К этому оно и шло. И мне это очень нравилось.
Пришла осень.
Крис до одурения носился за палками, играл со знакомыми собаками и плавал в холодной воде. Была у нас с ним еще одна веселая забава — любимое дерево. Я наклоняла толстую ветку ивы, Крис тут же заводился, визжал, лаял, бешено прыгал вверх и наконец повисал на ветке. Под его тяжестью ветка наклонялась, пружинила, словно пытаясь вырваться из его пасти. Это еще больше раззадоривало его. Он сжимал свои страшные челюсти и висел на ветке до тех пор, пока в изнеможении не падал на землю. Чем дольше он висел, тем громче и яростнее рычал. Наверное, со стороны это было довольно дикое зрелище. Упав, Крис с еще большей страстью вновь вцеплялся в наклоненную ветку и чуть ли не взлетал в воздух. После таких упражнений язык свешивался у него до земли, глаза были совершенно пьяные, а вся морда красная, как лицо человека, занимавшегося тяжелым физическим трудом на воздухе. Постепенно Крис отгрыз-таки ствол дерева, но продолжал бросаться на пенек с таким же глухим и веселым остервенением. Издали завидев знакомое дерево, он мчался туда, грыз пень и визжал, бросаясь на соседние деревья и призывая меня снова начать любимую игру. Но ломать соседние деревья мне больше не хотелось, достаточно было и этого.
Меня все время поражала разрушительная стихия, таившаяся в Крисе. Палки, мячи, бревна, пенопласт, пластмассу — все, что находил и с чем играл Крис, подвергалось полному разрушению — он разрывал все игрушки и все предметы на мелкие кусочки и только тогда успокаивался. На обратном пути мне приходилось снова заковывать Криса в глухой намордник. Даже уставший от долгой прогулки и бесконечных игр, он никогда не упускал возможности выхватить из кустов или из подъезда зазевавшуюся кошку. К тому же, он становился все более опасным для мелких собачонок.
Старания Фарита не прошли даром — Крис стал поразительно гармоничным и красивым. Широкая грудь его была выпуклой и каменно-твердой. Плечи, спина и круп бугрились мышцами. Голова пошла вширь, а царапины и шрамы придавали его морде выражение мужественности и бесстрашия. В каждом его движении сквозила могучая грация, чистая белая шерсть отливала глянцем. В общем, Крис был удивительным красавцем — по крайней мере для нас и наших друзей не было на свете собаки милее и краше его.
Теперь дома царил относительный порядок. Крис много энергии тратил на улице и потому стал как-то щадить квартиру. А может быть, он просто повзрослел и поумнел.
Его никогда не приучали охранять квартиру. Это было просто невозможно, потому что наш дом всегда был полон гостей. Знакомые писатели, журналисты и художники, одноклассники и однокурсники, приятели-собачники, несколько супружеских пар, с которыми мы тогда дружили… Чуть ли не каждый день у нас собиралась какая-нибудь компания. Ну уж, а если отмечали день рождения, или какой-нибудь праздник — то гостей набивалась полная квартира. При таком ритме жизни мы, конечно, не могли допустить, чтобы Крис не общался с чужими или был к ним агрессивен, как это рекомендуется в руководствах по воспитанию собаки. Нет, мы совершенно не препятствовали общению Криса с гостями. Добродушию его не было предела. Другое дело — гости. Те, которые не разбирались в собаках, увидев его в первый раз, или страшно пугались его, или наоборот, приняв его чуть ли не за дворняжку, лезли к нему с навязчивыми ласками. Ни того, ни другого Крис не любил. Ему хотелось укусить и тех, кто его пугался, и тех, кто вел себя с ним слишком развязно. Однако, Крис всегда предупреждал о своем намерении укусить.
Вот мы с гостями сидим на кухне, за бутылочкой хорошего вина и беседуем о поэзии. Крис, уже хорошо изучив людские привычки, заметив на столе бутылку, сразу понимает, что теперь эти двуногие существа станут гораздо добродушнее. А значит и ему может перепасть со стола какой-нибудь лакомый кусочек. Обычно, мы всегда ругали его за попрошайничество и не разрешали бросать ему со стола кусочки пищи. Но немного выпив, гости обычно начинали приходить в умиление от Криса, который нагло залезал на мягкий уголок и клал свою бело-розовую голову прямо на стол, устремив взгляд на чей-нибудь кусок. Получив кусочек один раз, Крис становился все нахальнее, дышал в лицо своим соседям, поскуливал, тыкал носом в бока, толкался, облокачивался на кого попало всей своей чугунной тяжестью. Однако, если кто-то из гостей, особенно, если это был мужчина, пытался прижать его к себе, взять его за морду или потрепать за уши, добродушие Криса мгновенно испарялось. Резкое движение, глухой короткий рык, быстрый как вспышка оскал. Гость тут же становился как шелковый и больше уже никогда не навязывал Крису свою дружбу.
