Этот железный символ власти, вечный идол человеческого племени, он по праву принадлежал сильнейшему из сильных.
— Открой глаза… — прошептал он, — Я хочу видеть твои глаза.
Я открыла глаза и стала смотреть в его черные расширенные зрачки. Уже не было пути назад, и сладкая оглушающая волна поглотила меня. Я закричала. И через миг застонал он, и его счастливое рычание, сладкие конвульсии, потрясшие его тело отозвались во мне новым всплеском немыслимого наслаждения.
Теперь настала пора благодарной и тихой нежности. Это самые сладкие и счастливые мгновения любви. Это восторг полнейшей завершенности — так художник, сделав последний мазок на полотне, замирает, охваченный счастьем от совершенного им чуда.
— Я так люблю, когда мужчина кричит в момент своего оргазма. Это прекрасно, — сказала я.
— А что, бывает и по-другому? — удивился Олег.
— Да, все вы делитесь на кричащих и на проглатывающих, словно бы скрывающих свое наслаждение.
— Как интересно, а я и не знал, — засмеялся он.
Олег встал и принес шампанское и сигареты.
— А у меня есть для тебя сюрприз, — улыбнулся он и дотянулся рукой до дипломата, — Послезавтра мы летим с тобой в Прагу. Прямо из Казани, чартером, — он вытащил два авиабилета.
— Я покажу тебе этот город, мы будем жить в самом лучшем отеле, я уже заказал там люкс, мы будем есть в самых шикарных ресторанах, я покажу тебе Градчаны и Вышеград, мы поедем в средневековые замки… Я знаю там каждый камень. Или, если ты захочешь, целыми днями мы будем любить друг друга и нам будут приносить в номер еду и выпивку… Ты ведь полетишь со мной в Прагу?
— Да, я полечу с тобой в Прагу, — засмеялась я, и глаза стали наливаться слезами. Это были слезы счастья и восторга, и в то же время это были слезы печали, жалости и прощания со всей моей прежней жизнью. С Фаритом, который был ни в чем не виноват. С Крисом, которого я потеряла навсегда… Я поняла, что я наконец сделала свой выбор. Что я должна наконец сообщить об этом Фариту, и больше не имею права малодушно молчать и притворяться, что отношения с Игнатьевым укладываются в рамки моих обычных любовных приключений.
— Верь мне, Янка. Я никогда никого так не любил. Ты — моя женщина. Ты навсегда моя женщина, и мне никто не нужен, кроме тебя. Я мужик, я даже интеллигентом себя не считаю. Я простой, но сильный мужик, и я знаю, что и зачем я делаю. Я устроил свою жизнь так, что я абсолютно свободен. Я хочу, чтобы и ты была свободна. Чтобы над тобой не стояли подонки-начальники. Чтобы ты не мучила себя написанием лживых статей. Я хочу, чтобы ты писала то, что ты хочешь. Чтобы ты не врала своему мужу. Чтобы ты не копила деньги на какую-нибудь понравившуюся тряпку. Я дам тебе эту свободу. Тебе и твоему сыну. Я буду любить твоего сына, ведь он кровь твоя и плоть…
Я слушала его, и слезы тихо катились у меня из глаз.
— Не плачь, мое солнышко, я не дам тебя в обиду, — Олег обнял меня и положил мою голову себе на плечо.
Мы долго лежали так, словно боясь спугнуть окутавшую нас беспредельную нежность.
Накинув большой, тяжелый халат Олега, я вышла в ванную. Взгляд мой упал на мое отражение в зеркале, и я поразилась своей отточенной и словно бы еще ярче вспыхнувшей красоте. Я всегда это замечала, и меня это всегда поражало — как преображает женщину любовь, любовь с тем, кого она сама любит и желает. Из просто женщины, из куска неоформленной глыбы мужчина, словно гениальный ваятель, вырезает, вытачивает божественную и совершенную красоту. Я улыбнулась самой себе. Была ли я раньше такой красивой? Буду ли я еще такой же красивой?
Когда я вернулась, Олег, лежа и держа в одной руке бокал, рассматривал какую-то бумажку. Это была записка Алика, которую тот оставил у телефона.
— Моя семья путешествует по Андалузии. После Праги, Яна, я слетаю на пару дней в Испанию и решу все дела с разводом.
— Твоя жена, она тебя любит?
— Любит ли теленок вымя, дающее ему молоко? Я оставлю им так много, что она не заметит моего ухода. Наш брак давно стал формальностью… Правда, депутату, да еще перед новыми выборами, не пристало разводиться. Но мне на это наплевать, — он властно потянулся ко мне, и мы, вновь охваченные желанием, сомкнули объятья.
В тот день, потеряв счет времени и пространству, мы не могли насытиться друг другом. Иногда лишь мы ощущали, почти одновременно, зверский голод, набрасывались на холодильник, что-то разогревали и жарили, снова пили шампанское, снова шли под душ, снова оказывались в кровати, снова и снова строили планы нашей будущей жизни, и эта жизнь лежала перед нами как широкая, прямая и светлая дорога…
За плотными шторами все также светило раскаленное незакатное солнце. Ошалевшие от счастья и усталости, мы наконец задремали.
