Флора слышала отдаленный шум трактора, убирающего сено перед грозой. Солнце зашло, но жара была убийственной. Пока они шли через лес, Раннальдини раздвигал заросли крапивы и куманики, а взобравшись на поросшие бузиной ступеньки, повернулся помочь ей. Осыпавшие ее голову цветки бузины были под цвет волос. Охваченный желанием, Раннальдини протянул руку к правой груди и ощутил ее упругость.
Отскочив прочь с колотящимся сердцем, Флора запустила в него комком земли.
– Притягивает и тут же отталкивает, как любая настоящая женщина, – сказал Раннальдини, стаскивая с себя шелковую рубашку и кинув ее в сторону увернувшейся и бросившейся бежать Флоры.
В это время молния осветила башню Раннальдини, затем грянул гром. Ротвейлеры в страхе прижимались к ногам хозяина. Раннальдини только пинками загнал их в конуры и перехватил Флору, затащив ее в башню, как небеса тут же разверзлись.
Первый рабочий этаж был почти целиком заставлен записывающей аппаратурой.
– Стены звуконепроницаемы, так что если закричишь...
– То не таким ужасным голосом, как Гермиона, – поддразнила Флора.
Как только зазвучало музыкальное сопровождение фильма Раннальдини «Дон Джиованни», Флора взбежала по лестнице в обставленную мебелью гостиную. Она осмотрела ярко-розовые стены и потолок:
– Как языки пламени, в которых в аду горит Дон Джиованни.
На соседнем столике рядом с фотографиями стояла большая ваза с розовым и зеленым виноградом, персиками, манго, хурмой и такими экзотическими фруктами, которых Флора раньше не видела. Желтый обюссонский ковер ласкал ее босые ноги. Висели только две картины: панно Эрика Жиля, на котором мадонна предлагала совершенную грудь весьма великовозрастному беби, и девочка Пикассо, с подозрением выглядывающая из-за плеча Раннальдини, открывавшего очередную бутылку «Крага».
В ванной комнате в серых и розовых тонах, с зеркальными стенами и потолком, стояла огромная емкость от Джакузи.
– Знаменитая джиу-джитсу, ванна Мамаши Кураж, – захихикала Флора. – Вы не представляете, как я ею восхищаюсь. Она так стирает рубашки папы, что они годятся только Динсдейлу на подстилки. Она рассказала маме, что миссис Гарфилд выкрасила задний проход в бутылочный цвет. Впрочем, вам лучше это знать.
И хотя на губах Раннальдини играла улыбка, Флора решила не рассказывать ему о Ретлдикки.
– Я могла бы слушать ее часами.
– Не то что сочинения Бориса Левицки, – сказал Раннальдини, протягивая ей бокал. – За нас.
– За моего дьявола-хранителя.
Стараясь подавить волнение, Флора через соседнюю дверь вошла в спальню, которую занимала кровать и в которой настенная роспись представляла собой зрительскую аудиторию: женщины с оголенными плечами в драгоценностях, мужчины в смокингах – все улыбаются и рукоплещут так реалистично, что, кажется, слышишь крики «браво».
– Боже, да вы нарциссист, – проворчала Флора. – Даже в спальне задерживаетесь с выходом. А куда вы кладете вставные челюсти, если нет спальной тумбочки?
Она подпрыгнула от громового раската. Почти так же громко стучало ее сердце. Раннальдини мог накинуться в любой момент.
«Подлый соблазнитель , – пела Гермиона, – как ярость сама я буду преследовать тебя , не отстану от тебя до самого смертного дня».
– Как изящно, – вздохнул Раннальдини и спустился вниз переключить программу на Уимблдон, где шел изнурительный поединок в женском одиночном разряде.
Поняв, что она брошена, Флора буквально рухнула на одну из отделанных шелком банкеток, хмуро поедая гроздь зеленого винограда прямо с косточками, а в это время Лепорелло начал перечислять список завоеваний Дона Джиованни смятенной Донне Эльвире.
Брюнетки, блондинки, толстые, худые, высокие, миниатюрные – все женщины были страстным увлечением Дона.
«Но больше всего он любит грешить с той , что только в начале пути» , – пел Лепорелло. Заметив, что дождь прекратился, Флора оттолкнула стакан « Крага».
– Вообще-то я не собираюсь всю ночь здесь рассматривать панталоны мисс Сабатини.
– Я отведу тебя домой. Ты устала? Раннальдини выключил телевизор и звукозапись фильма.
– Нет, надоело.
– Это то же самое.
Перед уходом Раннальдини включил автоответчик. Башня наполнилась пронзительными воплями:
– Раннальдини, это Беатрис. Я должна тебя видеть, я так тебя люблю.
В раздражении пожав плечами, Раннальдини выключил его.
– Это одна глупая флейтистка хочет, чтобы ее взяли обратно на работу.
– А вам, кажется, нравится, когда вас упрашивают, – с укором сказала Флора. – Как же можно носить крест и так ужасно себя вести?
– Представь, как бы я себя вел, если бы его не носил. Женщины – это суета. Вас и в сексе скоро заменят. Японцы изобрели робота, который занимается исключительно любовью. После его просто выключаешь.
– Следует назвать его Гермионой. Раннальдини рассмеялся.
– Почаще злитесь, – поддразнила Флора, направляясь к двери. – А то, когда вы улыбаетесь, чересчур привлекательны.
Раннальдини слегка хлопнул ее по животу:
– Ты действительно хочешь домой?
– Да, пока в состоянии идти.
– Бедняжка, ты и не представляешь, какого удовольствия себя лишаешь. Посмотри на подставки для ног. Они очень старые. Итальянские сладострастники использовали их, чтобы своих любовниц ставить на колени и часами лизать их попочки.
– Какая мерзость.
«Она еще совсем ребенок», – подумал Раннальдини.
– Пойдем, маленькая дикарка.
Положив теплую руку ей на шею, он притянул ее и поцеловал в каждый уголок рта, раздвигая ее губы своим холодным ртом, пахнущим «Крагом».
Флора продолжала стоять, оперевшись на дверь, «Вот теперь-то расскажу в «Багли-холле», как затащила Раннальдини в постель».
24
Стояла ночь. Лес курился паром. После ливня среди деревьев образовались туннели и стоял возбуждающий запах лесных растений. Предостерегающе ухнула сова, пискнула летучая мышь.
– Пойдем в лабиринт, – прошептал Раннальдини.
– Дай мне нить, Ариадна. Хотя вы уж, скорее, Минотавр.
– Держи руку на стене и дойдешь до центра. – Раннальдини целовал ее в шею. – Я дам тебе минуту форы.
Не имея сил сопротивляться, Флора погрузилась в лабиринт, глядя на дорожку между мокрыми подстриженными тисами. Впереди неожиданно появилась зловещая темная фигура, похожая на обезьяну, готовящуюся к прыжку, – Флора с визгом пригнулась. А затем с облегчением вздохнула: это был всего лишь один из павлинов мистера Бримскомба, выстриженный из ветвей и листьев тиса. Когда она, дрожа и покрываясь потом, шла по холодной гальке, то чувствовала себя так, словно спускается по берегу в море, откуда нет возврата.
Постоянно поворачивая, то и дело падая на колени, она слышала преследующего ее Раннальдини, и его безжалостные, крадущиеся шаги все приближались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93