- Надо! - подхватил Роман Петрович. - Да сделать это не просто. Очень уж привязан он к матери. - Тем более. Жаль мальчонку. Такого вырастить - человеком будет. - Это верно, - в раздумье произнес Роман Петрович. - Но ведь он не грудной младенец Силой его не увезешь. - Надо увезти, - твердо сказал Сергей. - Здесь, в городе, делать ему нечего. Не сегодня, так завтра поймают его. - Поймают, - снова согласился Роман Петрович, довольный тем, что разговор пошел именно так, как ему и хотелось. - Сам попадется, да еще и мать свою подведет, - продолжал Сергей, незаметно для себя подбирая всё новые и новые доводы, подтверждающие необходимость вывезти Гриньку. - Попадет мальчонка в контрразведку - они нажмут на мать. Быть может, она знает товарищей мужа или слышала их разговоры. Наши-то не очень осторожны... - И, будто подведя итог сказанному, он пристукнул ладонью по столу: - Надо убрать парнишку отсюда!.. Как у вас связь с тюрьмой? - Есть... - Тогда все можно устроить. Достаньте письмо от матери. Пусть она сама, своей рукой, напишет сыну: "Поезжай в Советскую Россию". И для сына слова матери - покрепче наших уговоров, и мать будет спокойна за него. - Достать письмо можно, - согласился Роман Петрович. - А как мы вывезем хлопца? О железной дороге нечего и думать: проверка документов... - Раз лучшего пути нет, - перебил его Сергей, - пускай едет со мной. - Он поднялся со скамьи и протянул руку: - Решено? Роман Петрович вернулся в комнату. Гринька стоял на прежнем месте, у окна, все еще наблюдая за ползающей по стеклу мухой. Услышав скрип двери, он обернулся и сказал: - Вечером я уйду отсюда. - Никуда ты не уйдешь. - Уйду! За окном, трепеща крылышками, уселась на яблоню шумливая стайка воробьев. Они кричали изо всех сил, кричали так старательно, что даже приседали от усердия... Гринька безразлично следил за бойкой птичьей возней. Роман Петрович взял его за плечи и возможно внушительнее сказал: - Вот что, молодец, выбирай: либо ты уедешь в Советскую Россию, либо сам пропадешь и невольно подведешь свою мать. В городе тебя многие знают в лицо. За тобой охотятся. Сам видел! Роман Петрович подождал, не ответит ли Гринька. Но мальчик молчал. - Имей в виду, - продолжал Роман Петрович, - это не только мое мнение. Так же думают и мои товарищи. Гринька возил пальцем по подоконнику. Роман Петрович повернул его лицом к себе: - Если желаешь убедиться, что я прав, так обещаю тебе... Гринька настороженно приподнял брови. - ...обещаю, что завтра получишь от матери письмо. В нем она тоже потребует, чтобы ты немедленно уехал отсюда. Роман Петрович рассчитывал на письмо как на самое сильное средство. И все же он не ожидал такого впечатления. Он почувствовал, как под его руками вздрогнули плечи мальчика. Глаза его широко раскрылись. В них виднелись радость и сомнение, изумление и благодарность. Письмо от нее! Голос Романа Петровича звучал так уверенно, что мальчуган поверил. - Ладно! - Он проглотил что-то мешавшее ему говорить. - За письмо поеду. Только пускай она сама напишет. Своей рукой. - Обязательно своей рукой, - подтвердил Роман Петрович и протянул ему руку: - Крепко? Гринька ответил ему: пожал руку сильно, как мужчина.
ИСТОРИЯ ГРИНЬКИ
Долго не спалось Гриньке в эту душную ночь. И неудивительно: впервые ему предстояло самому принять важное решение. До сегодняшнего дня жизнь Гриньки складывалась как-то сама собой. Жил он с родителями в богатой, сытой станице. Отец работал машинистом на большой мельнице, мать хозяйничала дома. Гринька занимался своими делами: ходил в школу, гонял голубей, лазил под обрыв за раками. И вдруг эта жизнь рухнула. Началось с того, что деникинцы взяли отца на войну. Остался Гринька с матерью вдвоем. Скоро к ним пришел урядник и увез мать в город. Станичные ребята передали Гриньке подслушанное дома: отец его вместе с другими солдатами перешел к красным. "Убежал от беляков и правильно сделал! - рассудил Гринька. - А за что же мать забрали?" После ареста матери Гриньку вместе со всем его имуществом взял к себе сторож мельницы, Поликарп Потапыч. Поликарп Потапыч был большой политик и дипломат. Когда в станицу пришли красные, он вовсю ратовал за передел земли, ругмя ругал царя Николку и урядника Филимона Иовича. Красные продержались в станице недолго. Снова пришли кадеты. В тот же день Поликарп Потапыч уехал в город. Разыскал там хозяина мельницы. Обстоятельно доложив ему о делах на мельнице, о понесенных при красных убытках и припрятанном в потайном месте зерне, Поликарп Потапыч получил от хозяина в награду за преданность чувал муки, десять пудов мельничной пыли и вернулся в станицу уже горячим сторонником кадетов. И теперь на сходках он шумел тем громче, чем дальше отходили красные части от Кубани. - К бисову батькови краснопузых голоштанцив с их комиссарами! Свит баламутят! Жить не дают! Робить не дают честным хлеборобам! Как только Поликарп Потапыч перетащил в свою каморку Гринькины пожитки, а главное - швейную машину и толстощекого курносого поросенка, он круто изменил свое отношение к мальчугану. Сперва он поругивал его. Потом стал попрекать куском хлеба и даже мельничной пылью, которой откармливал присвоенного поросенка. Узнал Гринька, что и в сытой станице можно быть голодным. А Поликарп