…Мне снилось, что я иду по знакомым улицам, знакомым и незнакомым одновременно. Невиданно чудовищные небоскребы возвышаются вокруг. Как, удивляюсь я, ведь их же не было, откуда они взялись?! Вокруг ни души, ни одного человека. Только мусор и хаос, разбитые витрины каких-то сверкающих супермаркетов, распахнутые настежь окна, где в комнатах еще не успели убрать постели и не успели доесть пищу, что валяется на столах. Я вижу разрушенный вход в метро. Как, удивляюсь я снова, ведь метро у нас еще не построено! И вдруг под ногами я замечаю множество мертвых птиц — тут вороны и галки, голуби и воробьи… И тут я вспоминаю. Атомная станция! Взрыв на атомной станции! Все вокруг отравлено радиацией. Вот почему нет людей, они покинули город. Но как, вновь бунтует мое подсознание, ведь атомная станция у нас не была построена! Случайно, взглянув в разбитую витрину, я вижу свое отражение. И вновь волна ужаса накрывает меня: на меня глядит худая косматая старуха! Эта старуха — я?! Я почему-то оказываюсь на вокзале… Я кого-то ищу… Я понимаю вдруг, что я ищу Олега, и новая волна страха и отчаяния охватывает меня. Олега нет, его нигде нет, и я больше никогда его не увижу! И тут среди вокзального хлама я замечаю собаку. Она подходит ко мне, и я вижу, что это мой Крис. Узнав меня, он радостно мчится ко мне…
Наверное я закричала, потому что Олег обхватил меня теплыми руками, прижал к своей груди:
— Что? Что? Солнышко мое, что с тобой?
Какое счастье, что это был только сон, пусть ужасающе отчетливый и яркий, но все же сон. И нет никакого атомного взрыва, и мой Олег рядом, и я не старуха, вот только Крис…
— Мне приснился ужасный сон. Я ни черта не понимаю в снах, но это был плохой сон. Я даже не хочу его тебе рассказывать, — всхлипнула я.
— И не надо. Забудь его, — прошептал он и стал тихо целовать мое плечо.
Когда мы очнулись, за окном уже стояла темнота. Даже этот бесконечно длинный день угас. Часы показывали половину первого. Я вскочила. Немыслимое беспокойство и чувство вины перед Фаритом охватили меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Открой глаза… — прошептал он, — Я хочу видеть твои глаза.
Я открыла глаза и стала смотреть в его черные расширенные зрачки. Уже не было пути назад, и сладкая оглушающая волна поглотила меня. Я закричала. И через миг застонал он, и его счастливое рычание, сладкие конвульсии, потрясшие его тело отозвались во мне новым всплеском немыслимого наслаждения.
Теперь настала пора благодарной и тихой нежности. Это самые сладкие и счастливые мгновения любви. Это восторг полнейшей завершенности — так художник, сделав последний мазок на полотне, замирает, охваченный счастьем от совершенного им чуда.
— Я так люблю, когда мужчина кричит в момент своего оргазма. Это прекрасно, — сказала я.
— А что, бывает и по-другому? — удивился Олег.
— Да, все вы делитесь на кричащих и на проглатывающих, словно бы скрывающих свое наслаждение.
— Как интересно, а я и не знал, — засмеялся он.
Олег встал и принес шампанское и сигареты.
— А у меня есть для тебя сюрприз, — улыбнулся он и дотянулся рукой до дипломата, — Послезавтра мы летим с тобой в Прагу. Прямо из Казани, чартером, — он вытащил два авиабилета.
— Я покажу тебе этот город, мы будем жить в самом лучшем отеле, я уже заказал там люкс, мы будем есть в самых шикарных ресторанах, я покажу тебе Градчаны и Вышеград, мы поедем в средневековые замки… Я знаю там каждый камень. Или, если ты захочешь, целыми днями мы будем любить друг друга и нам будут приносить в номер еду и выпивку… Ты ведь полетишь со мной в Прагу?
— Да, я полечу с тобой в Прагу, — засмеялась я, и глаза стали наливаться слезами. Это были слезы счастья и восторга, и в то же время это были слезы печали, жалости и прощания со всей моей прежней жизнью. С Фаритом, который был ни в чем не виноват. С Крисом, которого я потеряла навсегда… Я поняла, что я наконец сделала свой выбор. Что я должна наконец сообщить об этом Фариту, и больше не имею права малодушно молчать и притворяться, что отношения с Игнатьевым укладываются в рамки моих обычных любовных приключений.
