А те, хоть и отработали уже более часа без перерыва, так же как и зрители, мечтали, чтобы представление не кончалось.
После раскатов грома, когда вспыхнули юпитеры и вознеслись звуки медных, вновь запела Сесилия, божественно завывая и делая драматически эффектные паузы там, где ее дивный голос был уже бессилен. Завораживающим соловьиным шепотом, подобно жрице, выводила она пианиссимо двадцать девять трелей на ноте до:
«В день страшного суда Господь извлек мою душу со дна вечной смерти»:
Затем на фоне мягко рокочущего барабана хор присоединился в двух последних «Delivera Mes» и Борис, держа палочку как саблю, повел работу к финалу. Когда медные грянули последние трубные аккорды, исполнители напряглись как один громадный тигр. Казалось невероятным, что после возникшей тишины вдруг последует сногсшибательно ревущая овация, когда все: аудитория, музыканты – повскакали со своих мест, крича, вопя и радуясь. Рукоплещущий зал был похож на вспенившееся море. Ричард Бейкер от волнения не мог вымолвить ни слова.
И тут Борис, находившийся, казалось, в трансе, вдруг будто надломился и зарыдал, как раненое животное. Монализа Уилсон прижала его к своему животу, бас передал ему шотландский шейный платок вытереть слезы. И тогда грянуло «браво».
Спотыкаясь, он спустился вниз и замер в ожидании. Его круглое доброе лицо словно спрашивало в экстазе: «Вы не слышали, Джузеппе не плакал от радости на небесах? Ох, мой дорогой». И они обнимались, неистово хлопая друг друга по спинам. А затем Бориса задушили поцелуями. Сесилия едва успела смыть макияж до того, как их пригласили на сцену.
Взбежав на рострум, весь в мозаике губной помады, Борис еще раз пожал руки всем солистам, всем ведущим инструментам и тем, до кого мог дотянуться. Под рев и неистовое топанье он заставлял раз за разом вставать весь хор. Затем настала пора поздравлений руководителю хора.
Но, в общем, все аплодисменты предназначались ему, и когда принесли два букета желтых гвоздик и лилий для Монализы и Сесилии, все одобрительно засмеялись и завопили, приветствуя жест Сесилии, которая легким поклоном быстро передала их Борису.
– Что у вас будет еще? – прожурчала она.
– Браво, браво, браво! – завывал весь «Альберт-холл», стоя.
– Что я еще сыграю? Но я не взял с собой других партитур. Я не ожидал, – сказал Борис.
Боб улыбнулся:
– Я предусмотрительно прихватил с собой несколько партитур твоих песен.
Как только Борис вновь поднялся на рострум с букетом Сесилии под мышкой, зал затих.
– Я нехорошо говорю по-английски, – произнес он приглушенным голосом, – но я благодарю вас всех. Я чувствовал теплое отношение к себе. Это поддерживало меня. Я хотел бы попросить оркестр сыграть мое сочинение на тему русских народных песен. Дело в том, что по ту сторону забора трава такая же зеленая.
Не только для оркестра и Сесилии, умеющих читать с листа, но и для всех остальных очарование маленькой пьесы было неоспоримо, и вновь на Бориса обрушилось громовое одобрение и аплодисменты до тех пор, пока Ричард Бейкер, извиняясь и сожалея, не попрощался со зрителями.
– Это была самая чудесная программа, которую я когда-либо видела, – Джорджия вытерла глаза. Ты пропустил нечто потрясающее, – заявила она Лизандеру, появившемуся в дверях и увешанному сумками.
– Да я посмотрел немножко в магазине, – сказал Лизандер. Затем, повернувшись к Рэчел, добавил: – Ты, должно быть, взволнована.
Но Рэчел яростно напала на Боба, который не позволил еще раз исполнить одну из самых амбициозных вещей Бориса.
– Вместо этих сентиментальных, второсортных отходов. И вы видели, как Сесилия лапала его? Самое время поговорить о ворующих детей из колыбели.
– Ну, это просто старческое замечание, – ласково проговорила Флора, доставая упаковку от «Макдональдз» из ближайшей сумки. – Ваш экс-муж, без сомнения, один из самых сексуальных мужчин мира. Все, что от него требовалось сегодня вечером – это выстоять, а уж женщины обоих полов просто должны вокруг него падать в обморок. Ведь как бы там ни было, но именно он представил имеющим счастье слышать самую волнующую и прекрасную версию «Реквиема», да и Сесилия тоже пела как ангел. В отличие от вас Борис слышит музыку сердцем, а не ушами, а вы просто сука. И теперь я точно знаю, почему он ушел от вас.