— Его не надо бояться, но не нужно и панибратства. Крис к себе уважения требует, как к личности, — с гордостью говорил Фарит.
А вот к женщинам Крис относился гораздо снисходительнее. Было в его поведении что-то чисто мужское, совершенно не собачье. Он прощал им их слабости и причуды. Моя близкая подруга Зоя, которая жила в соседнем доме и приходила к нам довольно часто, могла себе позволить крепко обнять Криса и даже потрепать его за холку, похлопать по спине. У нее всегда было ощущение, что она дружески хлопает не собаку, а хорошо знакомого приятеля. Крис любил нежные женские руки. И радостно отзывался на все свои многочисленные имена. Каких только имен ему не придумывали! Зоя называла его Криськом. Приезжал одноклассник Фарита Володя и весело говорил ему:
— Здорово, Кристофер! Давай лапу!
Крис улыбался и важно совал Володе в руку свою мускулистую небольшую лапу.
Когда у меня было веселое настроение, я называла его Кристобалем. При этом он начинал радостно и суматошно прыгать. Вообще, ласки у Криса были бурные и для людей, пожалуй даже слишком грубые. Однажды я наклонилась к Крису слишком близко, он подпрыгнул, пытаясь лизнуть меня в лицо, но не рассчитал силы прыжка и ударил меня носом с такой силой, что искры посыпались у меня из глаз. В другой раз Крис, бурно радуясь, ударил меня уже не носом, а зубами прямо под глаз. Это был отвратительный, мерзкий и сильный удар. Меня он потряс — никогда до этого меня не били в лицо. Я готова была убить Криса, но вовремя опомнилась. Что толку его наказывать? Ведь он сделал это не со зла, а в порыве безумной нежности.
На другой день у меня под глазом красовался большой ярко-фиолетовый фингал. Я конечно пыталась замазать его пудрой, но скрыть его по-настоящему мне так и не удалось… Я была в отчаянии — как назло нужно было идти на пресс-конференцию в Кремль. Увидев меня в таком виде, редактор тут же нашел какой-то повод, чтобы отправить меня куда угодно, но только не на официальную правительственную встречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Пришла осень.
Крис до одурения носился за палками, играл со знакомыми собаками и плавал в холодной воде. Была у нас с ним еще одна веселая забава — любимое дерево. Я наклоняла толстую ветку ивы, Крис тут же заводился, визжал, лаял, бешено прыгал вверх и наконец повисал на ветке. Под его тяжестью ветка наклонялась, пружинила, словно пытаясь вырваться из его пасти. Это еще больше раззадоривало его. Он сжимал свои страшные челюсти и висел на ветке до тех пор, пока в изнеможении не падал на землю. Чем дольше он висел, тем громче и яростнее рычал. Наверное, со стороны это было довольно дикое зрелище. Упав, Крис с еще большей страстью вновь вцеплялся в наклоненную ветку и чуть ли не взлетал в воздух. После таких упражнений язык свешивался у него до земли, глаза были совершенно пьяные, а вся морда красная, как лицо человека, занимавшегося тяжелым физическим трудом на воздухе. Постепенно Крис отгрыз-таки ствол дерева, но продолжал бросаться на пенек с таким же глухим и веселым остервенением. Издали завидев знакомое дерево, он мчался туда, грыз пень и визжал, бросаясь на соседние деревья и призывая меня снова начать любимую игру. Но ломать соседние деревья мне больше не хотелось, достаточно было и этого.
Меня все время поражала разрушительная стихия, таившаяся в Крисе. Палки, мячи, бревна, пенопласт, пластмассу — все, что находил и с чем играл Крис, подвергалось полному разрушению — он разрывал все игрушки и все предметы на мелкие кусочки и только тогда успокаивался. На обратном пути мне приходилось снова заковывать Криса в глухой намордник. Даже уставший от долгой прогулки и бесконечных игр, он никогда не упускал возможности выхватить из кустов или из подъезда зазевавшуюся кошку. К тому же, он становился все более опасным для мелких собачонок.
Старания Фарита не прошли даром — Крис стал поразительно гармоничным и красивым. Широкая грудь его была выпуклой и каменно-твердой. Плечи, спина и круп бугрились мышцами. Голова пошла вширь, а царапины и шрамы придавали его морде выражение мужественности и бесстрашия. В каждом его движении сквозила могучая грация, чистая белая шерсть отливала глянцем. В общем, Крис был удивительным красавцем — по крайней мере для нас и наших друзей не было на свете собаки милее и краше его.
