. Он - человек подневольный. Приказы не обсуждаются - так гласит солдатская истина. А кто прав: в Белом доне или в Кремле? - какая разница! Водка - лучшее лекарство, чтоб не задумываться и не теребить душу разными мелочами. Она и без того болит. После задания пьянка и бабы - святое дело. А устоят ли стены, выкурит ли непутевых депутатов, сумеет ли потом вывести экипаж из транса - это уже второе. Никогда он не пасовал, не задумывался, что будет потом. Настоящий солдат, с холодным сердцем и уверенной рукой. Не жалел себя, исполнял приказы и продвигался по службе. Какая присяга? Кому? Этим гундосым министрам? Этим зажравшимся пердунам? Только приказ мог его поднять среди ночи и остановить. Только безупречно выполненная задача делала его мечту реальностью. И чем жестче она выполнялась, тем яснее становилось будущее. Единственный раз он выстрелил без приказа, тогда, без малого пятьдесят лет назад, и тот выстрел преследует его всю жизнь.
Водитель остановился на Пушкинской. Майор прошел по бульвару до угла. завернул у мебельного магазина, миновал монастырские стены и уткнулся в свой дом.
Сотни раз он повторял этот путь с закрытыми глазами. И когда грелся на весеннем солнышке в спецшколе, и когда молча страдал, внешне оставаясь безразличным, на вылизанных шестерками нарах, и прикорнувшим между стрельбами, и раненым в Кандагаре... Детская память запечатлела именно этот маршрут, и он впервые его повторил наяву.
Майор сосредоточенно прошелся вдоль дома, не спеша прочитывая таблички издательств и контор, затем вдруг присел, снял фуражку и заглянул в окно. Нет, это не оно. Заглянул в другое, третье - результат был тот же: в окнах, как в зеркалах, видел только свое отражение. Прохожие натыкались на согнувшуюся долговязую фигуру майора, спотыкались и, недовольно бормоча, обходили.
Затем он вошел во двор, надеясь отыскать черный ход, но с этой стороны дом был обставлен лесами и обтянут зеленой сеткой. Внутри что-то сыпалось, летело и билось о металлические трубы. Ни малейшего проема, ни мизерной дырочки, в которую можно было пролезть, - сплошная зеленая рябь.
Майор тяжело вздохнул, протер ладонями глаза, достал из внутреннего кармана фляжку и тремя большими глотками опустошил её, плюнув напоследок на раскаленный асфальт.
Всю оставшуюся дорогу до Кантемировской дивизии Колька Шмыг не проронил ни слова, а, пройдя КПП, сказал:
- Зачем я гуда приходил? Что хотел увидеть? Дрожащего от страха пацана или бугая-Спиридона, лежащего на замызганном попу? Дом перестраивается, он меня не принял. Значит, он мне чужой. И город - чужой. И люди в нем чужие.
А кому это сказал майор Николай Спиридонович Шмыгов, неизвестно.
ПРОЗРЕНИЕ
Вы торопитесь, расталкиваете прохожих, лавируете между препятствиями или отходите в сторону, пропуская толпу, чтоб добраться к цели невредимым. Вам доступны все знания человечества или Вы удовлетворены лишь умением добывать еду и питье. Вы - бандюга несусветный или Ваша добрая душа не позволяет причинить боль даже мухе. Все равно, жизнь в определенный момент Вам покажется ненужной и тяжелой обузой, обманщицей и перебежчицей. И Вам уже не до цели, не до убийств и добрых деяний.
В похожей ситуации я и находился до встречи с человеком, сумевшим показать жизнь мою после жизни. Как это било, судите сами. Но после этого я понял, где на самом деле мое счастье и в чем найду душевную радость.
А тогда все валилось из рук, бумага на письменном столе уныло лежала невостребованной, слякоть за окном отпугивала, жена-стерва перебралась к дочери, у которой уже своя семейная жизнь. Дом и все в доме было серым, надоевшим, отвратительным.
