Разглядывая все это, можно
было сидеть целый день, но когда наступала темнота, вся эта праздничная
жизнь умирала. Тогда Ипат возвращался в избушку бабушки Меланьи и,
устроившись у окна на твердом топчане, долго не мог заснуть, слушая
глухие, мерные удары моря...
Вспомнив все это, он встал с кровати и тщательно побрился. Так,
теперь остается только одеться и собраться в дорогу.
Застегнув последнюю пуговицу, он сунул в карман нераспечатанную пачку
сигарет, зажигалку в форме льва и толстый кожаный бумажник. Карман заметно
оттопырился, стал похож на хорошо набитый живот. Может быть, даже
слишком...
Наверное, поэтому, когда Ипат вышел на улицу, с твердым намерением
отправиться в аэропорт и сегодня же улететь к бабке Меланье, карман стало
пучить. Шагов через десять у кармана разыгрались колики. Так как без
сигарет обойтись было невозможно, Ипат вытащил бумажник и швырнул его в
ближайшую канаву.
Тотчас же тень какого-то проходящего мимо гражданина соскочила с
тротуара и метнулась туда, куда он упал. Но ее хозяин был очень
воспитанный. Он решительно взял тень за руку, и как она ни упиралась, как
ни протестовала, потащил ее в сторону. На перекрестке тень все же
зацепилась правой рукой за телеграфный столб, и пока гражданин пытался ее
от него отодрать, сумела вывести на ближайшей стене большим пальцем правой
ноги "свободу угнетенным..." Но тут гражданин изловчился и, скрутив ее
приемом "двойной нельсон", благополучно утащил за угол. Оттуда через
несколько секунд выскочила трехногая бабушка с диким криком: "Убили!
Убили!"
Кто кого из них там убил, Ипата не интересовало. Никак не
прореагировав на вопли бабуси, он пошел по улице дальше, рассеянно
поглядывая по сторонам, чуть прикрыв глаза и побаиваясь в глубине души
лишь того, как бы улица не возмутилась и не пошла в аэропорт по нему. Это
было бы не очень хорошо. Можно сказать даже, что не совсем удобно. Кроме
того, несомненно, в аэропорт он сегодня бы опоздал. А какой интерес
приходить в аэропорт не с утра! Так и мест хороших не получишь, и
потолкаться как следует не успеешь, да и последних новостей не услышишь.
Однако обошлось. Улица с утра, очевидно, была в хорошем настроении,
поэтому асфальт очень мягко, благожелательно ложился Ипату под ноги. И
даже не пробовал столкнуть его в ближайшую канаву.
На небе светило треугольное солнце. И время от времени лопоухий
медвежонок-панда вылезал из своей норы и тщательно протирал солнечный
треугольник мягкой замшевой тряпочкой, смахивая космическую пыль и мелкие
метеориты. Крупные он просто бросал вниз, на радость местным мальчишкам.
Еще бы, ведь у старьевщика на метеориты можно было выменять заржавленный
мушкет или проволочную саблю, а то и целую пригоршню орденов государства
Бульдонезии.
А на земле все шло своим чередом.
Возле киоска "Союзпечати" суетились продавцы счастья, раскладывая
свой товар на дощатые прилавки, поправляя полосатые тенты, прикрывавшие
его от солнца, и рассеянно обсуждали между собой вчерашний футбольный
матч. На устилавших прилавки вчерашних газетах вырастали кучки любовного
счастья, счастья творчества и счастья игроков. А также огромные кучи
счастья дураков.
Заспанные дворники гладили асфальт березовыми вениками. Очевидно,
асфальту это нравилось, потому что иногда он чуть заметно вздрагивал и
приглушенно хихикал. А по дороге шли дома, которых хозяева отпускали на
ночь за город - попастись. Резво скакали деревянные бараки. Весело
попыхивая трубами, валили трехэтажные общаги. И совсем уж солидно,
вперевалку, топали блочные пятиэтажки, тяжело помахивая подвалами,
забитыми по самые двери ароматным луговым сеном.
Ипат даже остановился, став одним из этих домов, почувствовав, как
приятно возвращаться обратно в город после ночи, проведенной на широком
лугу, где ты почти один и только иногда в ночном тумане мелькнет бок
какой-нибудь глупенькой одноэтажки, которой не сидится на месте, а хочется
побегать и полаять на луну. Просто так. То, что луна может ответить ей тем
же, такое несерьезное строение сообразить уже не может. А жаль...
Наконец, последний дом свернул за угол. Ипата отпустило. Он снова был
человеком. (Рост: метр восемьдесят шесть. Лицо открытое, спокойное. На
подбородке небольшой шрам. Без определенных занятий.) Он даже улыбнулся
молоденькой продавщице "пепси-коки), которая в ответ ему тоже улыбнулась.
