Соне казалось, что появление акул предвещало другое несчастье, указывало на то, что следует быть начеку, быть осторожнее. Она всегда верила своим предчувствиям, но сейчас предпочла бы забыть о них, если бы только это было возможно.
Море не было больше таким прекрасным, каким выглядело еще несколько минут назад...
Небо казалось слишком ярким.
Солнце, вместо того чтобы греть ее и покрывать кожу загаром, яростно палило, было немилосердно жарким, и девушка запоздало поняла, что может обгореть до волдырей так же легко, как и загореть.
– Поехали обратно, – сказала она.
Он завел моторы.
* * *
В среду вечером ужин оказался даже лучше, чем прошлым днем; подавали шейки лобстеров со сладким маслом, печеный картофель, салат из перца и нарезанной капусты, еще несколько видов овощей, а на десерт – свежую землянику со сливками. Разговор за столом по-прежнему был живым – собственно говоря, теперь, когда все привыкли к новому лицу за столом, он был еще оживленней, чем за день до того. К сожалению, ничто не могло изгнать чувство надвигающейся катастрофы, охватившее Соню.
Она ушла в свою комнату в половине десятого, закрыла дверь и заперла ее на замок, потом приготовилась лечь в постель. Было еще слишком рано для того, чтобы спать, кроме того, нервы девушки были слишком напряжены, и она не могла вот так сразу выключить свет. Соня привезла с собой несколько романов в бумажных обложках; она устроила в центре полинезийской кровати нечто вроде подставки из подушек и начала читать самую лучшую книжку, стараясь полностью погрузиться в сюжет.
Через два часа, прочитав чуть больше половины романа, она почувствовала первые признаки дремоты и настойчиво принялась бороться с ней.
Она встала с постели и выключила свет, с секунду постояла в холодной темноте, к чему-то прислушиваясь, сама не зная, к чему именно.
Прежде чем лечь под одеяло, девушка подошла к окну и взглянула на ночное море и раскачивающиеся пальмы... Как и прежде, ее захватило очарование вида; она могла бы стоять и восхищаться еще долго и не нашла бы ничего необычного в том, что под пальмами стоит какой-то человек, если бы в этот самый момент он внезапно не решил размять ноги. Мужчина отступил от ствола одного из деревьев и несколько раз прошелся туда-сюда по короткой тропинке, прежде чем вернуться на свой наблюдательный пост.
Рудольф Сэйн?
Фигура казалась недостаточно большой, чтобы принадлежать телохранителю, хотя человек и не выглядел низкорослым. Может быть, это было просто ее ощущение. В глубокой тени деревьев мало что могло помочь опознать незнакомца.
Медленно тянулись минуты, пока Соня стояла у окна и ждала, когда мужчина снова появится в поле зрения. Она была уверена, что ее увидеть невозможно: в комнате позади было абсолютно темно. Внезапно человек вздрогнул, отошел от дерева и как будто уставился на нее. Лицо его оказалось в тени, и Соня могла только предполагать, что привлекла его внимание. Вдруг ей пришло в голову, что белая пижама в окне была видна не хуже, чем сигнальный флаг.
Незнакомец – если только это был незнакомец – отвернулся и быстро зашагал в гущу сосен.
Вскоре он исчез из вида.
Она отошла от окна с чувством, будто была частью какого-то представления. Мелькнула мысль, не стоит ли рассказать об этом Рудольфу Сэйну. Но Соня решила, что на самом деле рассказывать тут не о чем, ведь ничего серьезного не случилось. Она видела стоявшего под пальмами человека, который среди ночи наблюдал за домом. Потом он ушел. Какую пользу такая информация может принести кому бы то ни было?
Куда он ушел?
Кто знает?
Кто это был?
Она не могла сказать.
Что он там делал, по ее мнению?
Она не хотела думать о том, что он, возможно, делал. Соня приехала сюда для того, чтобы уйти от неприятных мыслей, давних страхов, напряжения, беспокойства. Она не желала снова встречаться с подобными вещами лицом к лицу.
Кроме того, девушка понимала, что не смогла бы ответить ни на один из тех вопросов, которые, скорее всего, задаст Рудольф Сэйн. В его понимании она выглядела бы просто-напросто слегка истеричной молодой женщиной, которая, не опомнившись от дневной встречи с двумя акулами, поддается иллюзиям, игре теней. В любом случае не стоило поднимать тревогу из-за любого пустяка, потому что в тот момент, когда реально возникнут проблемы, может оказаться, что окружающие не поторопятся прийти на призыв о помощи.
Это было логично и мудро.
