- Все... - развел руками Саня. - Отец шел из школы и увидел меня. Чердак после этого заколотили наглухо, а пожарной лестницы у нас не было.
- А потом? С другого дома?!
Саня усмехнулся:
- Пока собирался - вырос...
- Быстрей надо было собираться, - разочарованно буркнул Васильев.
- Вот сам бы взял да прыгнул! - накинулись на него девочки. - А Сан Сенича нечего подучивать! Ой, Сан Сенич, хорошо, что Сень Саныч вовремя пришел, а то бы вы убились!
- А может, и полетел бы... - задумчиво сказал Лешка.
Юля же осторожно, так, чтобы никто не увидел, показала Сане кулак, что означало: я тебе полетаю!
И вдруг совсем рядом снова треснула ветка...
- Точно, кто-то там есть... - прошептал Адыев. - Вов!
- Пошли, - кивнул Васильев, стряхивая с плеча Рыжего.
- Ой, мальчики, не ходите!
- Тихо, спугнете! - зашипел Васильев.
Кукарека тоже поднялся, а вслед за ним и остальные мальчишки. Но только они шагнули от костра, в лесу, во тьме, кто-то побежал, шурша листьями.
- Стой! - завопил Васильев. - Держи! - и все понеслись следом.
Саня вскочил, настороженно слушая, как ученики яростно гонятся за кем-то по темному лесу. Догнали, произошла свалка, и того, кто убегал, потащили к палаткам. Пойманный упирался изо всех сил, старался вырваться.
- Еще и кусается, гад! - возмутился Васильев, и к костру был выволочен растерзанный, взъерошенный второгодник Вахрушев. Он угрюмо сверкал желтыми глазами.
- Сан Сенич, ясно теперь, кто тогда за нами следил под дождем! торжествующе крикнул Васильев.
- Отпустите его, - вмешалась Юля, - медведя, что ли, поймали?
- Митька, ты чего прячешься? - засмеялся Саня. - Медведь-шатун, садись чай пить... Дома-то потеряют...
- Не потеряют... - едва слышно ответил Вахрушев.
- А чего это ты, Хрюкало, за нами таскаешься? - недовольно спросил Васильев. - Следишь?
- Нужны вы мне!
- Ну и иди отсюда!
- Конечно! - рассердились девочки. - Приперся да еще грубит!
- А пошли вы! - сказал Хрюшкин, развернулся и снова ушел в лес.
- Митька! - позвал Саня. - Не уходи!
Но Вахрушев уже ушел, только шелестели чуть слышно его шаги во тьме.
- Катись-катись, Наф-Наф! - сердито кричал в лес Адыев.
- А ну-ка, замолчи! - сказал Саня резко, и все удивленно уставились на него: никогда он так не разговаривал.
- Вот, значит, как?! - оглядывая мальчиков и девочек, спросил Саня, и голос у него был чужой, незнакомый. - Вот вы какие! Хорошие, вам никого не надо, да?
- А зачем он нам? - единодушно зашумели мальчики и девочки. - Он не в кружке.
- Сан Сенич, он плохой, чего он к нам привязался?!
- Живо! - приказал Саня. - Идите, найдите и позовите обратно!
Но мальчики и девочки стояли, упрямились.
- Нужно нам это Хрюкало...
А Юля вдруг поднялась и пошла в лес.
- Подожди, - сказал Саня, - я с тобой пойду. - Он смотрел на Васильева: - Хрюкало, Хрюшка, Хрюк, Наф-Наф... Как еще?
- А чего? Его все так зовут!
- Я спрашиваю, как еще? Вспоминайте.
- Хрюзантема! - стали вспоминать. - Хрюкадав, Хаврон...
- Всё?
- Не, еще Хрюк-бряк!
- Хрюшкин!
- Всё теперь?
- Вроде всё...
- Так вот, - тихо сказал Саня, - если я еще раз... Если хоть один-единственный раз я еще это услышу...
И опять где-то рядом затрещало - там опять побежали прочь, дальше, дальше по темному пустому лесу.
- Видите, видите! - сердито крикнул Васильев. - Опять он подслушивал!
Саня не ответил, ушел в темноту.
