(Из анонимной записки на имя Н.Р.)
- А у меня, - Вовец опрокинул рюмку, - есть некие претензии к вашему Кортасару.
- Кортасар не их, - сказала переводчица, - Кортасар латиноамериканец.
Бедейкер кивнул.
Колбаско воровато гладил под столом руку переводчицы и взрывался каламбурами.
Вахтерша Аня внесла из подсобки раскаленный самовар и стала обносить гостей чаем, ошпаривая и обливая танцующих.
- А-а-а! - доносилось из коридора. - А-а-а!
- Ольга Владимировна лишнее перетанцевала. Надо ее успокоить, доверительно сказал Алеко Никитич жене Свища.
- Я ее отвезу домой! - обрадовался Аркан Гайский и выскочил в коридор.
Через короткое время опять из коридора раздалось душераздирающее "а-а-а!", и в конференц-зал вбежал красный Гайский.
- Кусается, стерва! - сказал он, рассматривая следы зубов Ольги Владимировны на своем левом предплечье.
- Теодор, - обратился Алеко Никитич к Дамменлибену, - уложите ее в моем кабинете.
Господин Бедейкер вдруг встал и попытался направиться к выходу.
Бестиев подскочил к нему и, взяв под руку, повел в сторону туалета.
- Его надо отправить в гостиницу, - сказала переводчица. - Он устал.
- Я тоже так думаю, - зевнул Алеко Никитич, обращаясь к Индею Гордеевичу. - Берите Ригонду, проводим Чарльза, а потом мы с Глорией подбросим вас домой.
Ведя господина Бедейкера из туалета, Бестиев снял с себя маленький медный крестик, купленный им за двадцать крон в Праге, и почти насильно надел его на шею дорогого гостя.
- Мой презент! - говорил он. - Память! Чистое золото! Мы все христиане.
Когда они вошли в конференц-зал, Бедейкер бросился к своему объемистому портфелю и вынул из него красивую довольно большую коробку.
- Мой презент! - Бедейкер протянул Бестиеву коробку. - Магнитофон! Четыре скорости! - Мы все - христиане!
- Ну, спасибо, - сиял Бестиев. - Надо же! Ну, спасибо! Я-то ему золотой крестик просто так подарил, а он... Надо же!
- Бестиев такой же христианин, как я римский папа! - сказал Аркан Гайский на ухо Вовцу, но так, чтобы слышали все остальные.
Предприимчивый Колбаско мгновенно снял с руки часы "Слава" и защелкнул их на правом запястье Бедейкера.
- Мой презент! - Он поднял руку Бедейкера с подаренными часами так, как поднимает рефери на ринге руку победителя. - На двадцати семи камнях!
Индей Гордеевич сбегал в свой кабинет и приволок большой бюст Горького.
- Мой презент! - сказал он и поставил Алексея Максимовича к ногам Бедейкера.
- Это редакционный бюст, - уточнил Алеко Никитич.
- Наш презент! - поправился Индей Гордеевич, глядя на портфель австралийца.
Свищ отцепил от жены брошь и приколол ее на лацкан господину Бедейкеру.
- Наш презент! - поцеловал он гостя. - Супруженьке.
"А, хрен с ним! - крикнул Ефим Дынин и преподнес господину Бедейкеру вынутую из кармана пиджака небольшую икону XVI века. - Молись, брат, да помни почвенников!"
(Из анонимной записки на имя Н.Р.)
Растроганный Бедейкер улыбался и кланялся, принимая эти проявления искренней дружбы и расположения, повторяя бесконечно: "Спасибо, спасибо", - но из своего портфеля больше ничего не доставал.
- В таком случае поехали, - сказал Алеко Никитич переводчице.
Бедейкер и переводчица сели в выделенную гостю "Волгу", а Алеко Никитич с Глорией - в "Волгу" редакционную. Минут через пять появился Индей Гордеевич.
- Ригонда еще потанцует, - сказал он, усаживаясь. - Ее Бестиев проводит.
Прошел приблизительно час. Бедейкера благополучно сопроводили до гостиницы и завезли домой Индея Гордеевича.
