Но с каждым месяцем Ату становился тяжелее, сильнее и проворнее. Все реже он попадался на уловки Хоччи, бесшумно обходя стороной сенник и терпеливо наблюдая, как нехотя, лениво, не спеша опустошает его миску мать.
Уже к лету Ату твердо знал, что в схватке самые слабые места — шея и корешок хвоста.
Спасаясь от взбесившейся матери, он целыми днями пропадал в степи, рядом с пасущимся стадом овец.
Наступившее лето наполнило природу чем-то новым для Ату. Очень тонкий нюх молодого пса терялся в невидимом танце степных ароматов, и, словно пьянея, мчался он сам не зная куда, оглашая степь громким лаем. В бешеном восторге он ловил на лету саранчу, гонялся за мышами, выслеживал сусликов и куропаток и просто кувыркался в высокой траве. Инстинкт охотника неумолимо просыпался в его теле. Несколько раз он пытался преследовать старого лиса-корсака, жившего неподалеку от стоянки Бадмы. Загнав его в нору, он часами терпеливо рыл землю лапами, в то время как сзади него корсак злорадно скалил клыки, выбравшись из запасного выхода. В конце концов хитрый лис нашел себе другую нору, подальше от дотошного пса.
Однажды Ату уловил новый запах, не похожий на запах корсака.
Неподалеку от территории лиса зрело пшеничное поле. Ату бросился к этому полю и на самом краю его наткнулся на непонятного зверя, совсем не похожего на корсака. Им оказался детеныш барсука. Увидев пса, барсучонок бросился наутек, громко вопя при этом, но Ату в три прыжка нагнал его. Выгибаясь и подпрыгивая вверх, Ату игриво вертелся вокруг ощерившегося барсучонка, пытаясь придавить его лапой, но тот ловко выгибался, громко шипя, чем вызывал еще больший интерес Ату.
Увлекшись своей жертвой, молодой пес не заметил, как сзади к нему подкрался другой барсук, более крупный, весь в рубцах, — матерый отец семейства. Неожиданно острая боль заставила Ату громко взвизгнуть, и не успел он испугаться, как барсук снова бросился на него. Обезумев от боли и ярости, Ату заметался между барсуками, тщетно пытаясь дать отпор. Матерый хитро изворачивался и больно кусал в ответ. Молодой барсук, почувствовав поддержку, постоянно отвлекал Ату, что позволяло матерому кусать его безнаказанно, и не выдержавший такого напора Ату, поджав хвост, бросился в бегство.
Визжа от страха и стыда поражения, он долго бежал, пока не появилась спасительная стоянка. С трудом отдышавшись, Ату забрался в будку и принялся зализывать раны.
Но неприятности его на этом не закончились. В круглом проеме будки показалась лобастая морда Хоччи.
Ехидно оскалившись, она вытянула Ату из будки за крепкий ошейник. В следующий миг он уже лежал на земле, а Хочча прыгала вокруг, игриво, но больно покусывая Ату, не позволяя ему встать. С трудом вскочив, он снова попытался бежать, но Хочча тут же поймала его за хвост, уже покусанный барсуками.
Страх неожиданно перерос в ярость, и Хочча едва успела увернуться от клыков, клацнувших у самого уха. Опешив, она несколько секунд отступала от отчаянно нападавшего Ату, но, опомнившись, с силой толкнула его передними лапами и, снова повалив на землю, крепко схватила за загривок.
Жалсан, помогавший Бадме смазывать телегу, с интересом наблюдал за возней собак.
— Что-то часто она его лупит, вам не кажется, Бадма-ахай? — заметил он, но Бадма, продолжая наводить деготь, равнодушно пробубнил:
— Ничего, то ли еще будет! Хочча знает, что делает.
* * *
Бадма нашел Хоччу в степи. Она была единственной из всех щенков, кто не замерз в ту зимнюю ночь.
Ее мать, белая монгольская овчарка, по зову крови предпочла своим собратьям-псам матерого волка-одиночку, некогда грозного вожака, изгнанного из стаи и ставшего проклятием всей округи из-за огромного опыта и хитрости.
На волка постоянно устраивали облавы, но он всякий раз каким-то чудом уходил, оставляя в недоумении охотников и собак. Разве могли подумать пастухи, что звери тоже могут любить?!
Охотники много раз утверждали, что волк уходит именно с той цепи, где шла по следу белая овчарка. Но хозяин ее не верил подобным слухам, ибо не раз охотился с ней на волков и весьма успешно. В конце концов суеверные пастухи-монголы сошлись на том, что волк-одиночка — никто иной, как нечистая сила — боохлдэ (оборотень), и усердно принялись читать молитвы и заклинания, в то время как тайный союз овчарки и матерого становился все крепче.
Но однажды хозяин понял, в чем дело. Его скот матерый не трогал, что вызывало много слухов и подозрений у соседей, а когда овчарка принесла шестерых волчат, ему стало все понятно. Подкараулив в одну из ночей, хозяин убил матерого, а щенят от него раскидал по степи, вверив их воле степных духов. Быть может, по их воле пьяный Бадма во время очередного тайного путешествия в Монголию к знакомому приятелю на чашку архи, уже возвращаясь, наткнулся на замерзавшего, почти не скулившего волчонка. За год до этого случая Бадма выменял у монголов щенка на старое седло. Бургуту был уже год, когда Бадма привез домой полумертвую Хоччу. Целый месяц он отпаивал ее теплым молоком, держал у печи в картонной коробке. Щенок был на редкость непокладистым, хмурым и очень больно кусался.
“Бузур”, — ругался Бадма, обрабатывая покусанные руки йодом, но в душе ликовал. Найти такую собаку было действительно счастье, ибо при хорошем воспитании она обещала стать хорошей овчаркой и надежным защитником.
Об этой истории никто не знал, кроме Жалсана и Лхамы, которая не очень жаловала Хоччу за крутой нрав. Росла Хочча быстро и в год уже не уступала в росте бурому красавцу Бургуту. Знакомство их было долгим. Хочча никого не подпускала к себе, кроме хозяев, но Бургут, со всем присущим ему упорством, был невероятно терпелив и настойчив. Целый год притирались Бургут и Хочча. К тому времени все остальные собаки Бадмы спешно разбежались по другим стоянкам, опасаясь невероятной резкости Хоччи и жуткой ревности Бургута.
Окончательно сдружил их случай. Поздней осенью по просьбе Бадмы соседний чабан Солбон привез ему молодого, связанного волка, которого он поймал на капкан. Бургут и Хочча выросли в высоких, красивых и очень крепких овчарок, и наступал момент, когда им предстояло доказать, что они настоящие защитники. Первым на серого пустили Бургута, который тут же без страха бросился на волка, но тот, несмотря на повреждённую лапу, ловко извернулся и клацнул пса за бок, оставив глубокую рану. Но боль лишь разозлила Бургута, и в прыжке он снова попытался схватить волка за загривок. Серый, присев на задние лапы, уворачивался и бил в ответ клыками-кинжалами. Более тяжелый Бургут был менее ловким, и его густая длинная шерсть быстро покрылась кровавыми пятнами.
Бадма знал, что собака должна понять: волк дерется не силой, а хитростью и умом, и поэтому сознательно не останавливал бой, который поворачивался не в пользу Бургута.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13