.. Только вы не перебивайте, вы до конца выслушайте.
- Хорошо, - кивнул Саня.
- Дело в том, что я не могу вернуться... - почти шепотом произнес Боря. - Потому что... В общем, мой отец совсем не тот человек, за которого я его принимал...
Исаков надолго замолчал. Саня молчал тоже - не перебивал.
- Он сказал, что хватит донкихотствовать...
- Хватит донкихотствовать! - сказал Исаков-старший Исакову-младшему. - На рожон лезут глупцы и психи. А умные и сильные имеют выдержку. Они молчат и делают свое дело. Ты понимаешь меня, Борис? Они живут без болтовни, без криков о справедливости. И без высоких слов. Высокие слова - это для публики, запомни.
Они шли по вечереющей улице. Шли из школы, где Лола Игнатьевна коротко и отчетливо проинформировала Якова Львовича о том, что сын его склонен к дерзости и высокомерию и оказывает на одноклассников дурное влияние, а это, несмотря на блестящие способности сына, кончится плохо. "Я не буду вам говорить, что я об этом думаю, - сказала Лола Игнатьевна, я просто в деталях расскажу несколько его выходок, и вы сами поймете, что мальчик ваш - на опасном пути". Яков Львович внимательно выслушал все, что ему рассказали, поблагодарил, печально качая красивой седой головой, и теперь они гуляли по улицам - высокий, статный мужчина и длинный, на голову выше отца, юноша...
- Зачем тебе это нужно? - с неодобрением спросил Исаков-старший.
- Но ведь ты сам всегда говорил, что человек должен быть порядочным...
- Во-первых, до определенного предела, - нахмурился Исаков-старший, за которым порядочность больше похожа на глупость...
- Ты мне раньше этого не говорил... - удивленно перебил Исаков-младший.
- Раньше ты был ребенком, и из-за этих твоих дурацких разговоров у тебя не было неприятностей. Не было именно в силу того, что ты - ребенок и никто к твоим словам всерьез не относился. А теперь ты вырос, и это надо учитывать.
- Значит, говорить то, что хочешь, можно только тогда, когда к твоим словам всерьез не относятся?
- Не иронизируй, - поморщился Исаков-старший. - Дело серьезное. Честно говоря, я давно уже не одобряю твое пристрастие к ораторской деятельности. К чему это? Что это может изменить? Чего ты хочешь?
- Справедливости!
Исаков-старший хмыкнул.
- Ты ведь неглупый человек, Боря. Пора бы уже понять, что жизнь штука сложная, и движут ею вовсе не законы добра и справедливости. Есть законы посерьезней...
- Ты мне раньше этого не говорил... - упрямо повторил Исаков-младший уже с отчаянием.
Ему хотелось, чтобы отец и теперь не говорил ему этого, потому что ему стало вдруг тоскливо и неуютно: изменилось все как-то вокруг... Дома, что ли, скособочились на родной улице или небо стало ниже в мире, где, оказывается, не в добре и справедливости было дело... И это отец ему говорил, самый главный человек, самый умный, все на свете знающий и понимающий...
- Как ты можешь? - растерянно сказал Исаков-младший. - Что ты говоришь?! Ты - человек искусства!.. Ты что, меня разыгрываешь?
Ах, как славно было бы, если бы отец вдруг рассмеялся и сказал: "Конечно! А ты что, поверил?"
- Искусство! - усмехнулся Исаков-старший. - Ты книжек начитался, Боря. Искусство - это искусство, а жизнь - это жизнь, их ни в коем случае не надо путать, ты что, еще не понял?
- Но ты же всегда...
- Оставь! - сморщился, как от зубной боли, Исаков-старший. - Да, говорил! Потому что всему свое время. Моральные законы надо усвоить, чтобы потом через них перешагивать. Я надеялся, что, усвоив, ты сам поймешь что к чему... А ты еще не дорос, оказывается! Поверь, мне больно разбивать твои иллюзии, но пора уже. Донкихотство твое нелепо и опасно. И слава богу, что у вас есть такой умный завуч! Подумай о характеристике, тебе через два года поступать. Или ты хочешь стать неудачником?
- Плевал я! - крикнул Исаков-младший.
- Это что-то новенькое... - насторожился Исаков-старший. - Ты, кажется, собирался стать кинорежиссером. Что, передумал?
- А для этого обязательно сначала стать подлецом? - запальчиво спросил Исаков-младший.
Ему хотелось, чтоб отец обиделся, опомнился, закричал, что не надо гипербол, он совсем не то имел в виду...
- Если тебя интересует мое мнение, - сухо сказал Исаков-старший, - то лучше уж быть подлецом, чем неудачником. Запомни: подлец - понятие относительное, а неудачник - всегда неудачник...
- А ты?.. - с отчаянием спросил Исаков-младший, начиная кого-то ненавидеть. - Ты... удачлив?
Исаков-старший остановился посреди улицы, будто на стену наткнулся, и взглянул сыну в лицо.
- Да... - медленно сказал он. - И от моих удач тебе тоже кое-что перепадает... Ты не замечал?
Исакову-младшему в мгновение стало жарко. "Вот он какой!.. - со стыдом подумал он, слушая про джинсы, кожаный пиджак, замшевую куртку, два магнитофона, транзистор и часы "Сейко". - Вот он какой, все подсчитал..." - и сказал:
- Мне от тебя ничего не надо!
- На два тона ниже, - посоветовал Исаков-старший. - Соседям вовсе не обязательно вникать в суть наших разногласий...
Они уже входили в подъезд.
- Романтик! Давай-давай, попробуй пожить в соответствии со своими высокими идеалами! Кончишь школу, поступишь в какой-нибудь затрапезный институт! Или сразу - в ПТУ! Это даже сейчас можно, давай! В армию сходи, кстати! Поживи, как все, идеалист паршивый!
- И поживу!
- Поживи-поживи! Я думал, ты умнее!
- Значит, ошибался, - огрызнулся Исаков-младший.
- Бывает, - зло кивнул Исаков-старший. - Только надолго ли тебя хватит?
- Не волнуйся, - не глядя на отца, пробормотал Исаков-младший. - Меня на всю жизнь хватит!
Вот что произошло вчера вечером...
- В ПТУ я вчера был... - тихо сказал Боря. - Там набор уже кончен... А домой все равно не вернусь...
- Знаешь что, - отозвался Саня, - а ты живи у нас...
Сразу после первого урока к Александру Арсеньевичу подошла англичанка, преподававшая в его классе. Он улыбнулся ей как можно обаятельней, потому что догадался: жаловаться будет. Англичанка на улыбку, однако, не смягчилась и посмотрела на Александра Арсеньевича так, будто подозревала, что он заодно со своими учениками.
- Ваш класс совершенно распоясался!
Саня уже постиг, что в таких случаях лучше не перебивать, а внимательно слушать все, что скажут и при этом выражать на лице полнейшее согласие и даже некоторое возмущение своими учениками. Этому его научил Аристотель, хотя сам данной тактики не придерживался и за учеников своих заступался.
- Урок невозможно вести! - жаловалась англичанка. - Мяукают, гавкают! Не класс, а зверинец. Исупов как с цепи сорвался, это же отпетый хулиган какой-то! Вы разберитесь, этого так оставлять нельзя!
Александр Арсеньевич выразил на лице своем все, что положено, и пошел разбираться.
Родной шестой "Б", вместо того чтобы гулять, как положено, по коридору, толпился в классе.
- Доброе утро!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31