Убедив себя, что хранить молчание лучше всего, она легла в огромную постель и укрылась простыней, завернулась в нее, утонув золотистой головкой в мягкой подушке. Она будет спать... спать... Тогда все будет хорошо. Утром чувство надвигающейся опасности, испуганное ожидание проблем уйдет. Утром... Тогда все будет отлично. Просто прекрасно. Она спала...
* * *
Конечно, утром было ничуть не лучше.
Годом раньше, еще в университете, молодой человек по имени Дэрил Паттерсен, с которым Соня встречалась, но к которому никогда не относилась достаточно серьезно, сказал, что она ему нравится в основном потому, что умеет не обращать внимания на неприятности, встречающиеся в жизни.
– Я имею в виду, – пояснил он, – что, когда придут проблемы, ты не будешь просто улыбаться и терпеть. Ты действительно их не замечаешь! Кажется, ты забываешь о бедах через две минуты после того, как они случаются. Я видел, как, получив плохую отметку на экзамене, ты отбрасываешь бумагу и продолжаешь заниматься своими делами, как будто тебе поставили пятерку.
Естественно, пессимистка с большой буквы Линда Спольдинг не считала эту черту характера положительной; она видела в ней недостаток, слабость, опасное недопонимание, которое нужно тщательно контролировать.
– Жизнь не выстлана розами, Соня, теперь ты уже должна это понимать. Ты слишком хочешь быть счастливой и слишком много делаешь для того, чтобы забывать о вещах, делающих тебя несчастной.
– Мой собственный, личный психиатр, – заметила Соня, промокая ладонью лоб.
– Слушай, ты же знаешь, что я говорю правду. Ты пытаешься обратить в шутку все, что я только ни скажу, чтобы не пришлось над этим думать. – Позднее она добавила: – Ты окружаешь себя друзьями, которые всегда веселятся, всегда бывают в хорошем настроении; иногда ты сходишься с самыми фальшивыми людьми в кампусе только потому, что они всегда улыбаются.
– Я люблю веселых людей, – ответила Соня.
– Но ведь никто же не может улыбаться и веселиться все время!
Этим утром, на Дистингью, Соня забыла все разговоры с Линдой Спольдинг. Если она что-то и помнила, то это были милые, очаровательные замечания Дэрила. Они помогали ей сохранять спокойствие.
В следующие несколько дней напряжение не уменьшилось. Каждый рабочий день для нее начинался в десять часов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Море не было больше таким прекрасным, каким выглядело еще несколько минут назад...
Небо казалось слишком ярким.
Солнце, вместо того чтобы греть ее и покрывать кожу загаром, яростно палило, было немилосердно жарким, и девушка запоздало поняла, что может обгореть до волдырей так же легко, как и загореть.
– Поехали обратно, – сказала она.
Он завел моторы.
* * *
В среду вечером ужин оказался даже лучше, чем прошлым днем; подавали шейки лобстеров со сладким маслом, печеный картофель, салат из перца и нарезанной капусты, еще несколько видов овощей, а на десерт – свежую землянику со сливками. Разговор за столом по-прежнему был живым – собственно говоря, теперь, когда все привыкли к новому лицу за столом, он был еще оживленней, чем за день до того. К сожалению, ничто не могло изгнать чувство надвигающейся катастрофы, охватившее Соню.
Она ушла в свою комнату в половине десятого, закрыла дверь и заперла ее на замок, потом приготовилась лечь в постель. Было еще слишком рано для того, чтобы спать, кроме того, нервы девушки были слишком напряжены, и она не могла вот так сразу выключить свет. Соня привезла с собой несколько романов в бумажных обложках; она устроила в центре полинезийской кровати нечто вроде подставки из подушек и начала читать самую лучшую книжку, стараясь полностью погрузиться в сюжет.
Через два часа, прочитав чуть больше половины романа, она почувствовала первые признаки дремоты и настойчиво принялась бороться с ней.
Она встала с постели и выключила свет, с секунду постояла в холодной темноте, к чему-то прислушиваясь, сама не зная, к чему именно.
Прежде чем лечь под одеяло, девушка подошла к окну и взглянула на ночное море и раскачивающиеся пальмы... Как и прежде, ее захватило очарование вида; она могла бы стоять и восхищаться еще долго и не нашла бы ничего необычного в том, что под пальмами стоит какой-то человек, если бы в этот самый момент он внезапно не решил размять ноги. Мужчина отступил от ствола одного из деревьев и несколько раз прошелся туда-сюда по короткой тропинке, прежде чем вернуться на свой наблюдательный пост.
Рудольф Сэйн?