- Ты отдыхай, - задумчиво сказал Алеко Никитич Глории, - а я заеду в редакцию, молодежь разгоню...
Конференц-зал опустел. За столом ел и пил Вовец, полемизируя с разомлевшим Колбаско.
- Мне твои подачки не нужны, - говорил Вовец. - Я прекрасно помню, что должен тебе шесть сорок. И я их к зиме тебе отдам.
- Кому должен - прощаю! - отвечал Колбаско.
- Унижения не терплю! - говорил Вовец. - К зиме все отдам до копейки!
- Кому должен - прощаю! - отвечал Колбаско.
- А за это могу и по роже! - говорил Вовец.
- Кому должен - прощаю! - отвечал Колбаско.
- Почему вы не идете домой? - спросил Алеко Никитич, сдирая со стены коллаж-монтаж Дамменлибена.
- Мы отпустили Аню, - сказал Вовец, - и остались на ночное дежурство, чтобы ничего не случилось...
- Ступайте домой! - почти приказал Алеко Никитич. - Несотрудникам запрещено находиться в помещении редакции в нерабочее время!
Колбаско, пошатываясь, встал.
- Я не могу идти домой, Алеко Никитич... Мне все там... напоминает об утраченном счастье...
- Не распускайте нюни, Колбаско! Проявите такое же мужество в жизни, какое вы проявляете в поэзии. Позвоните Людмилке и не валяйте дурака... Давайте я наберу номер...
Они прошли в незакрытый кабинет Индея Гордеевича.
Когда в трубке послышался сонный женский голос, Алеко Никитич передал трубку Колбаско и шепнул:
- С богом!
- Людмилка! - сбивчиво заговорил Колбаско. - Это я... Это я, Людмилка!.. Я!.. Я сейчас приеду и заберу тебя!.. Людмилка?.. Это я!.. Я абсолютно трезв!.. Мы с Алеко Никитичем принимали Бедейкера из Фанберры... Спешу к тебе!.. Спе-шу!..
Колбаско положил трубку.
- Ну? - нетерпеливо спросил Алеко Никитич.
- Вы ее не знаете, - захныкал Колбаско. - Она гордая... Она ни за что не вернется...
- Женщины любят силу, Колбаско. Оторвите ее от матери...
- Прямо сейчас?
- Да. Прямо сейчас. Поезжайте и оторвите.
Алеко Никитич привел Колбаско в конференц-зал. Вовец ел и пил, получая несказанное удовольствие.
- Не желаете? - предложил он Алеко Никитичу тоном хозяина.
- Вовец, помогите Колбаско добраться до Людмилки, - сказал Алеко Никитич.
- Унижаться? - спросил Вовец, явно не желая вылезать из-за стола.
- Это их дело. Давайте, Вовец.
Вовец нехотя встал.
- Ну, что? Посошок? - тоскливо сказал он.
- Никаких посошков! Марш домой!
- Ах, так! - оскорбился Вовец. - Ноги моей больше не будет в этом доме! Позовете еще! Белого коня пришлете! А я вам вот покажу!
- Позовем, позовем, - говорил Алеко Никитич, подталкивая обоих к выходу. - И коня белого пришлем...
- А вот я вам покажу! - кричал Вовец.
- А вы нам вот покажете, - соглашался Алеко Никитич.
Решив объявить вахтерше Ане выговор в приказе за самовольную отлучку, он направился в подсобку посмотреть, выключены ли краны газовой плиты. Проходя мимо своего кабинета, он захотел удостовериться в том, что кабинет заперт, но дверь неожиданно поддалась, и, когда Алеко Никитич щелкнул выключателем, то увидел картину, поразившую его в самое сердце, заставившую разочароваться коренным образом в таких понятиях, как "дружба", "благодарность", "человеческое отношение", и предрешившую в конце концов его дальнейшую судьбу главного редактора журнала "Поле-полюшко".
На черном кожаном диване, рядом с глубоко спящей машинисткой Ольгой Владимировной, храпел в одних трусах, но при пиджаке с галстуком, художник Теодор Дамменлибен, положив волосатую ногу на стол Алеко Никитича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41