Незадолго до гибели Женя записала в дневнике:
"А ведь жить так хочется, родная,
и в огне так хочется любить!"
Близкие подруги Жени знали, что недавно к ней пришла настоящая, большая любовь. Сквозь строки ее дневника проступало обаяние первого девичьего чувства.
"До ужина прочла всего "Демона", - писала она. - На душе было грустно и тепло... "И будешь ты царицей мира"... Зачем мне целый мир, о дьявол? Мне нужен один человек, но чтобы он был "самый мой". Тогда и мир будет наш".
Два дня назад Женя читала нам на старте отрывки из "Витязя в тигровой шкуре". И теперь, когда ее не стало, особый смысл приобрели для нас слова Руставели: "Надо жить во имя жизни, за живущих жизнь отдать!"
Женя отдала свою жизнь за живущих. Но она не умерла. Герой Советского Союза Евгения Руднева живет второй, бессмертной жизнью.
Живая сила и техника всей крымской группировки фашистов скопилась в районе Севастополя. Немцы понимали, что у них нет надежды закрепиться на крымской земле, и начали массовую эвакуацию по морю и по воздуху. Наша авиация днем и ночью била по аэродромам и причалам противника, не давая ему уйти безнаказанно из Крыма.
Женский полк принимал активное участие в этом завершающем ударе. Переняв опыт у летчиков-ночников 2-й гвардейской Сталинградской дивизии, в состав которой мы тогда временно входили, девушки начали брать увеличенную бомбовую нагружу - по триста и даже четыреста килограммов.
Мотор на нашем самолете просился в капитальный ремонт, но не время было сидеть в мастерских: в эти напряженные дни каждый самолет был на учете. Не желая отставать от подруг, мы со штурманом попросили и нам подвесить триста килограммов.
- Смотрите, надорветесь, - предупредила старший техник эскадрильи Таня Алексеева, - мотор у вас слабый.
Мы и сами знали, что слабый, но нельзя же плестись в хвосте!
Взлетели как будто нормально. Хуже дело пошло с набором высоты. Вот уже недалеко горы, а мы набрали всего пятьсот метров. На такой высоте через них не перепрыгнешь!
- Твое решение, штурман, - предлагаю высказаться Полине.
- Попробуем покрутиться перед горами, может и наскребем еще немного.
Мотор пыхтит, надрывается. Бедняга! Извини, что на старости лет заставляем тебя выполнять непосильную работу. Ничего не поделаешь - война.
Как ни крутились, высоты почти не прибавилось. Наша цепь - Балаклава лежит по ту сторону Крымских гор. В этом месте они не высокие, но для нас сейчас неприступны.
- Вот положеньице, - ворчу я, - и на цель не пройти и назад нельзя: с таким грузом садиться рискованно.
Полина вдруг вспомнила: вчера, возвращаясь домой уже на рассвете и боясь быть замеченными на фоне светлеющего неба, мы летели не напрямую через горы, - а, снизившись, свернули немного в сторону, к глубокой седловине. Что, если найти ее сейчас и прошмыгнуть по ней?
То, что легко удалось утром, оказалось очень трудным ночью. Еле-еле нашли эту седловину и, вспомнив всех святых, начали опасный перевал...
Когда горы остались позади, а перед нами открылась широкая панорама морского берега и обычная в районе цели картина - "березовая роща" из прожекторов, зенитный огонь, - мы так обрадовались, словно прилетели к тете в гости, а не на занятую врагом Балаклаву. Мы оказались, конечно, ниже всех наших самолетов. Кто-то сверху сбросил САБ, и он загорелся прямо над нами. Снизу открыли сильный огонь - немцы не жалели теперь снарядов: не с собой же их увозить! Но мы все-таки добрались до своей цели и сбросили на вражеский аэродром все триста килограммов бомб. Кажется, вместе с нами и самолет сказал: "Ух!" - и сразу полез вверх.
- Ну как? - с тревогой спросили Таня Алексеева и техник нашего самолета Катя Бройко, когда мы наконец вернулись с задания.
- Двести, - говорю.
- Что "двести"?
- Двести килограммов можно вешать. Больше нельзя.
В последние, решающие дни боев за Севастополь крымское небо было до предела забито самолетами. Советская авиация, безраздельно господствовавшая в воздухе, висела над противником днем и ночью. В это время впервые вошли в практику массированные ночные удары. Вверху, на высоте 3-4 тысяч метров, тяжелые бомбардировщики, а внизу - мы, легкие, тихоходные ПО-2. Поскольку насыщенность ночного неба самолетами была очень большой, то во избежание столкновений, мы зачастую ходили с огнями АНО, выключая их только в районе цели. А кой-кто мигал огнями даже над целью.
Противовоздушная оборона противника была настолько сильной, что наши летчицы с полным основанием говорили: "Севастополь - это Керчь в квадрате". Ничего подобного ни до ни после Севастополя я не видела. И только приходится удивляться, как наш полк в этот период не понес ни одной потери. Очевидно, "Голубая линия" и Керчь научили нас многому.
Наступило 9 мая, день, когда в Севастополе не осталось ни одного вражеского солдата. Город-герой взметнул в небо победный салют.
Ровно месяц прошел с того момента, как мы впервые ступили на крымскую землю. И вот уже расстаемся с ней. Мы неплохо здесь воевали. Об этом говорил боевой орден на гвардейском знамени полка.
Огромные лесные массивы, болота. Похожие одна на другую деревеньки. Белоруссия.
Мы принялись за изучение района. С жильем было очень туго - на весь полк только одна землянка. Но погода стояла теплая, и наша эскадрилья с удовольствием разместилась в лесу в шалашах. Пользуясь отсутствием строгого надзора полкового начальства, мы ходили в трусиках. Загорели до черноты. По вечерам разводили дымные костры, спасаясь от злющих комаров. Называли себя индейцами, а шалаши - вигвамами.
И вот первое боевое задание. Летчицы и штурманы тесным кругом сидят на полянке около командира полка. Приготовились отметить на карте точку, куда нужно сбрасывать бомбы.
- Сегодня мы будем шуметь, - начала майор Бершанская.
Наши головы разом поднялись от планшетов. Бершанская улыбнулась.
- Да, шуметь в самом прямом смысле слова. Ночью наши танковые части будут подтягиваться к переднему краю для решительного наступления. Гулом своих моторов мы должны заглушить грохот двигающихся танков. Противник не должен знать о готовящемся прорыве.
Всю ночь наши самолеты жужжали над передним краем. Во время заправки горючим летчицы весело перебрасывались короткими фразами.
- Как дела? - кричит с соседнего самолета Ира Себрова.
- Шумим, братец, шумим! - отвечаю ей. Утром позвонили к нам в штаб:
- Здорово, гвардейцы, шумели! Наши танки свалились на фашистов, как снег на голову!
Белорусская земля не баловала нас хорошими аэродромами. Кстати, мы никогда и не стояли на стационарных аэродромах, а всегда летали с естественных площадок, которые находили сами и приспосабливали для работы. Не все сходило гладко. Под Новоельней мы, как говорится, влипли на наспех выбранной площадке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81