И, наверное, поэтому Ипату совсем расхотелось улетать.
Собственно говоря, почему бы не остаться? Можно даже познакомиться с
этой девушкой. Вечером сходить с ней на танцы. А там глядишь и... Но нет.
Одно дело просто улыбаться, другое - знакомиться. И скорее всего она
его отошьет. А потом, часа через два, город скроется в оболочке сажи и
копоти. Станет другим. Тем временем утро будет упущено, и он уже не
улетит. А завтра еще черт его знает, что случится. Может, инопланетяне
нападут! Да и пройти-то, собственно, осталось совсем немного. Рукой
подать. Вот только завернуть за угол. Так, а теперь нырнуть в этот
проходной двор. Слегка переждать, чтобы не попасть под копыта
индрикотериев. Прошли. Ну вот, можно и дальше. Поворот. А сейчас прямо...
Вот он, аэропорт.
Все же он немного опоздал. Десятка два энтузиастов уже отирались у
касс, радостно похихикивая, и для разминки требовали у кассирши билет до
Альфа-Альдебарана или до загадочной планеты Силэб. Кассирша вяло от них
отмахивалась, хорошо понимая, что это так - семечки, и сладко позевывала в
ожидании утреннего чая.
Ипат протиснулся к кассе и попросил, чтобы ему дали самый большой
билет до бабушки Маланьи. С раздражением отложив в сторону помаду, которой
подкрашивала нос, кассирша извлекла из стола пачку бланков, ножницы,
пистолет марки "кольт", баллончик слезоточивого газа и, с ожесточением
взявшись за работу, ровно через минуту и тридцать семь секунд вручила
Ипату билет.
Где-то невдалеке натужно ревел совершающий посадку самолет. Ипат
отошел от кассы и увидел, что пока он получал билет, людей в зале ожидания
набилось столько, что яблоку негде упасть. Сквозь толпу продирались
озабоченные мороженщицы. Возле ног Ипата уселся какой-то грязный, в
телогрейке и кирзовых сапогах тип и, вытащив из уха гитару, ударил по
струнам. По-блатному растягивая слова, да так, что некоторые с треском
лопались, он запел старинную дворовую песню. Тотчас же толпа вокруг него
уплотнилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
было сидеть целый день, но когда наступала темнота, вся эта праздничная
жизнь умирала. Тогда Ипат возвращался в избушку бабушки Меланьи и,
устроившись у окна на твердом топчане, долго не мог заснуть, слушая
глухие, мерные удары моря...
Вспомнив все это, он встал с кровати и тщательно побрился. Так,
теперь остается только одеться и собраться в дорогу.
Застегнув последнюю пуговицу, он сунул в карман нераспечатанную пачку
сигарет, зажигалку в форме льва и толстый кожаный бумажник. Карман заметно
оттопырился, стал похож на хорошо набитый живот. Может быть, даже
слишком...
Наверное, поэтому, когда Ипат вышел на улицу, с твердым намерением
отправиться в аэропорт и сегодня же улететь к бабке Меланье, карман стало
пучить. Шагов через десять у кармана разыгрались колики. Так как без
сигарет обойтись было невозможно, Ипат вытащил бумажник и швырнул его в
ближайшую канаву.
Тотчас же тень какого-то проходящего мимо гражданина соскочила с
тротуара и метнулась туда, куда он упал. Но ее хозяин был очень
воспитанный. Он решительно взял тень за руку, и как она ни упиралась, как
ни протестовала, потащил ее в сторону. На перекрестке тень все же
зацепилась правой рукой за телеграфный столб, и пока гражданин пытался ее
от него отодрать, сумела вывести на ближайшей стене большим пальцем правой
ноги "свободу угнетенным..." Но тут гражданин изловчился и, скрутив ее
приемом "двойной нельсон", благополучно утащил за угол. Оттуда через
несколько секунд выскочила трехногая бабушка с диким криком: "Убили!
Убили!"
Кто кого из них там убил, Ипата не интересовало. Никак не
прореагировав на вопли бабуси, он пошел по улице дальше, рассеянно
поглядывая по сторонам, чуть прикрыв глаза и побаиваясь в глубине души
лишь того, как бы улица не возмутилась и не пошла в аэропорт по нему. Это
было бы не очень хорошо. Можно сказать даже, что не совсем удобно. Кроме
того, несомненно, в аэропорт он сегодня бы опоздал. А какой интерес
приходить в аэропорт не с утра! Так и мест хороших не получишь, и
потолкаться как следует не успеешь, да и последних новостей не услышишь.