— Верь мне, Янка. Я никогда никого так не любил. Ты — моя женщина. Ты навсегда моя женщина, и мне никто не нужен, кроме тебя. Я мужик, я даже интеллигентом себя не считаю. Я простой, но сильный мужик, и я знаю, что и зачем я делаю. Я устроил свою жизнь так, что я абсолютно свободен. Я хочу, чтобы и ты была свободна. Чтобы над тобой не стояли подонки-начальники. Чтобы ты не мучила себя написанием лживых статей. Я хочу, чтобы ты писала то, что ты хочешь. Чтобы ты не врала своему мужу. Чтобы ты не копила деньги на какую-нибудь понравившуюся тряпку. Я дам тебе эту свободу. Тебе и твоему сыну. Я буду любить твоего сына, ведь он кровь твоя и плоть…
Я слушала его, и слезы тихо катились у меня из глаз.
— Не плачь, мое солнышко, я не дам тебя в обиду, — Олег обнял меня и положил мою голову себе на плечо.
Мы долго лежали так, словно боясь спугнуть окутавшую нас беспредельную нежность.
Накинув большой, тяжелый халат Олега, я вышла в ванную. Взгляд мой упал на мое отражение в зеркале, и я поразилась своей отточенной и словно бы еще ярче вспыхнувшей красоте. Я всегда это замечала, и меня это всегда поражало — как преображает женщину любовь, любовь с тем, кого она сама любит и желает. Из просто женщины, из куска неоформленной глыбы мужчина, словно гениальный ваятель, вырезает, вытачивает божественную и совершенную красоту. Я улыбнулась самой себе. Была ли я раньше такой красивой? Буду ли я еще такой же красивой?
Когда я вернулась, Олег, лежа и держа в одной руке бокал, рассматривал какую-то бумажку. Это была записка Алика, которую тот оставил у телефона.
— Моя семья путешествует по Андалузии. После Праги, Яна, я слетаю на пару дней в Испанию и решу все дела с разводом.
— Твоя жена, она тебя любит?
— Любит ли теленок вымя, дающее ему молоко? Я оставлю им так много, что она не заметит моего ухода. Наш брак давно стал формальностью… Правда, депутату, да еще перед новыми выборами, не пристало разводиться. Но мне на это наплевать, — он властно потянулся ко мне, и мы, вновь охваченные желанием, сомкнули объятья.
В тот день, потеряв счет времени и пространству, мы не могли насытиться друг другом. Иногда лишь мы ощущали, почти одновременно, зверский голод, набрасывались на холодильник, что-то разогревали и жарили, снова пили шампанское, снова шли под душ, снова оказывались в кровати, снова и снова строили планы нашей будущей жизни, и эта жизнь лежала перед нами как широкая, прямая и светлая дорога…
За плотными шторами все также светило раскаленное незакатное солнце. Ошалевшие от счастья и усталости, мы наконец задремали.
…Мне снилось, что я иду по знакомым улицам, знакомым и незнакомым одновременно. Невиданно чудовищные небоскребы возвышаются вокруг. Как, удивляюсь я, ведь их же не было, откуда они взялись?! Вокруг ни души, ни одного человека. Только мусор и хаос, разбитые витрины каких-то сверкающих супермаркетов, распахнутые настежь окна, где в комнатах еще не успели убрать постели и не успели доесть пищу, что валяется на столах. Я вижу разрушенный вход в метро. Как, удивляюсь я снова, ведь метро у нас еще не построено! И вдруг под ногами я замечаю множество мертвых птиц — тут вороны и галки, голуби и воробьи… И тут я вспоминаю. Атомная станция! Взрыв на атомной станции! Все вокруг отравлено радиацией. Вот почему нет людей, они покинули город. Но как, вновь бунтует мое подсознание, ведь атомная станция у нас не была построена! Случайно, взглянув в разбитую витрину, я вижу свое отражение. И вновь волна ужаса накрывает меня: на меня глядит худая косматая старуха! Эта старуха — я?! Я почему-то оказываюсь на вокзале… Я кого-то ищу… Я понимаю вдруг, что я ищу Олега, и новая волна страха и отчаяния охватывает меня. Олега нет, его нигде нет, и я больше никогда его не увижу! И тут среди вокзального хлама я замечаю собаку. Она подходит ко мне, и я вижу, что это мой Крис. Узнав меня, он радостно мчится ко мне…
Наверное я закричала, потому что Олег обхватил меня теплыми руками, прижал к своей груди:
— Что? Что? Солнышко мое, что с тобой?
Какое счастье, что это был только сон, пусть ужасающе отчетливый и яркий, но все же сон. И нет никакого атомного взрыва, и мой Олег рядом, и я не старуха, вот только Крис…
— Мне приснился ужасный сон. Я ни черта не понимаю в снах, но это был плохой сон. Я даже не хочу его тебе рассказывать, — всхлипнула я.
— И не надо. Забудь его, — прошептал он и стал тихо целовать мое плечо.
Когда мы очнулись, за окном уже стояла темнота. Даже этот бесконечно длинный день угас. Часы показывали половину первого. Я вскочила. Немыслимое беспокойство и чувство вины перед Фаритом охватили меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48