Лесков Николай Семенович
Сеничкин яд
Лесков Николай Семенович
Сеничкин яд
По запискам Исмайлова (30-е годы)
Издревле изблева змий сатана смрадный
яд свой, им же окалях прелестию души
чистоту и омрачи ума благоискусную
светлость.
Сказ об "Отцех и страдальцах"
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Полагают, что "Сеничкин яд", которым опоены многие души в России, изобретен и выработан в шестидесятых годах в химической лаборатории военно-медицинской академии лекарским сыном Базаровым. Здесь же этот яд будто разлит и разослан прямо во все мужские и женские училища, причём наибольшие его дозы попали и в духовные семинарии. Таким образом будто и пошла отрава самым вредным из ядов - "Сеничкиным ядом".
Но есть и другое мнение, что "Сеничкин яд" гораздо старше самого Базарова и вывезен к нам из заграницы контрабандою в кавалерийских тороках, а разливка его первоначально производилась кустарным образом по домам, и притом чаще всего по домам самым почтенным, именитым и поставленным в самые выгодные, по-видимому, условия для того, чтобы такая вредная гадость, как "Сеничкин яд", туда ни под каким видом проникать не могла.
Наконец, существует ещё и третье объяснение, и оно, может быть, самое правильное, что "Сеничкин яд" это и есть та самая "прелесть, юже издревле изблева змий". Словом, это изобретение самого сатаны и изобретение, как сам чёрт, старое. Судя по необыкновенной скрытности заражения "Сеничкиным ядом", пристойно думать, что всего вернее это - действительно дело змия.
Впрочем, основательно разобраться в этом за давностью лет чрезвычайно трудно, но очень любопытно проследить, как "Сеничкин яд" распространился в русском обществе в годы, предшествовавшие рождению нашего поколения, которое несёт на себе сугубое обвинение за изобретение "яда". Это здесь и предлагается.
Материал для наблюдения, как распространялся и действовал "Сеничкин яд" в тридцатых годах нашего столетия, мы находим в записках магистра 2-го курса московской духовной академии и профессора вифанской семинарии, а впоследствии синодального секретаря Филиппа Филипповича Исмайлова, драгоценнейшею чертою характера которого надо считать его правдивость, часто совсем не щадящую его собственного самолюбия.
Педагогические наблюдения и заметки Исмайлова интересны не менее рассказанных уже по его запискам любовных и брачных эпизодов "глухой поры" тридцатых годов. Здесь мы увидим лжепатриотизм и лжеумствования лукавых людей, совершавших на полной свободе любопытный опыт воспитания государственных деятелей на такой манер, как их в чужих краях не воспитывают, т. е. в особенном самобытном русском направлении.
Всё это, по моему мнению, исполнено живого исторического интереса и вполне достойно внимания просвещённых людей, дорожащих благоденствием своей родины.
"История учит", и знать старые ошибки полезно для того, чтобы не желать повторять их наново.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Дом, где жил и волею-неволею производил свои житейские наблюдения магистр Исмайлов, был один из почётнейших домов в Петербурге, - это дом генерала-от-артиллерии Петра Михайловича Копцевича, который в своё время занимал очень важные должности: он был генерал-губернатором Западной Сибири, а потом, после небольшого перерыва, по приглашению государя Николая Павловича, служил командиром корпуса внутренней стражи и занимал видное место в орденской думе.
Служебный перерыв между генерал-губернаторством и командирством был вызван особым семейным обстоятельством, которое свидетельствует о крайней серьёзности отношений генерала к своим отеческим обязанностям. Копцевич был не только превосходный сын отечества, но и чадолюбивейший отец семьи, и когда выгоды последней требовали какой-нибудь жертвы, он не дорожил ничем, ни местом, ни карьерою. Исмайлов говорит:
"Он принял отставку (от генерал-губернаторства) потому единственно, что сын, десятилетний мальчик, воспитывавшийся у бабушки (в Малороссии) сделался нездоров, так что надо было лечить его путешествием. Посему генерал целый год ездил с ним по Германии и Италии".
Здесь заботливый отец имел полную возможность присмотреться к чужеземному воспитанию, и оно ему всё вообще чрезвычайно не понравилось.
Генерал Пётр Михайлович не любил ничего иностранного, и в таком точно духе у них составилась целая компания: "презирать иностранщину" - в их кружке это было в моде, друг перед другом они этим хвалились. Знакомство у Копцевича было обширное - преимущественно в высшем свете и в высшем духовенстве, которое Копцевич считал призванным и наиболее способным дать наилучшее направление русскому просвещению.
Пётр Михайлович ещё до поездки в Сибирь на генерал-губернаторство любил беседы с иерархами, из которых один, именно киевский митрополит Серапион Александровский,в своём рукописном дневнике оставил собственноручные заметки о встречах с этим генералом и частью о его характере.
Редактор "Гражданина", кн. Мещерский, недавно подвел "маленький вопрос" почему Филарета, митрополита московского, в печати называют по его фамилии Дроздов? Пользуюсь случаем дать недоуменному князю маленькое же объяснение. Филарета называют Дроздов потому, почему называют Стефан Яворский, Феофан Прокопович, Феофилакт Лопатинский, Игнатий Брянчанинов, Платон Левшин. В обетах монашеских нет отречения от их светских фамилий и называть их по фамилиям никогда не считалось за неуместное. А напротив, это дает удобство различать Филаретов, Платонов и Игнатьев, которых у нас было много. Если же кн. Мещерский этого не знает, то это только потому, что он вообще, как говорили в старину, "в книгах не зашёлся". (Прим. автора.)
Копцевич не пасовал и перед митрополитом. Для лучшего знакомства с этим непосредственным лицом приведём здесь маленькие выдержки из дневника киевского архипастыря, который на досуге собственноручно записывал важнейшие события своего времени.
Так, митрополит Серапион начертал, например, следующее:
"1816 г. июля 5-го, среда. Вечером был от генерала Копчевского адъютант, который объявил, что сей день жена генерала скончалась от родов".
"Июля 11-го, вторник. В пятом часу был генерал-лейтенант Копчевич и подчиван чаем".
"Ноября 3-го, пятница. Был генерал-лейтенант Копчевич и пожелал видеть знаки Андреевские бриллиантовые, пожалованные мне государем, кои, осмотрев, очень дорого ценил, сказав притом, что "сиё украшение прилично светским", что меня очень удивило".
В самом этом замечании генерала насчёт орденских украшений по-настоящему надо бы видеть некоторую тенденциозную ядовитость, но, быть может, Копцевич находил для суждения об архиерейских орденах основания во мнениях митрополита Платона Левшина, который основывался на чём-то ещё более древнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12