Шарандай глубоко вздохнул, умильное лицо прикрыл ладонью, опустил голову.
За палаткой послышался конский топот, ржанье взъяренных лошадей и лязг оружия. В палатку просунул голову казак.
- Гантимур со многими людьми в панцирях, при луках и стрелах!..
У воеводы дрогнули губы, он неловко поднялся, но в это время полог палатки распахнулся и вошел Гантимур со своими сыновьями и родичами. Пришельцы молча оглядели палатку и неторопливо расселись, поджав под себя ноги.
Шарандай смущенно щурил раскосые глаза, на впалых щеках всплыли желтые пятна. Богдыханов посол крутил жидкий ус. Молчали недолго. Шарандай поставил ларчик с грамотой богдыхана себе на колени и с учтивой лестью и тонким лукавством заговорил, обращая взоры на Гантимура:
- Когда жирный верблюд отобьется от стада, хозяин пошлет множество загонщиков и, поймав того верблюда, повелит содрать с него шкуру...
Гантимур ответил с насмешкой:
- Не бывало так, чтоб степного верблюда догнали бы длиннохвостые богдыхановы мыши.
Шарандай злобно метнул взгляд в сторону Гантимура. Тунгусский князь в наглости своей превзошел даже черных разбойников. Однако, оглядев сумрачных родичей Гантимура, Шарандай сдержал гнев.
- Коль вздумает верблюд выпить воду из реки, то лопнет. Устрашится Гантимур порочить худым словом имя великого богдыхана...
Гантимур и его родичи ответили обидной бранью, угрожали ножами и луками. Тогда воевода дал знак, чтоб прекратили Гантимур и его люди брань и шум. Шарандай встал и, потрясая ларчиком с богдыхановой грамотой, кричал:
- Звезд на небе не перечесть - таково богатство великого богдыхана; до луны не допрыгнешь - так велик пресветлый богдыхан!
Гантимур и его родичи кричали наперебой:
- Многие лета кочевали под богдыхановой рукой, больше тому не быть! Злобны и лукавы богдыхановы люди, грабежники и побойцы! И ты, Шарандай, не китаец, а маньчжурский выкормок. Уходи!
Шарандай умолк. Помнил он, как богдыхан, удрученный изменой и бегством Гантимура, страшился, что все эвенкийские племена, сняв юрты, откочуют с китайской земли, уйдут за могущественным князем Гантимуром. В упреках Гантимура понял он намек и на самого себя, причинившего немало обид эвенкам. Он страшился мести Гантимура и суровой расправы. Встав на колени, Шарандай поставил ларчик себе на голову. Воевода взял ларчик с богдыхановой грамотой и уверил Шарандая, что с надежными гонцами спешно доставит грамоту московскому царю.
Шарандай уехал обиженный, злой.
Гантимур увез в свою юрту гостить воеводу и его людей. Воевода дивился богатству Гантимура. Юрта его из белого верблюжьего войлока была покрыта шелковым пологом, отороченным узорчатой каймой, внутри устлана дорогими коврами, шкурами барсов и соболей.
Воевода говорил казакам:
- Таких ковров узорчатых не видывал, хоть и прожил на свете долго.
Вокруг юрты Гантимура стояли двадцать юрт его жен, за ними - юрты сыновей и братьев, поодаль раскинулись юрты дальних родичей и пастухов. Бесчисленные стада лошадей, коров, овец и верблюдов Гантимура растянулись по бесконечным степным просторам.
В юрте Гантимура воеводе с большим трудом и старанием перевели богдыханову грамоту с маньчжурского языка на эвенкийский, а потом на русский. Богдыхан настоятельно требовал безоговорочной выдачи Гантимура, тут же указывал московскому царю на разбой и набеги казаков на Амур. Называя Ярофея Сабурова "бешеный Яло-фэй", требовал очистить Амур от русских. В конце грамоты богдыхан угрожал войной, хвастливо описав силу своих воинов и неисчислимые богатства своей страны.
Воевода, погостив, собрался уезжать в острог. Гостеприимный хозяин устроил воеводе славные проводы.
К юртам подъехало много всадников. Гривы и хвосты коней были украшены бумажными лентами. На конях горели серебристые чепраки, седла сияли на солнце желтыми, синими, красными оторочками. Гантимур показал воеводе храбрых лучников своего рода. Лучники вихрем неслись на своих лошадях навстречу друг другу, вскинув луки, сбивали стрелами с головы друг друга шапки. Казаки воеводы тоже скакали на лошадях, бросив шапку вверх, попадали в нее из самопалов.
Родичи Гантимура кричали, били в барабаны.
После конных гонок выступили прославленные единоборцы: в беге, в борьбе, в метании копья. Торжества окончились к вечеру.
Воевода, довольный, уехал в острог, и на другой день гонец повез важную грамоту императора Серединного царства русскому царю.
ЦАРСКИЙ ПОСОЛ
В Московском приказе с восхода солнца и до заката рьяно скрипели гусиные перья. Согребенные песцы строчили витой скорописью деловые, торговые, подсудные и иные грамоты, многословные ябеды, сутяжные отписки и челобитные.
В приказе людно, тесно, сумрачно. От воскового чада и книжной пыли слезились глаза. С шумом толпились мужики-землеробы, разный ремесленный и иной люд. В рваных кафтанах, шубейках, поддевках шлепали они побитыми лаптями по каменным плитам, оставляя за собой комья грязи. У каждого за пазухой или в холщовой суме либо петух, либо курица, либо поросенок; у иных кусок отбельной холстины, узорчатое полотенце и многие другие поминки. Все это несли мужики писцам, чтобы порадели они за обиженного и грамотки слезные писали бы старательно и толково. Называлась эта палата людским приходом. За людским приходом находилась вторая, сводчатая палата с высокими резными окнами. Она делилась на две половины. На одной сидели составители, переводчики и уставного письма книгописцы. На другой иконописцы, золотописцы; они изображали лики святых, вырисовывали красивейшие буквы в церковных книгах. Была еще малая палата переплетчиков, золотых и серебряных дел умельцев; они скрепляли исписанные листы в толстые книги, украшали их узорчатой оправой, застежками и пряжками.
В правом углу, возле створчатого окна, сидел главный уставного письма книгописец подъячий Никифор Венюков. Величали этого славного искусника отче Никифор.
Подъячий Никифор - старец строгий, узколицый, морщинистый, с маленьким рыбьем ртом и скудной бородкой. Он озабоченно посмотрел в оконце, зевнул, широко раскрыв рот, и отложил серый лист. Прищурив воспаленные веки, полюбовался только что изукрашенной киноварью уставной буквой, огляделся и приказал с усмешкой:
- Эй, Никола, ишь, припал! Бросай...
Николка Лопухов, помощник Никифора, выпрямился. Был это рослый, большеглазый отрок, заметно сутуловат, но в плечах широк, лицом светел и здоров. Он наскоро прибрал письменный прилад, в смущении сказал:
- Отче, Никифор, доспелся и в моих делах успех: вывожу заглавную и малую доподлинно...
- Оказия... - перебил его Никифор.
- Пошто? - пугливо заморгал отрок.
- Аль ослепшим проживешь и окрест себя не глядишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57