Фигура казалась недостаточно большой, чтобы принадлежать телохранителю, хотя человек и не выглядел низкорослым. Может быть, это было просто ее ощущение. В глубокой тени деревьев мало что могло помочь опознать незнакомца.
Медленно тянулись минуты, пока Соня стояла у окна и ждала, когда мужчина снова появится в поле зрения. Она была уверена, что ее увидеть невозможно: в комнате позади было абсолютно темно. Внезапно человек вздрогнул, отошел от дерева и как будто уставился на нее. Лицо его оказалось в тени, и Соня могла только предполагать, что привлекла его внимание. Вдруг ей пришло в голову, что белая пижама в окне была видна не хуже, чем сигнальный флаг.
Незнакомец – если только это был незнакомец – отвернулся и быстро зашагал в гущу сосен.
Вскоре он исчез из вида.
Она отошла от окна с чувством, будто была частью какого-то представления. Мелькнула мысль, не стоит ли рассказать об этом Рудольфу Сэйну. Но Соня решила, что на самом деле рассказывать тут не о чем, ведь ничего серьезного не случилось. Она видела стоявшего под пальмами человека, который среди ночи наблюдал за домом. Потом он ушел. Какую пользу такая информация может принести кому бы то ни было?
Куда он ушел?
Кто знает?
Кто это был?
Она не могла сказать.
Что он там делал, по ее мнению?
Она не хотела думать о том, что он, возможно, делал. Соня приехала сюда для того, чтобы уйти от неприятных мыслей, давних страхов, напряжения, беспокойства. Она не желала снова встречаться с подобными вещами лицом к лицу.
Кроме того, девушка понимала, что не смогла бы ответить ни на один из тех вопросов, которые, скорее всего, задаст Рудольф Сэйн. В его понимании она выглядела бы просто-напросто слегка истеричной молодой женщиной, которая, не опомнившись от дневной встречи с двумя акулами, поддается иллюзиям, игре теней. В любом случае не стоило поднимать тревогу из-за любого пустяка, потому что в тот момент, когда реально возникнут проблемы, может оказаться, что окружающие не поторопятся прийти на призыв о помощи.
Это было логично и мудро.
Убедив себя, что хранить молчание лучше всего, она легла в огромную постель и укрылась простыней, завернулась в нее, утонув золотистой головкой в мягкой подушке. Она будет спать... спать... Тогда все будет хорошо. Утром чувство надвигающейся опасности, испуганное ожидание проблем уйдет. Утром... Тогда все будет отлично. Просто прекрасно. Она спала...
* * *
Конечно, утром было ничуть не лучше.
Годом раньше, еще в университете, молодой человек по имени Дэрил Паттерсен, с которым Соня встречалась, но к которому никогда не относилась достаточно серьезно, сказал, что она ему нравится в основном потому, что умеет не обращать внимания на неприятности, встречающиеся в жизни.
– Я имею в виду, – пояснил он, – что, когда придут проблемы, ты не будешь просто улыбаться и терпеть. Ты действительно их не замечаешь! Кажется, ты забываешь о бедах через две минуты после того, как они случаются. Я видел, как, получив плохую отметку на экзамене, ты отбрасываешь бумагу и продолжаешь заниматься своими делами, как будто тебе поставили пятерку.
Естественно, пессимистка с большой буквы Линда Спольдинг не считала эту черту характера положительной; она видела в ней недостаток, слабость, опасное недопонимание, которое нужно тщательно контролировать.
– Жизнь не выстлана розами, Соня, теперь ты уже должна это понимать. Ты слишком хочешь быть счастливой и слишком много делаешь для того, чтобы забывать о вещах, делающих тебя несчастной.
– Мой собственный, личный психиатр, – заметила Соня, промокая ладонью лоб.
– Слушай, ты же знаешь, что я говорю правду. Ты пытаешься обратить в шутку все, что я только ни скажу, чтобы не пришлось над этим думать. – Позднее она добавила: – Ты окружаешь себя друзьями, которые всегда веселятся, всегда бывают в хорошем настроении; иногда ты сходишься с самыми фальшивыми людьми в кампусе только потому, что они всегда улыбаются.
– Я люблю веселых людей, – ответила Соня.
– Но ведь никто же не может улыбаться и веселиться все время!
Этим утром, на Дистингью, Соня забыла все разговоры с Линдой Спольдинг. Если она что-то и помнила, то это были милые, очаровательные замечания Дэрила. Они помогали ей сохранять спокойствие.
В следующие несколько дней напряжение не уменьшилось. Каждый рабочий день для нее начинался в десять часов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59