- Да ее по телеку сто раз казали!
- Нет... Вот бы самим бы там побывать... Попутешествовать...
Саня слушал, смотрел в огонь. Легкое, порывистое пламя металось над прогорающими ветками, превращалось в искры, и они уносились вверх, где начинался ветер, и под ним забормотали живые, темные лапы сосен, вверх, вверх, вверх неслись искры, туда, где загадочно и пугающе молчало небо, все в гроздьях звезд...
- Да здесь-то, конечно, все привычно... - вздохнул Васильев.
Во тьме вдруг тонко и страшно крикнула ночная птица, и все вздрогнули, затихли.
- Какая это птица? - спросил вдруг Саня. - Кто знает?
Не знал никто.
- А это какое дерево?
- Сосна.
- А вон то?
Опять никто не знал.
Саня выдернул из темноты сухой стебель мятлика:
- Как называется?
- Ну, Сан Сенич, ну откуда мы знаем? - удивился Васильев.
- Самое время в Африку ехать! - покачал головой Саня. Чужестранцы...
Ах, дальние страны, уж больно вы далеко...
А ведь как манили в детстве, какие сладкие сны дарили, какие бессонницы... Что рядом с ними были серые поля, начинавшиеся сразу за городом, и леса по краям разъезженной грязной дороги?.. Семнадцать Сане было, что ли, когда Аристотель грохнул кулаком по столу и сказал: "Поехали!.." Нет, шестнадцать... Сентябрь, десятый класс, какой-то смутно помнящийся разговор о Трансваале (Саня как раз начитался о героических бурах и бредил Южной Африкой: Калахари, Драконовы горы, мыс Доброй Надежды)... Что-то он сказал такое - ну, глупость несусветную, вроде: вот бы где родиться и жить, а Аристотель рассвирепел: "Поехали!.. Я тебе покажу!" - "Куда поехали, зачем поехали? - всполошилась Елена Николаевна. - Матвей, ты с ума сошел, у него десятый класс!.." Однако поехали: как-то расписание у Аристотеля удачно подошло, а Сане, хоть и без особой радости, позволено было прогулять понедельник... На Аристотелеву родину поехали, в деревню. Полтора часа самолетом до Москвы, потом - три часа скорым, да еще пять местным, стареньким, грязным поездом... На рассвете были "дома" - в полузаброшенной деревне, где Аристотеля не помнила ни одна живая душа и сам он лишь с трудом нашел место, где стоял когда-то их дом. Тоскливо отчего-то стало юному Сане, и смотреть было не на что - темные избы да поле какое-то... А Аристотель, все злой, все взбудораженный, тащил его на автобус, и опять ехали, ехали куда-то... Саня в автобусе уснул, и такого, сонного, усталого, десять раз пожалевшего о том, что поехал, вытащил его Аристотель из автобуса и сказал:
- Смотри...
И опять они стояли на раздолбленной, пыльной дороге, опять поле какое-то поднималось вверх, к горизонту, пер откуда-то речной ветер - и смотреть было совершенно не на что опять же...
- Русские стояли там, - шепотом сказал Аристотель. - Неприятель вон... Смотри внимательно... Дон стал красным от крови...
Но тихо было кругом, поднималось из-за бугра солнце, и все поле да поле... Куликово поле - ни одного кулика, тишина. И Саня, отважный путешественник, избороздивший все моря и океаны, водивший свои корабли через "ревущие" сороковые, вдруг испугался. Так велик, так пустынен и тих был этот открытый простор, так распахнут, и не спрятаться от него никуда земля под ногами, небо над головой, а меж ними - даль да ветер...
И снова Саня сидел над картами - неведомая страна, родная, неоткрытая, открывалась ему, завораживая странными именами: Нерль, Ловать, Олым, Мста - так звались здесь реки; Вселуг, Ильмень, Плещеево, Пено, Волго - такие были озера... А города, тихие эти, старые города, с именами, знакомыми по учебникам истории... Они были, стояли, и история оказалась вовсе не школьной наукой, за которую можно получить двойку, а живой, продолжающейся жизнью, землей, на которой жили, которую берегли поколение за поколением... А теперь в этот ряд встал и Саня - чтобы жить и беречь... А мальчики и девочки сидели у костра и смотрели в огонь.
Кукарека бродил один во тьме - воспитывал себя. Потому что мужчина не должен быть трусом, верно? Но все равно было страшно. Тем более, что в лесу бродил еще кто-то. Кукарека, замерев, слушал, как он трещит ветками... Или кажется?
- Там кто-то есть... - тихо сказал он, выходя к костру.
- Привидения! - жизнерадостно отозвался Адыев.
- Замолчи, дурак, не пугай! - взвизгнул кто-то из девочек.
Но Адыев не замолчал.
- Внимание, внимание! - завыл он загробным голосом. - Закройте все окна и двери, сейчас по улицам поедет гроб на семи колесиках!..
- Сан Сенич, а чего Адыев пугает! - закричали девочки.
- Сан Сенич, а жалко, что чудес нету, да? - вздохнул Вова Васильев. Ну не привидений, а вообще...
- Ну слышите, слышите? - зашептал Кукарека, схватив Саню за руку.
В лесу треснула ветка, и все затихли, вслушиваясь. Снова тихо треснуло, будто кто-то шагнул неосторожно и замер, испугавшись. И тогда опять наступила тишина, живая, лесная, с шорохом огня, лопотанием сосновых лап под ветром и далеким, из-за горизонта, криком электрички...
- Тут и тыщу лет назад, наверно, так же было... - зачарованно сказал кто-то. - Тихо, темно, и звезды светят... Только нас не было.
- Сан Сенич, неужели мы умрем когда-нибудь?.. - это Васильев спросил. - Ну почему чуда нету?!
- А может, есть... - отозвался Саня и вздохнул, вспомнив одну старую историю.
- Сан Сенич, вы про что? - сразу насторожились у костра. Расскажите!
Саня прикрыл глаза, вспоминая... Ему было девять лет. Он мечтал о чуде.
Ничто, кроме чуда, не могло помочь ему. И он знал: оно есть, есть! Только прячется, потому что в него уже никто не верит. Обиделось и прячется от людей. А к тому, кто верит и ждет, оно придет и поможет.
Саня верил и ждал. По вечерам, лежа в постели, уговаривал: "Ну случись, пожалуйста! Мне очень, очень надо, понимаешь?"
Саня хотел летать... то есть просто до тоски, до горячих слез хотелось разбежаться, оттолкнуться от земли и взмыть в вышину, раскинув руки... Это из снов было. Но и потом, наяву, оно помнилось, не забывалось - счастливое, с ветром, чувство...
Однажды утром, когда дома никого не было, он через чердачный люк вылез на крышу, он знал, что сделает: прыгнет...
Они тогда в старом доме жили, в деревянном, трехэтажном. Саня стоял на крыше, а внутри него колотилось и бухало сердце. Не от страха - он знал, что полетит. Уж тут-то придется случиться упрямому, спрятавшемуся чуду, разве может оно допустить, чтоб человек, который в него верит и давно ждет, разбился! Он полетит, полетит... Над двором, над старым тополем! Над тополем - обязательно. Саня из окна на него глядел, когда уроки делал, а на ветках суетились птицы, будто дразнили. Прыгают, прыгают, а потом вспорхнут и полетят... Потом надо подняться выше, чтоб всю улицу с высоты увидеть, он любил свою улицу, зеленую, тополиную, только разбежаться надо обязательно против ветра - он за птицами подглядел...
- Ну? - напряженно спросил Адыев, потому что Саня замолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31