Дорогая, – взмолилась Джорджия. – Вы даже не понимаете, на какие жертвы мы пошли ради вас, – продолжала Флора, доставая бургер и откусывая большой кусок. – Я уже час не могу закурить. Вы не позволили нам с мамой провести вместе последний вечер, а Лизандеру посмотреть «Истэндерз» и «Зе Билл», и он не сможет увидеть их позже, поскольку вы вели запись Бориса.
Ой, Флора, ну заткнись, – Лизандер нагнулся чтобы наполнить стакан Рэчел. – Борис был хорош и жаль, что Ричард Бейкер не взял у него в конце интервью, как у регбистов.
– Я знаю.
Окаменевшее лицо Рэчел сморщилось под лавиной несчастья.
– Он выступал абсолютно волшебно, но я не могу позвонить и сказать ему об этом, потому что там Хлоя.
И Боб успел сказать слово до того, как сцену и артистическое фойе заполнила пресса.
– Позвоните мне утром, – Ларри протягивал свою карточку Борису, наконец сообразив, что же произошло. – Я запишу эту народную песню и что там еще у вас припасено дома.
В прошлом интервьюеры избегали Бориса, поскольку тот не мог толком изъясниться, но сегодня вечером, казалось, он обрел свой язык.
– Почему вы не раскрывались раньше? – спросил «Стандарт».
– Да я просто не знал, как начинать. Рецензии были настолько пугающими, что практически заставили меня замолчать. И я стал помощником Раннальдини. Ведь Раннальдини никогда ничего не искал.
– А что случилось с Раннальдини этим вечером? – задал вопрос «Мейл»..
Борис усмехнулся:
– Я думаю, он сбежал через балконную дверь.
– Почему он не включал в программу вашу музыку?
– Она ему не нравится. Он не понимает авангардной музыки. – Борис немного подумал: – Да и вообще Раннальдини просто собиратель пустых бутылок.
Представители прессы покатились со смеху.
– Ну довольно, – нетерпеливо сказал Боб. – Борис уже достаточно потрудился этим вечером, а у него утром несколько важных звонков.
– У меня днем должна быть лекция о Малере.
– Попозже узнаешь, что у тебя должно быть. – Осторожно извлекая Бориса из объятий Сесилии, Боб повез его на ужин в «Лисички» на Старой Бромптонской дороге. Кисти Бориса так болели, что он с трудом управлялся с мясом – да он и не был особенно голоден, но пил много красного вина и долго говорил о Рэчел.
– Она же была очень холодна со мной. Она не спала со мной, поскольку думала, что я чересчур озабочен, а я и был чересчур озабочен, ведь она же не спала со мной. Это какой-то заколдованный круг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
После раскатов грома, когда вспыхнули юпитеры и вознеслись звуки медных, вновь запела Сесилия, божественно завывая и делая драматически эффектные паузы там, где ее дивный голос был уже бессилен. Завораживающим соловьиным шепотом, подобно жрице, выводила она пианиссимо двадцать девять трелей на ноте до:
«В день страшного суда Господь извлек мою душу со дна вечной смерти»:
Затем на фоне мягко рокочущего барабана хор присоединился в двух последних «Delivera Mes» и Борис, держа палочку как саблю, повел работу к финалу. Когда медные грянули последние трубные аккорды, исполнители напряглись как один громадный тигр. Казалось невероятным, что после возникшей тишины вдруг последует сногсшибательно ревущая овация, когда все: аудитория, музыканты – повскакали со своих мест, крича, вопя и радуясь. Рукоплещущий зал был похож на вспенившееся море. Ричард Бейкер от волнения не мог вымолвить ни слова.
И тут Борис, находившийся, казалось, в трансе, вдруг будто надломился и зарыдал, как раненое животное. Монализа Уилсон прижала его к своему животу, бас передал ему шотландский шейный платок вытереть слезы. И тогда грянуло «браво».
Спотыкаясь, он спустился вниз и замер в ожидании. Его круглое доброе лицо словно спрашивало в экстазе: «Вы не слышали, Джузеппе не плакал от радости на небесах? Ох, мой дорогой». И они обнимались, неистово хлопая друг друга по спинам. А затем Бориса задушили поцелуями. Сесилия едва успела смыть макияж до того, как их пригласили на сцену.
Взбежав на рострум, весь в мозаике губной помады, Борис еще раз пожал руки всем солистам, всем ведущим инструментам и тем, до кого мог дотянуться. Под рев и неистовое топанье он заставлял раз за разом вставать весь хор. Затем настала пора поздравлений руководителю хора.
Но, в общем, все аплодисменты предназначались ему, и когда принесли два букета желтых гвоздик и лилий для Монализы и Сесилии, все одобрительно засмеялись и завопили, приветствуя жест Сесилии, которая легким поклоном быстро передала их Борису.
– Что у вас будет еще? – прожурчала она.
– Браво, браво, браво! – завывал весь «Альберт-холл», стоя.
– Что я еще сыграю? Но я не взял с собой других партитур. Я не ожидал, – сказал Борис.
