»
Солнце свершило свой круг по небу и неспешно закатилось за край мира. На землю спустилась ночь, и Жадред заступил на свою бессонную стражу в собственной спальне. Подле его кровати горела яркая лампа, а под подушками был спрятан острый кинжал.
Последние краски заката отгорели в распахнутых окнах, их сменила черная тьма, словно весь дом погрузился в недра могилы. Жадред в беспокойстве мерил шагами маленькую комнату. Наконец рядом с окном, над самым полом, сгустилось облачко лунного света. Оно превратилось в высокий дымный столб, а из столба вышла Лилайя.
«Любимая, — тотчас сказал Жадред. — Я знаю, что ты явилась убить меня. Ты ведь поклялась в этом.»
«Вот именно, » — заявила ведьма и подняла руку с острыми, как ножи, ногтями.
«Об одном прошу я тебя, дай мне несколько мгновений, и я объясню тебе кое-что.»
«Твоя кровь и раздробленные кости послужат лучшим объяснением всему, » — ответила Лилайя, но не двинулась с места.
«О любимая, я только хотел сказать, что жестоко ошибался. Теперь мой страх перед тобой и твоими родичами исчез, и я буду лишь счастлив принять смерть из твоих прекрасных рук. Я понял, что все же люблю тебя превыше всего на свете и теперь не желаю иной смерти, нежели от твоих поцелуев. Да, я пытался предать тебя, даже убить, но теперь понял, что это было глупо, что я, как ребенок, сделал то, что мне велели другие. Я должен был понимать, что близость с тобой, существом высшей расы, уже есть величайшее наслаждение, и лишь глупец может отказаться от такого счастья. А потому я признаю себя глупцом и прошу у тебя прощения за это.
Если моя смерть развлечет и порадует тебя — что ж, убей. Твоя красота не сравнится ни с чем в этом мире. Я пил из этой чаши, на которую немногие смели даже смотреть, и я почитаю себя счастливейшим из смертных. Уж лучше любить тебя всего месяц и затем принять смерть, чем всю жизнь жить с простой смертной женщиной и состариться рядом с ней.»
Взглянув в глаза своей жены, юноша понял, что старый маг не ошибся: эти бессмертные твари были о себе весьма высокого мнения, и потому Лилайя очень легко поверила в искренность слов Жадреда.
«За это, — сказала она, — я убью тебя не так мучительно, как собиралась.»
«Нет, о нет! — вскричал Жадред, словно в молитвенном экстазе, — Пусть моя боль будет моим последним даром тебе. Не щади меня, терзай и мучай, сколько тебе угодно. Ибо служить тебе, моя бессмертная богиня, есть мое самое сокровенное желание.»
Говоря все это, он приблизился к Лилайе, взял ее за руку и подвел к кровати. Яркий свет лампы озарил ведьму, и длинная темная тень протянулась от нее по ковру.
И тогда Жадред выхватил кинжал, упал перед Лилайей на колени и полоснул по ковру рядом с ее босыми ногами. И тотчас тень съежилась, словно смятый шелк, а в месте пореза выступил прозрачный ихор, словно кровь из раны. Страшно закричала Лилайя, которую предали во второй раз.
Разъяренной львицей бросилась она на Жадреда, намереваясь разорвать его на куски, но теперь в ее руках уже не было прежней силы.
А Жадред подхватил с порезанного ковра нечто, похожее на легчайшую кисею, скомкал его в крошечный сверток и отскочил в дальний угол комнаты, подальше от беснующейся Лилайи.
«О, муж мой, пожалей меня, пощади! — взмолилась она. — Я принесу тебе несметные сокровища:»
«У меня уже есть твое величайшее сокровище, » — ответил Жадред, показывая ей сжатый кулак.
«Я сделаю тебя королем, — завывала Лилайя. — И буду любить тебя до скончания дней!»
«Нет уж, дважды я не попадусь в одни и те же сети, » — заявил Жадред и сунул тень в маленький кожаный мешок, после чего тщательно перевязал его крепкой веревкой. А когда Лилайя бросилась ему в ноги, грубо оттолкнул ее.
Но она продолжала обнимать ему ноги, разметав по полу огненные волосы, содрогаясь от ненависти и рыданий.
«Что ж, похоже, я и в самом деле не в силах убить тебя, — проговорил Жадред. — Но теперь и не хочу. Ибо ясно вижу, что отныне твоя жизнь станет для тебя куда горшей казнью, чем удар меча. Мои люди отведут тебя в горы или в болота за дельтой реки. Там можешь делать что хочешь: хочешь, живи; хочешь — умри.»
«О, Жадред, — простонала Лилайя из-под мантии своих волос. — Я и в самом деле ничего не смогу больше сделать ни с тобой, ни с собой, но у меня есть одна тайна, которую тебе следует знать.»
«Я лучше послушаю завывание ветра в печных трубах, чем твои тайны.»
«Ты помнишь, как мы пировали, я, мои сестры и братья, в том королевском склепе?»