В молодости крепко выручали командировки, где были романтические встречи, застолье друзей и любовь читателей. И, возвратясь, не замечал перемен, не видел нарастающего своего отчуждения. Творил, пока не переворачивалась последняя страница переполненного сюжетами блокнота, и снова собирался в дорогу.
Вот и тогда бегство от удушья, опостыленности и прозябания не заставило долго ждать. Уехать, убежать, улететь! И чем быстрее, тем лучше.
Купив билет на первый же поезд и разместившись в купе мягкого вагона, я с нетерпением ждал отправления. Стараясь не глядеть на перронную толчею, на мелькавших в дверях пассажиров, сел поудобнее и прикрыв глаза шляпой.
Попутчик, немолодой мужчина с небритым лицом и выпуклыми глазами, мало того, что разбудил, так ещё вез десятка два маленьких колокольчиков, которые то и дело вздрагивали и издавали жалобный звук. Где-то до Тулы я пребывал одновременно и в русской тройке, и в курьерском поезде. Потом не выдержал и сказал: "Вы бы подушкой, накрыли их, что ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Может быть, так бы и просидел он до появления людей, но случилось то, чего никак не мог ожидать, что перевернуло его беззаботную жизнь наизнанку и что, в конце концов, возвысило над людьми.
В полумраке кухни появились трое военных. Они вели громадного Спиридона к черному ходу. Двое держали за руки, третий приставил к его спине пистолет. Он был таким большим, что, казалось, пронизывал спину Спиридона насквозь. Колька, не мигая, глядел на пистолет и дрожал.
Следом за ними проследовали ещё двое. Они тащили полураздетую пьяную женщину и улыбались.
Вдруг Колька, даже не он, а сердце его закричало:
- Мамка! Мамка!
От неожиданности все остановились и уставились на кричащего мальчика. В секундном замешательстве Спиридон рванул сцепленные руки, первым попавшимся чайником так огрел конвоира сзади, что тот упал прямо на женщину и свалил её с ног. Остальные бросились на Спиридона, вцепились, как охотничьи собаки в тушу разбуженного медведя, отлетали и снова вгрызались, нанося и получая тяжелые удары. Трещали раздавленные стопы, летели с полок кастрюли, разбивались вдребезги банки с солью, мылом и отравой для тараканов. А мальчик все кричал. Не переводя дыхания, не слыша своего голоса и не видя безумными глазами это чудовищное месиво.
Внезапно из вертящейся, ползающей кучи выпал пистолет и отлетел прямо к Кольке под раковину, несколько раз перевернувшись. И тут Колька, не контролируя себя, словно выполняя чью-то чужую волю, схватил пистолет, направил его на людей и выстрелил. Куча мгновенно разлетелась в стороны, и только Спиридон остался лежать тихим и угомонившимся. Колька уже не помнил, как выводили их во двор, и как тихо плакала в машине отрезвевшая мать. Его память надолго уснула после рокового выстрела.
Спустя годы, майора Шмыгова вызвали в Москву. Ему захотелось навестить свой старый дом. Когда ещё придется побывать в родном городе? Как завтра сложится жизнь, никому не известно. Может, будет гореть в танке, а может, и получит внеочередное звание. Он - человек подневольный. Приказы не обсуждаются - так гласит солдатская истина. А кто прав: в Белом доне или в Кремле? - какая разница! Водка - лучшее лекарство, чтоб не задумываться и не теребить душу разными мелочами. Она и без того болит. После задания пьянка и бабы - святое дело. А устоят ли стены, выкурит ли непутевых депутатов, сумеет ли потом вывести экипаж из транса - это уже второе. Никогда он не пасовал, не задумывался, что будет потом. Настоящий солдат, с холодным сердцем и уверенной рукой. Не жалел себя, исполнял приказы и продвигался по службе. Какая присяга? Кому? Этим гундосым министрам? Этим зажравшимся пердунам? Только приказ мог его поднять среди ночи и остановить. Только безупречно выполненная задача делала его мечту реальностью. И чем жестче она выполнялась, тем яснее становилось будущее. Единственный раз он выстрелил без приказа, тогда, без малого пятьдесят лет назад, и тот выстрел преследует его всю жизнь.