Боб улыбнулся:
– Я предусмотрительно прихватил с собой несколько партитур твоих песен.
Как только Борис вновь поднялся на рострум с букетом Сесилии под мышкой, зал затих.
– Я нехорошо говорю по-английски, – произнес он приглушенным голосом, – но я благодарю вас всех. Я чувствовал теплое отношение к себе. Это поддерживало меня. Я хотел бы попросить оркестр сыграть мое сочинение на тему русских народных песен. Дело в том, что по ту сторону забора трава такая же зеленая.
Не только для оркестра и Сесилии, умеющих читать с листа, но и для всех остальных очарование маленькой пьесы было неоспоримо, и вновь на Бориса обрушилось громовое одобрение и аплодисменты до тех пор, пока Ричард Бейкер, извиняясь и сожалея, не попрощался со зрителями.
– Это была самая чудесная программа, которую я когда-либо видела, – Джорджия вытерла глаза. Ты пропустил нечто потрясающее, – заявила она Лизандеру, появившемуся в дверях и увешанному сумками.
– Да я посмотрел немножко в магазине, – сказал Лизандер. Затем, повернувшись к Рэчел, добавил: – Ты, должно быть, взволнована.
Но Рэчел яростно напала на Боба, который не позволил еще раз исполнить одну из самых амбициозных вещей Бориса.
– Вместо этих сентиментальных, второсортных отходов. И вы видели, как Сесилия лапала его? Самое время поговорить о ворующих детей из колыбели.
– Ну, это просто старческое замечание, – ласково проговорила Флора, доставая упаковку от «Макдональдз» из ближайшей сумки. – Ваш экс-муж, без сомнения, один из самых сексуальных мужчин мира. Все, что от него требовалось сегодня вечером – это выстоять, а уж женщины обоих полов просто должны вокруг него падать в обморок. Ведь как бы там ни было, но именно он представил имеющим счастье слышать самую волнующую и прекрасную версию «Реквиема», да и Сесилия тоже пела как ангел. В отличие от вас Борис слышит музыку сердцем, а не ушами, а вы просто сука. И теперь я точно знаю, почему он ушел от вас.
Дорогая, – взмолилась Джорджия. – Вы даже не понимаете, на какие жертвы мы пошли ради вас, – продолжала Флора, доставая бургер и откусывая большой кусок. – Я уже час не могу закурить. Вы не позволили нам с мамой провести вместе последний вечер, а Лизандеру посмотреть «Истэндерз» и «Зе Билл», и он не сможет увидеть их позже, поскольку вы вели запись Бориса.
Ой, Флора, ну заткнись, – Лизандер нагнулся чтобы наполнить стакан Рэчел. – Борис был хорош и жаль, что Ричард Бейкер не взял у него в конце интервью, как у регбистов.
– Я знаю.
Окаменевшее лицо Рэчел сморщилось под лавиной несчастья.
– Он выступал абсолютно волшебно, но я не могу позвонить и сказать ему об этом, потому что там Хлоя.
И Боб успел сказать слово до того, как сцену и артистическое фойе заполнила пресса.
– Позвоните мне утром, – Ларри протягивал свою карточку Борису, наконец сообразив, что же произошло. – Я запишу эту народную песню и что там еще у вас припасено дома.
В прошлом интервьюеры избегали Бориса, поскольку тот не мог толком изъясниться, но сегодня вечером, казалось, он обрел свой язык.
– Почему вы не раскрывались раньше? – спросил «Стандарт».
– Да я просто не знал, как начинать. Рецензии были настолько пугающими, что практически заставили меня замолчать. И я стал помощником Раннальдини. Ведь Раннальдини никогда ничего не искал.
– А что случилось с Раннальдини этим вечером? – задал вопрос «Мейл»..
Борис усмехнулся:
– Я думаю, он сбежал через балконную дверь.
– Почему он не включал в программу вашу музыку?
– Она ему не нравится. Он не понимает авангардной музыки. – Борис немного подумал: – Да и вообще Раннальдини просто собиратель пустых бутылок.
Представители прессы покатились со смеху.
– Ну довольно, – нетерпеливо сказал Боб. – Борис уже достаточно потрудился этим вечером, а у него утром несколько важных звонков.
– У меня днем должна быть лекция о Малере.
– Попозже узнаешь, что у тебя должно быть. – Осторожно извлекая Бориса из объятий Сесилии, Боб повез его на ужин в «Лисички» на Старой Бромптонской дороге. Кисти Бориса так болели, что он с трудом управлялся с мясом – да он и не был особенно голоден, но пил много красного вина и долго говорил о Рэчел.
– Она же была очень холодна со мной. Она не спала со мной, поскольку думала, что я чересчур озабочен, а я и был чересчур озабочен, ведь она же не спала со мной. Это какой-то заколдованный круг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92