«Конечно, помню. Такое не забывают. И ты и твои родичи будут прокляты за это навеки.»
«А ты помнишь, что угощая друг друга, мы пили за наш успех и за наше бессмертие?»
«Проклятая потаскуха, и ты смеешь напоминать мне об этом! Я не могу лишить тебя жизни, но зато могу отрезать тебе язык! Довольно я слушал твои речи!»
«Послушай еще немного. Неужели ты никогда не спрашивал себя, что мы тогда имели в виду?»
«Победу над людским племенем, которое вы одурачили.»
«Не просто победу. Мое племя немногочисленно, и ради того, чтобы кровь не портилась в наших жилах, мы не можем сочетаться друг с другом постоянно. Раз в несколько столетий мы поселяемся в каком-нибудь городе и вступаем в брак с людьми — наши мужчины с вашими женщинами и наши женщины с вашими мужчинами. Ради того, чтобы зачать детей. И моя утроба приняла твое семя, Жадред. И подобное свершилось еще в восьми семьях.»
Юноша застыл, словно громом пораженный. Кожаный мешок с тенью становился все легче и легче в его руках. Лилайя, обессиленная и сломленная, лежала перед ним на полу. Ее кожа посерела, волосы потускнели, глаза утратили блеск. Но голос оставался в се так же полон меда и яда, и этот голос говорил ему:
«О Жадред, со мною ты волен делать все, что угодно. Но в моей утробе растет твой сын. И все, что ты сделаешь со мной, ты сделаешь и с ним тоже.»
Третий маг, отказавшись от богатых даров и взяв лишь небольшой кошель с золотом, выехал со двора. Но покой так и не снизошел на дом торговца, хотя, конечно же, большинство слуг могло теперь по крайней мене не опасаться спать ночами в своих постелях.
Но зато остальные не спали еще много ночей.
Не так-то просто мужчине отказаться от своего первенца.
Для Лилайи приготовили покои в одном из помещений погреба, за надежной железной дверью. Там прожила она все время до родин, под опекой самых преданных слуг. Теперь ведьма напоминала пустой сосуд, лампу, в которой сгорело все масло. Она угасала и таяла с каждым днем.
Под конец она утратила разум, став подобной годовалому младенцу. Сын торговца никогда не навещал ее в ее тюрьме. Но служанка, приставленная к Лилайе, каждый день докладывала ему о том, как растет в ее утробе ребенок. Казалось, все оставшиеся силы ведьмы ушли в ее большой, белый живот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Солнце свершило свой круг по небу и неспешно закатилось за край мира. На землю спустилась ночь, и Жадред заступил на свою бессонную стражу в собственной спальне. Подле его кровати горела яркая лампа, а под подушками был спрятан острый кинжал.
Последние краски заката отгорели в распахнутых окнах, их сменила черная тьма, словно весь дом погрузился в недра могилы. Жадред в беспокойстве мерил шагами маленькую комнату. Наконец рядом с окном, над самым полом, сгустилось облачко лунного света. Оно превратилось в высокий дымный столб, а из столба вышла Лилайя.
«Любимая, — тотчас сказал Жадред. — Я знаю, что ты явилась убить меня. Ты ведь поклялась в этом.»
«Вот именно, » — заявила ведьма и подняла руку с острыми, как ножи, ногтями.
«Об одном прошу я тебя, дай мне несколько мгновений, и я объясню тебе кое-что.»
«Твоя кровь и раздробленные кости послужат лучшим объяснением всему, » — ответила Лилайя, но не двинулась с места.
«О любимая, я только хотел сказать, что жестоко ошибался. Теперь мой страх перед тобой и твоими родичами исчез, и я буду лишь счастлив принять смерть из твоих прекрасных рук. Я понял, что все же люблю тебя превыше всего на свете и теперь не желаю иной смерти, нежели от твоих поцелуев. Да, я пытался предать тебя, даже убить, но теперь понял, что это было глупо, что я, как ребенок, сделал то, что мне велели другие. Я должен был понимать, что близость с тобой, существом высшей расы, уже есть величайшее наслаждение, и лишь глупец может отказаться от такого счастья. А потому я признаю себя глупцом и прошу у тебя прощения за это.
Если моя смерть развлечет и порадует тебя — что ж, убей. Твоя красота не сравнится ни с чем в этом мире. Я пил из этой чаши, на которую немногие смели даже смотреть, и я почитаю себя счастливейшим из смертных. Уж лучше любить тебя всего месяц и затем принять смерть, чем всю жизнь жить с простой смертной женщиной и состариться рядом с ней.»
Взглянув в глаза своей жены, юноша понял, что старый маг не ошибся: эти бессмертные твари были о себе весьма высокого мнения, и потому Лилайя очень легко поверила в искренность слов Жадреда.
«За это, — сказала она, — я убью тебя не так мучительно, как собиралась.»