Однако обошлось. Улица с утра, очевидно, была в хорошем настроении,
поэтому асфальт очень мягко, благожелательно ложился Ипату под ноги. И
даже не пробовал столкнуть его в ближайшую канаву.
На небе светило треугольное солнце. И время от времени лопоухий
медвежонок-панда вылезал из своей норы и тщательно протирал солнечный
треугольник мягкой замшевой тряпочкой, смахивая космическую пыль и мелкие
метеориты. Крупные он просто бросал вниз, на радость местным мальчишкам.
Еще бы, ведь у старьевщика на метеориты можно было выменять заржавленный
мушкет или проволочную саблю, а то и целую пригоршню орденов государства
Бульдонезии.
А на земле все шло своим чередом.
Возле киоска "Союзпечати" суетились продавцы счастья, раскладывая
свой товар на дощатые прилавки, поправляя полосатые тенты, прикрывавшие
его от солнца, и рассеянно обсуждали между собой вчерашний футбольный
матч. На устилавших прилавки вчерашних газетах вырастали кучки любовного
счастья, счастья творчества и счастья игроков. А также огромные кучи
счастья дураков.
Заспанные дворники гладили асфальт березовыми вениками. Очевидно,
асфальту это нравилось, потому что иногда он чуть заметно вздрагивал и
приглушенно хихикал. А по дороге шли дома, которых хозяева отпускали на
ночь за город - попастись. Резво скакали деревянные бараки. Весело
попыхивая трубами, валили трехэтажные общаги. И совсем уж солидно,
вперевалку, топали блочные пятиэтажки, тяжело помахивая подвалами,
забитыми по самые двери ароматным луговым сеном.
Ипат даже остановился, став одним из этих домов, почувствовав, как
приятно возвращаться обратно в город после ночи, проведенной на широком
лугу, где ты почти один и только иногда в ночном тумане мелькнет бок
какой-нибудь глупенькой одноэтажки, которой не сидится на месте, а хочется
побегать и полаять на луну. Просто так. То, что луна может ответить ей тем
же, такое несерьезное строение сообразить уже не может. А жаль...
Наконец, последний дом свернул за угол. Ипата отпустило. Он снова был
человеком. (Рост: метр восемьдесят шесть. Лицо открытое, спокойное. На
подбородке небольшой шрам. Без определенных занятий.) Он даже улыбнулся
молоденькой продавщице "пепси-коки), которая в ответ ему тоже улыбнулась.
И, наверное, поэтому Ипату совсем расхотелось улетать.
Собственно говоря, почему бы не остаться? Можно даже познакомиться с
этой девушкой. Вечером сходить с ней на танцы. А там глядишь и... Но нет.
Одно дело просто улыбаться, другое - знакомиться. И скорее всего она
его отошьет. А потом, часа через два, город скроется в оболочке сажи и
копоти. Станет другим. Тем временем утро будет упущено, и он уже не
улетит. А завтра еще черт его знает, что случится. Может, инопланетяне
нападут! Да и пройти-то, собственно, осталось совсем немного. Рукой
подать. Вот только завернуть за угол. Так, а теперь нырнуть в этот
проходной двор. Слегка переждать, чтобы не попасть под копыта
индрикотериев. Прошли. Ну вот, можно и дальше. Поворот. А сейчас прямо...
Вот он, аэропорт.
Все же он немного опоздал. Десятка два энтузиастов уже отирались у
касс, радостно похихикивая, и для разминки требовали у кассирши билет до
Альфа-Альдебарана или до загадочной планеты Силэб. Кассирша вяло от них
отмахивалась, хорошо понимая, что это так - семечки, и сладко позевывала в
ожидании утреннего чая.
Ипат протиснулся к кассе и попросил, чтобы ему дали самый большой
билет до бабушки Маланьи. С раздражением отложив в сторону помаду, которой
подкрашивала нос, кассирша извлекла из стола пачку бланков, ножницы,
пистолет марки "кольт", баллончик слезоточивого газа и, с ожесточением
взявшись за работу, ровно через минуту и тридцать семь секунд вручила
Ипату билет.
Где-то невдалеке натужно ревел совершающий посадку самолет. Ипат
отошел от кассы и увидел, что пока он получал билет, людей в зале ожидания
набилось столько, что яблоку негде упасть. Сквозь толпу продирались
озабоченные мороженщицы. Возле ног Ипата уселся какой-то грязный, в
телогрейке и кирзовых сапогах тип и, вытащив из уха гитару, ударил по
струнам. По-блатному растягивая слова, да так, что некоторые с треском
лопались, он запел старинную дворовую песню. Тотчас же толпа вокруг него
уплотнилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10