Пятницкий, царапая тело штырьком ордена, извлек из нагрудного кармана документ, врученный майором юстиции, затаив дыхание, пробежал по нему глазами:
"Настоящая справка выдана (вписано от руки: Пятницкому Роману Владимировичу) в том, что он определением военного трибунала... дивизии от... за проявленные отличия в боях против немецких захватчиков освобожден от отбытия назначенного ему по ст. 193-17 п. "а" наказания - лишения свободы сроком на (вписано от руки: пять лет) и в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 26 февраля 1943 г. признан не имеющим судимость. Председатель военного трибунала..."
Заметя, как посуровело лицо Пятницкого, Степан Торчмя спросил:
- Важная бумага, Владимирыч?
- Очень важная, Степан Данилович, очень.
Глава шестая
В ту предгрозовую пору редкий мальчишка не переболел мечтой стать если не Чапаевым, то, на худой конец, моряком или летчиком. Чтобы артиллеристом, такого Роман не знает. Во всяком случае, лично ему подобное в голову не приходило. Оборонных значков, отличавших активиста от обычного смертного, к восьмому классу на пиджаке Романа было не меньше, чем спортивных медалей у знаменитого борца Ивана Поддубного,- "Ворошиловский стрелок", БГТО, ПВХО, БГСО, ОСВОД и даже "Юный пожарник", но в военкомате, когда подошел срок, нашли, что это военно-прикладное богатство, скорее всего, нужно артиллеристу. Так сказали. На самом же деле, не без оснований думалось Пятницкому, получил он назначение в артиллерийское училище потому, что оно, перебазированное на Урал с берегов Черного моря, находилось неподалеку от Свердловска
Пятницкому повезло на преподавателей. Почти все они прошли Хасан, Халхин-Гол или финскую. Даже командиры курсантских отделений в их батарее были не из желторотых однокашников, а сержанты, только-только подлечившиеся после ранений. Пятницкий охотно и довольно успешно впитывал военные премудрости, радовался этому и не подозревал, что похвальные знания явятся в скором времени источником глубочайших душевных мук.
По прошествии одиннадцатимесячной, едва не круглосуточной учебы Роман Пятницкий в числе нескольких преуспевающих курсантов был досрочно выпущен из училища с наивысшей аттестацией - на должность начальника разведки дивизиона с правом выхода в гвардейскую часть.
И тут-то вступила в силу справедливая (с точки зрения начальства), но и абсурдная, противоречащая их помыслам (с точки зрения таких, как Пятницкий) кадровая политика той поры: умеешь - учи других. Пятницкого направили в Горьковскую область, где дислоцировался артиллерийский запасной учебный полк, готовить для фронта солдат-пушкарей.
Военкоматы присылали сюда дождавшихся своего часа парнишек-новобранцев - худых, заморенных, изробившихся, но переполненных решимости в пух и прах расколошматить фашистскую Германию; возмужалых, знающих, что почем, фронтовиков из госпиталей; бодрых участников первой империалистической и гражданской и не участников, но тоже рождения конца прошлого века; рабочих, наконец-то освободившихся от брони, и каких-то сытых личностей, неожиданно лишившихся этой брони; сереньких хамов, отбывших срок за уголовные преступления; лобастых от стрижки, без вины виноватых парней из районов, освобожденных от оккупантов, и всякий другой люд, способный и обязанный носить оружие,- так называемый переменный состав.
Взводные и выше считались постоянным составом, и Пятницкий с ужасом думал, как бы не остаться "постоянным" до конца войны. Такая вероятность не исключалась в силу все тех же парадоксальных вещей. Чем больше он вкладывал в дело души и энергии, тем больше возрастала эта вероятность.
Лагерь учебной дивизии возник на пустынном месте в первые месяцы войны. Мелкий сосняк на песчаной почве, землянки-казармы, землянки-штабы, землянки-классы, землянки-склады... Офицерские общежития - тоже землянки.
В сумерках, когда, попукивая, затарахтел дизельный движок и по проводам пригнал от динамо слабенький ток к лампочке, Пятницкий, казнясь своим долгим молчанием, засел за письмо матери.
Писал торопливо, не перечитывая - не надеялся на долгий покой на исходе суматошного дня (принимали, мыли, экипировали новобранцев),- писал о том, что будет радостно маме, что подтеплит ее душу, захолодевшую после известия об отце: пропал без вести. Писал о своем великолепном самочувствии, хорошем питании, о прекрасных товарищах и командирах, о всегда чистых и сухих портянках, кое-где привирая при этом (не всякая правда по сердцу маме),- писал о том, что порадует маму; ее расспрашивал о житье-бытье, все еще не в силах представить слабенькую, интеллигентно-наивную, бесконечно дорогую и милую маму, гримершу театра, в брезентовом фартуке, в обшитых кожей вачегах на нежных руках, с грязным лицом от гудронной копоти и металлической пыли,- представить ее возле скрежещущей "гильотины", под мощный нож которой она, резчик металла, то и дело подставляет тяжелые, глухо вибрирующие, еще не остывшие после проката и с неровными, острыми, как бритва, краями листы стали... Она оставила театр со всеми эвакуированными сюда знаменитостями сцены и пришла на Верх-Исетский металлургический завод после известия о зловещей, не до конца ясной судьбе мужа, работавшего в листопрокатном цехе сменным мастером.
Последние строчки дописывал под нетерпеливым взглядом переминающегося с ноги на ногу посыльного, передавшего приказание явиться к подполковнику Богатыреву.
Прямо к Богатыреву? Что ж, когда командир дивизиона в отъезде, когда командир батареи в отъезде, то и Пятницкий - прямо к Богатыреву.
Заместитель командира полка по строевой части подполковник Богатырев был высок (до войны в артиллерию подбирали почему-то только рослых), строен, крепко мускулист, красив мужественными, броскими чертами лица. Вся внешность его, сорокалетнего, была покоряюще притягательной. Роман молился на Богатырева, прекрасного знатока артиллерийского дела, всегда с радостным трепетом ждал его прихода на занятия или с проверкой в караульное помещение, наблюдал в часы подъема по тревоге, любовался впаянным в седло во время учебных походов.
Юношескую влюбленность не могли поколебать даже собственноручные отказы Богатырева на рапортах Пятницкого об отправке в действующую. Возвращая рапорт, Богатырев с виноватостью улыбался, в дружеском бессилии разводил руками. Если Пятницкий начинал строптиво настаивать, Богатырев, чуть нахмурившись, говорил:
- Я же не встаю на дыбы, когда мне отказывают.
И это убедительно охлаждало. Если уж подполковник Богатырев не может добиться отправки на фронт, то куда ему-то, лейтенанту Пятницкому!
Все нравилось Роману в подполковнике. Даже звучная фамилия Богатырев, даже необычное имя Спартак, даже единственная медаль "XX лет РККА".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58