Теперь дома царил относительный порядок. Крис много энергии тратил на улице и потому стал как-то щадить квартиру. А может быть, он просто повзрослел и поумнел.
Его никогда не приучали охранять квартиру. Это было просто невозможно, потому что наш дом всегда был полон гостей. Знакомые писатели, журналисты и художники, одноклассники и однокурсники, приятели-собачники, несколько супружеских пар, с которыми мы тогда дружили… Чуть ли не каждый день у нас собиралась какая-нибудь компания. Ну уж, а если отмечали день рождения, или какой-нибудь праздник — то гостей набивалась полная квартира. При таком ритме жизни мы, конечно, не могли допустить, чтобы Крис не общался с чужими или был к ним агрессивен, как это рекомендуется в руководствах по воспитанию собаки. Нет, мы совершенно не препятствовали общению Криса с гостями. Добродушию его не было предела. Другое дело — гости. Те, которые не разбирались в собаках, увидев его в первый раз, или страшно пугались его, или наоборот, приняв его чуть ли не за дворняжку, лезли к нему с навязчивыми ласками. Ни того, ни другого Крис не любил. Ему хотелось укусить и тех, кто его пугался, и тех, кто вел себя с ним слишком развязно. Однако, Крис всегда предупреждал о своем намерении укусить.
Вот мы с гостями сидим на кухне, за бутылочкой хорошего вина и беседуем о поэзии. Крис, уже хорошо изучив людские привычки, заметив на столе бутылку, сразу понимает, что теперь эти двуногие существа станут гораздо добродушнее. А значит и ему может перепасть со стола какой-нибудь лакомый кусочек. Обычно, мы всегда ругали его за попрошайничество и не разрешали бросать ему со стола кусочки пищи. Но немного выпив, гости обычно начинали приходить в умиление от Криса, который нагло залезал на мягкий уголок и клал свою бело-розовую голову прямо на стол, устремив взгляд на чей-нибудь кусок. Получив кусочек один раз, Крис становился все нахальнее, дышал в лицо своим соседям, поскуливал, тыкал носом в бока, толкался, облокачивался на кого попало всей своей чугунной тяжестью. Однако, если кто-то из гостей, особенно, если это был мужчина, пытался прижать его к себе, взять его за морду или потрепать за уши, добродушие Криса мгновенно испарялось. Резкое движение, глухой короткий рык, быстрый как вспышка оскал. Гость тут же становился как шелковый и больше уже никогда не навязывал Крису свою дружбу.
— Его не надо бояться, но не нужно и панибратства. Крис к себе уважения требует, как к личности, — с гордостью говорил Фарит.
А вот к женщинам Крис относился гораздо снисходительнее. Было в его поведении что-то чисто мужское, совершенно не собачье. Он прощал им их слабости и причуды. Моя близкая подруга Зоя, которая жила в соседнем доме и приходила к нам довольно часто, могла себе позволить крепко обнять Криса и даже потрепать его за холку, похлопать по спине. У нее всегда было ощущение, что она дружески хлопает не собаку, а хорошо знакомого приятеля. Крис любил нежные женские руки. И радостно отзывался на все свои многочисленные имена. Каких только имен ему не придумывали! Зоя называла его Криськом. Приезжал одноклассник Фарита Володя и весело говорил ему:
— Здорово, Кристофер! Давай лапу!
Крис улыбался и важно совал Володе в руку свою мускулистую небольшую лапу.
Когда у меня было веселое настроение, я называла его Кристобалем. При этом он начинал радостно и суматошно прыгать. Вообще, ласки у Криса были бурные и для людей, пожалуй даже слишком грубые. Однажды я наклонилась к Крису слишком близко, он подпрыгнул, пытаясь лизнуть меня в лицо, но не рассчитал силы прыжка и ударил меня носом с такой силой, что искры посыпались у меня из глаз. В другой раз Крис, бурно радуясь, ударил меня уже не носом, а зубами прямо под глаз. Это был отвратительный, мерзкий и сильный удар. Меня он потряс — никогда до этого меня не били в лицо. Я готова была убить Криса, но вовремя опомнилась. Что толку его наказывать? Ведь он сделал это не со зла, а в порыве безумной нежности.
На другой день у меня под глазом красовался большой ярко-фиолетовый фингал. Я конечно пыталась замазать его пудрой, но скрыть его по-настоящему мне так и не удалось… Я была в отчаянии — как назло нужно было идти на пресс-конференцию в Кремль. Увидев меня в таком виде, редактор тут же нашел какой-то повод, чтобы отправить меня куда угодно, но только не на официальную правительственную встречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48