Водитель остановился на Пушкинской. Майор прошел по бульвару до угла. завернул у мебельного магазина, миновал монастырские стены и уткнулся в свой дом.
Сотни раз он повторял этот путь с закрытыми глазами. И когда грелся на весеннем солнышке в спецшколе, и когда молча страдал, внешне оставаясь безразличным, на вылизанных шестерками нарах, и прикорнувшим между стрельбами, и раненым в Кандагаре... Детская память запечатлела именно этот маршрут, и он впервые его повторил наяву.
Майор сосредоточенно прошелся вдоль дома, не спеша прочитывая таблички издательств и контор, затем вдруг присел, снял фуражку и заглянул в окно. Нет, это не оно. Заглянул в другое, третье - результат был тот же: в окнах, как в зеркалах, видел только свое отражение. Прохожие натыкались на согнувшуюся долговязую фигуру майора, спотыкались и, недовольно бормоча, обходили.
Затем он вошел во двор, надеясь отыскать черный ход, но с этой стороны дом был обставлен лесами и обтянут зеленой сеткой. Внутри что-то сыпалось, летело и билось о металлические трубы. Ни малейшего проема, ни мизерной дырочки, в которую можно было пролезть, - сплошная зеленая рябь.
Майор тяжело вздохнул, протер ладонями глаза, достал из внутреннего кармана фляжку и тремя большими глотками опустошил её, плюнув напоследок на раскаленный асфальт.
Всю оставшуюся дорогу до Кантемировской дивизии Колька Шмыг не проронил ни слова, а, пройдя КПП, сказал:
- Зачем я гуда приходил? Что хотел увидеть? Дрожащего от страха пацана или бугая-Спиридона, лежащего на замызганном попу? Дом перестраивается, он меня не принял. Значит, он мне чужой. И город - чужой. И люди в нем чужие.
А кому это сказал майор Николай Спиридонович Шмыгов, неизвестно.
ПРОЗРЕНИЕ
Вы торопитесь, расталкиваете прохожих, лавируете между препятствиями или отходите в сторону, пропуская толпу, чтоб добраться к цели невредимым. Вам доступны все знания человечества или Вы удовлетворены лишь умением добывать еду и питье. Вы - бандюга несусветный или Ваша добрая душа не позволяет причинить боль даже мухе. Все равно, жизнь в определенный момент Вам покажется ненужной и тяжелой обузой, обманщицей и перебежчицей. И Вам уже не до цели, не до убийств и добрых деяний.
В похожей ситуации я и находился до встречи с человеком, сумевшим показать жизнь мою после жизни. Как это било, судите сами. Но после этого я понял, где на самом деле мое счастье и в чем найду душевную радость.
А тогда все валилось из рук, бумага на письменном столе уныло лежала невостребованной, слякоть за окном отпугивала, жена-стерва перебралась к дочери, у которой уже своя семейная жизнь. Дом и все в доме было серым, надоевшим, отвратительным.
В молодости крепко выручали командировки, где были романтические встречи, застолье друзей и любовь читателей. И, возвратясь, не замечал перемен, не видел нарастающего своего отчуждения. Творил, пока не переворачивалась последняя страница переполненного сюжетами блокнота, и снова собирался в дорогу.
Вот и тогда бегство от удушья, опостыленности и прозябания не заставило долго ждать. Уехать, убежать, улететь! И чем быстрее, тем лучше.
Купив билет на первый же поезд и разместившись в купе мягкого вагона, я с нетерпением ждал отправления. Стараясь не глядеть на перронную толчею, на мелькавших в дверях пассажиров, сел поудобнее и прикрыв глаза шляпой.
Попутчик, немолодой мужчина с небритым лицом и выпуклыми глазами, мало того, что разбудил, так ещё вез десятка два маленьких колокольчиков, которые то и дело вздрагивали и издавали жалобный звук. Где-то до Тулы я пребывал одновременно и в русской тройке, и в курьерском поезде. Потом не выдержал и сказал: "Вы бы подушкой, накрыли их, что ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21