Потапыч все чаще жаловался соседям на приемыша. И характер-то у хлопца худой, и ленив, и смотрит волком. Все это Гринька терпел, понимая, что живет у чужих. Но когда Поликарп Потапыч разошелся и крикнул ему: "Эх ты, казак!.. Тюремного роду, грабительского племени!" Гринька не выдержал и ответил словами, слышанными когда-то от отца: "А ты... ты продажная душа. КВД2!" Что такое "КВД", Поликарп Потапыч не понял, но обиделся страшно и снял с себя толстый ремень. Гринька схватился за топор. Поликарп Потапыч посмотрел в широко раскрытые, блестящие глаза приемыша и... опустил руку. - Волчонок! - бормотал он, свертывая трясущимися руками грубый солдатский ремень. - Волчонок! И, только отступив от Гриньки на приличное расстояние, Поликарп Потапыч осмелел. Широко распахнул дверь и крикнул: - Геть, пащенок! Щоб духу твоего здесь не було! Щоб я бильше не бачил тебе! Геть! Поликарп Потапыч выбросил в окно Гринькину праздничную курточку рубчатого бархата, стоптанные, но еще крепкие сапожки и отцовскую черную папаху карачаевской овчины. Следом полетели тыквенные бутылки, ссохшийся ушат, утюги, всякий домашний хлам. Унести все это Гринька не мог. Да и на что ему, скажем, ушат или утюги? Мальчуган свернул в узелок курточку, башмаки, отцовскую папаху и пошел. Вечер стоял теплый, тихий. Возле хат толпились хлопцы и девчата. Они грызли семечки, смеялись. Пряча от чужих глаз свое горе, Гринька шел серединой улицы. Шел и сам не знал куда. Старательно обходил он не только шумные посидки, но и редких одиноких прохожих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
ИСТОРИЯ ГРИНЬКИ
Долго не спалось Гриньке в эту душную ночь. И неудивительно: впервые ему предстояло самому принять важное решение. До сегодняшнего дня жизнь Гриньки складывалась как-то сама собой. Жил он с родителями в богатой, сытой станице. Отец работал машинистом на большой мельнице, мать хозяйничала дома. Гринька занимался своими делами: ходил в школу, гонял голубей, лазил под обрыв за раками. И вдруг эта жизнь рухнула. Началось с того, что деникинцы взяли отца на войну. Остался Гринька с матерью вдвоем. Скоро к ним пришел урядник и увез мать в город. Станичные ребята передали Гриньке подслушанное дома: отец его вместе с другими солдатами перешел к красным. "Убежал от беляков и правильно сделал! - рассудил Гринька. - А за что же мать забрали?" После ареста матери Гриньку вместе со всем его имуществом взял к себе сторож мельницы, Поликарп Потапыч. Поликарп Потапыч был большой политик и дипломат. Когда в станицу пришли красные, он вовсю ратовал за передел земли, ругмя ругал царя Николку и урядника Филимона Иовича. Красные продержались в станице недолго. Снова пришли кадеты. В тот же день Поликарп Потапыч уехал в город. Разыскал там хозяина мельницы. Обстоятельно доложив ему о делах на мельнице, о понесенных при красных убытках и припрятанном в потайном месте зерне, Поликарп Потапыч получил от хозяина в награду за преданность чувал муки, десять пудов мельничной пыли и вернулся в станицу уже горячим сторонником кадетов. И теперь на сходках он шумел тем громче, чем дальше отходили красные части от Кубани. - К бисову батькови краснопузых голоштанцив с их комиссарами! Свит баламутят! Жить не дают! Робить не дают честным хлеборобам! Как только Поликарп Потапыч перетащил в свою каморку Гринькины пожитки, а главное - швейную машину и толстощекого курносого поросенка, он круто изменил свое отношение к мальчугану. Сперва он поругивал его. Потом стал попрекать куском хлеба и даже мельничной пылью, которой откармливал присвоенного поросенка. Узнал Гринька, что и в сытой станице можно быть голодным. А Поликарп Потапыч все чаще жаловался соседям на приемыша. И характер-то у хлопца худой, и ленив, и смотрит волком. Все это Гринька терпел, понимая, что живет у чужих. Но когда Поликарп Потапыч разошелся и крикнул ему: "Эх ты, казак!.. Тюремного роду, грабительского племени!" Гринька не выдержал и ответил словами, слышанными когда-то от отца: "А ты... ты продажная душа. КВД2!" Что такое "КВД", Поликарп Потапыч не понял, но обиделся страшно и снял с себя толстый ремень. Гринька схватился за топор. Поликарп Потапыч посмотрел в широко раскрытые, блестящие глаза приемыша и... опустил руку. - Волчонок! - бормотал он, свертывая трясущимися руками грубый солдатский ремень. - Волчонок! И, только отступив от Гриньки на приличное расстояние, Поликарп Потапыч осмелел. Широко распахнул дверь и крикнул: - Геть, пащенок! Щоб духу твоего здесь не було! Щоб я бильше не бачил тебе! Геть! Поликарп Потапыч выбросил в окно Гринькину праздничную курточку рубчатого бархата, стоптанные, но еще крепкие сапожки и отцовскую черную папаху карачаевской овчины. Следом полетели тыквенные бутылки, ссохшийся ушат, утюги, всякий домашний хлам. Унести все это Гринька не мог. Да и на что ему, скажем, ушат или утюги? Мальчуган свернул в узелок курточку, башмаки, отцовскую папаху и пошел. Вечер стоял теплый, тихий. Возле хат толпились хлопцы и девчата. Они грызли семечки, смеялись. Пряча от чужих глаз свое горе, Гринька шел серединой улицы. Шел и сам не знал куда. Старательно обходил он не только шумные посидки, но и редких одиноких прохожих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23