«Нет, о нет! — вскричал Жадред, словно в молитвенном экстазе, — Пусть моя боль будет моим последним даром тебе. Не щади меня, терзай и мучай, сколько тебе угодно. Ибо служить тебе, моя бессмертная богиня, есть мое самое сокровенное желание.»
Говоря все это, он приблизился к Лилайе, взял ее за руку и подвел к кровати. Яркий свет лампы озарил ведьму, и длинная темная тень протянулась от нее по ковру.
И тогда Жадред выхватил кинжал, упал перед Лилайей на колени и полоснул по ковру рядом с ее босыми ногами. И тотчас тень съежилась, словно смятый шелк, а в месте пореза выступил прозрачный ихор, словно кровь из раны. Страшно закричала Лилайя, которую предали во второй раз.
Разъяренной львицей бросилась она на Жадреда, намереваясь разорвать его на куски, но теперь в ее руках уже не было прежней силы.
А Жадред подхватил с порезанного ковра нечто, похожее на легчайшую кисею, скомкал его в крошечный сверток и отскочил в дальний угол комнаты, подальше от беснующейся Лилайи.
«О, муж мой, пожалей меня, пощади! — взмолилась она. — Я принесу тебе несметные сокровища:»
«У меня уже есть твое величайшее сокровище, » — ответил Жадред, показывая ей сжатый кулак.
«Я сделаю тебя королем, — завывала Лилайя. — И буду любить тебя до скончания дней!»
«Нет уж, дважды я не попадусь в одни и те же сети, » — заявил Жадред и сунул тень в маленький кожаный мешок, после чего тщательно перевязал его крепкой веревкой. А когда Лилайя бросилась ему в ноги, грубо оттолкнул ее.
Но она продолжала обнимать ему ноги, разметав по полу огненные волосы, содрогаясь от ненависти и рыданий.
«Что ж, похоже, я и в самом деле не в силах убить тебя, — проговорил Жадред. — Но теперь и не хочу. Ибо ясно вижу, что отныне твоя жизнь станет для тебя куда горшей казнью, чем удар меча. Мои люди отведут тебя в горы или в болота за дельтой реки. Там можешь делать что хочешь: хочешь, живи; хочешь — умри.»
«О, Жадред, — простонала Лилайя из-под мантии своих волос. — Я и в самом деле ничего не смогу больше сделать ни с тобой, ни с собой, но у меня есть одна тайна, которую тебе следует знать.»
«Я лучше послушаю завывание ветра в печных трубах, чем твои тайны.»
«Ты помнишь, как мы пировали, я, мои сестры и братья, в том королевском склепе?»
«Конечно, помню. Такое не забывают. И ты и твои родичи будут прокляты за это навеки.»
«А ты помнишь, что угощая друг друга, мы пили за наш успех и за наше бессмертие?»
«Проклятая потаскуха, и ты смеешь напоминать мне об этом! Я не могу лишить тебя жизни, но зато могу отрезать тебе язык! Довольно я слушал твои речи!»
«Послушай еще немного. Неужели ты никогда не спрашивал себя, что мы тогда имели в виду?»
«Победу над людским племенем, которое вы одурачили.»
«Не просто победу. Мое племя немногочисленно, и ради того, чтобы кровь не портилась в наших жилах, мы не можем сочетаться друг с другом постоянно. Раз в несколько столетий мы поселяемся в каком-нибудь городе и вступаем в брак с людьми — наши мужчины с вашими женщинами и наши женщины с вашими мужчинами. Ради того, чтобы зачать детей. И моя утроба приняла твое семя, Жадред. И подобное свершилось еще в восьми семьях.»
Юноша застыл, словно громом пораженный. Кожаный мешок с тенью становился все легче и легче в его руках. Лилайя, обессиленная и сломленная, лежала перед ним на полу. Ее кожа посерела, волосы потускнели, глаза утратили блеск. Но голос оставался в се так же полон меда и яда, и этот голос говорил ему:
«О Жадред, со мною ты волен делать все, что угодно. Но в моей утробе растет твой сын. И все, что ты сделаешь со мной, ты сделаешь и с ним тоже.»
Третий маг, отказавшись от богатых даров и взяв лишь небольшой кошель с золотом, выехал со двора. Но покой так и не снизошел на дом торговца, хотя, конечно же, большинство слуг могло теперь по крайней мене не опасаться спать ночами в своих постелях.
Но зато остальные не спали еще много ночей.
Не так-то просто мужчине отказаться от своего первенца.
Для Лилайи приготовили покои в одном из помещений погреба, за надежной железной дверью. Там прожила она все время до родин, под опекой самых преданных слуг. Теперь ведьма напоминала пустой сосуд, лампу, в которой сгорело все масло. Она угасала и таяла с каждым днем.
Под конец она утратила разум, став подобной годовалому младенцу. Сын торговца никогда не навещал ее в ее тюрьме. Но служанка, приставленная к Лилайе, каждый день докладывала ему о том, как растет в ее утробе ребенок. Казалось, все оставшиеся силы ведьмы ушли в ее большой, белый живот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39