- Дай руку, - сказал он Юле, - упадешь...
Они нашли второгодника Вахрушева в светлеющем березняке, он ничком лежал на сухой траве и плакал взахлеб. Юля опустилась рядом с ним на колени, погладила безутешного гордого Митьку по рыжим вихрам.
- Не плачь, рыжик, терпи... Они не злые, они просто глупые еще... Это, может, пройдет...
- Как же... - не поверил он.
- Белая лошадь - горе не мое... - сказал Саня. - Слышишь? Повторяй: "Белая лошадь - горе не мое! Уходи горе, за сине море, за темный лес, за светлый огонь, меня не тронь!"
- А чье? - затихнув, шепотом спросил Вахрушев Митька.
К костру они не вернулись. Саня собрал ветки и запалил маленький огонь рядом с затихшим Хрюшкиным. Так они и сидели втроем. Потом пришел Кукарека, хмурый, виноватый, и молча сел рядом.
А потом во тьме зашуршали листья под ногами остальных.
... - И не проси! - мотнул головой Аристотель. - Переживают они, видите ли!.. Ишь, заступник какой! Это Петухова с тобой работу провела. Думаешь, я не понимаю!..
Был вечер, Аристотель пришел в гости, они сидели за столом, и разговор, который, как всегда, начинался так: "Все, сегодня ни слова о школе", как всегда, свернул все-таки к школе, к работе, которая и не думала кончаться по звонку с последнего урока.
- А сколько ты с ними не говоришь? - заинтересованно спросил Арсений Александрович.
- Две недели.
- Ого! А я-то тебе деньги плачу за то, что ты их воспитываешь... Хорошо устроился!
- Я и воспитываю... - вздохнул Аристотель. - Я ведь, Сеня, не за себя, меня-то не больно обидишь. Но Александра Сергеевича не дам! Не позволю! "Сейчас так не пишут, кому это нужно"! - припомнил он и рассердился с новой силой.
- Больно строг! - усмехнулся директор. - Они юные, глупые еще. Погоди, все поймут...
- Нет, пусть они сейчас поймут! Потом-то как раз поздно будет. "В гробу я видел это чудное мгновенье в белых тапочках"! - передразнил он Шамина. - И как я его тогда не убил, не понимаю. А нынче-то к вам шел, а он стоит у подъезда. С гитарой, как всегда... Сигаретку спрятал, уважил... А глаза тоскливые, дома, видно, опять худо... Но я не подошел, выдержал характер. Кивнул ему только так, очень холодно... Соскучился я по ним, мерзавцам... Концерты по ночам часто устраивает?
- Притих, - ответила Елена Николаевна. - Тихо поет...
- Открой-ка, Саня, форточку, я послушаю, чего он там тихо поет, попросил Аристотель, а прислушавшись, ахнул и устремился на балкон.
Там, внизу, в темном дворе, под тополем, трудный подросток Шамин, современнейший юноша в джинсах и с гитарой, пел тихо:
Слыхали ль вы за рощей глас ночной
Певца любви, певца своей печали?
Когда поля в час утренний молчали,
Свирели звук унылый и простой...
- Слыхали ль вы?.. - печально подпевали ему другие современные юноши.
- Юрка! - позвал Аристотель, когда песня смолкла, и его мощный голос отчетливо прозвучал над притихшим двором.
- Чего? - отозвались из-под тополя.
- Поёшь?
- Пою.
- А что я тебе говорил?!
- Чего?
- Печалься, милый, пой. Пусть душа растет...
- В гробу я видел эту душу! - тоскливо отозвался из темноты трудный подросток. - В белых тапочках!
По ночам приходили Сане в голову новые странные мысли. Мир, казавшийся прежде таким простым и ясным, вдруг затуманился, четкие, незыблемые его границы дрогнули и растаяли, и в бликах света и тьмы различал уже Саня какие-то новые очертания другого мира... Может быть, не так ярки в нем были краски, не так ясно и безоблачно небо, а добро и зло существовали, так крепко переплетясь, что не просто их было отличить друг от друга, но что-то уже тянуло Саню туда, заставляло без печали проститься с прежней ясностью, с четко обозначенными "хорошо" и "плохо".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31