— Быть может, — пропела она своим серебряным голосом, — ты расскажешь мне, что здесь, по-твоему, со мною будет?
— Ах, как славно! — непритворно умилился сын Жадреда. — Полагаю, я сохраню тебе жизнь на одну ночь и один день. Но с новым закатом ты, нежная и невинная дева, будешь подвергнута медленной и мучительной смерти, ибо таково желание моих братьев и сестер. Равно как и мое. А затем мы тобою пообедаем — и с немалым аппетитом. Но эти волосы я сохраню, — добавил он, взвешивая на руке тяжелую массу вьющихся волос Совейз. — Они будут чудным украшением к моему новому платью. А твои прекрасные глаза мы поместим в хрустальный шар. Я велю оправить его в золото и буду носить как браслет с самыми драгоценными сапфирами в мире. И вспоминать тебя с нежностью и любовью. О, вот прекрасная мысль! Я сложу о твоей смерти балладу и так оставлю твое имя в веках! Скажи, как твое имя, прекрасная дева?
Совейз услышала, как зароптали остальные мертвецы. Не так уж часто хочется едоку знать, как звали то мясо, которое лежит теперь на его тарелке. Впрочем, все тут же согласились, что мясо настолько прекрасно, что вполне заслуживает такой чести. Но будущее кушанье не оценило, сколь высоко его вознесли, прежде чем зажарить.
— Мое имя ни к чему тебе, — ответила Совейз, — а твоя песня — ни к чему мне. Также нет мне дела до твоих ночных и дневных развлечений и уж тем более до твоего обеда. Все, что меня сейчас заботит, это придумать, что бы такое сотворить с вами.
Эти слова прозвучали совсем иначе. Услышь ее сейчас Азрарн, он расхохотался бы и повторил свои недавние слова: «Ты — истинная дочь моя!» Ибо в этот миг Совейз была плоть от плоти его и кровь от крови.
Однако в городе Шадме, видимо, забыли о том, что существует Нижний Мир — или полагали себя тоже причастными к племени демонов, как и жителей Драхим Ванашты. (Что являлось грубейшей ошибкой.)
Поэтому сын Жадреда взглянул на грозящую ему девушку лишь с веселым изумлением.
— Я полагаю, те, первые чары все еще действуют? — вопросила Совейз прежним тоном. — Ничто не может нанести вреда вашему племени — ни огонь, ни сталь, ни камень, ни кость?
— Да, моя сладенькая. Ничто из этого.
— Равно как и солнце безвредно для вас, ибо вы — полукровки?
— И снова да. Его лучи не опалят нашей кожи, хоть мы и не любим этот сверкающий шар, ибо он — уродливая ошибка богов.
— А как насчет ваших собственных теней? — спросила Совейз, и голос ее был полон яда и меда.
— Смотри, — сказал юноша и поднял руку так, что ее тень четко обрисовалась на неровной поверхности барельефа. — У нас есть тени. Только совсем не такие, как у людей. Нам нельзя повредить, ткнув в нашу тень кинжалом или отрезав ее от наших ног. Можешь попробовать, если хочешь.
— В таком случае, возможно ли вообще убить вас? — задумалась Совейз. — Есть ли у вас уязвимые места?
— Ах, — рассмеялся юноша, — не утруждай свою прекрасную головку такими рассуждениями. Подумай лучше о том, что я вскорости сделаю с тобой.
Смеясь, он взял ее руку, поцеловал, а затем лизнул гладкую кожу.
Совейз и не подумала вздрогнуть или вырваться. Чем увереннее в себе эти полутрупы, населяющие Шадм, подумала она, тем легче с ними будет справиться. Юноша, который, конечно же, не мог читать ее мысли, рассеялся еще громче.
— Подумать только, какая невозмутимость! Дорогой отец, за эту добычу я уделю тебе кусок со своего стола и накормлю своими руками!
Дрожь прошла по телу Жадреда. Он согнулся еще почтительнее, и только жуки и маленькие могильные черви, из которых состоял ковер в этом шатре, могли видеть, как загорелись глаза старика. Он был просто счастлив.
— О, — сказала Совейз. — Так вы и людей кормите человеческим мясом? А мне он, помнится, говорил, что не изверг.
— А мы все не изверги, — ответил юноша. — И потому не можем оставить голодными наших слуг и гончих. Они едят не хуже нас, поверь мне. Но человечьего мяса им перепадает редко, лишь в виде большого лакомства. Этот вожделеющий твоей плоти старик сейчас чуть ли не умирает от счастья, полагая, что я уделю ему кусочек от тебя. Но ему достанется иное кушанье. А тебя я приберегу для себя и своей любимой сестры.
Сборище умертвий расхохоталось, а юноша повел свою жертву мимо светильников и плит, в самый темный угол шатра. Здесь, наполовину врытая в землю, стояла дверь, из которой открывался ход вниз, под город.
Еще во времена человеческого правления под Шадмом уже была прорыта целая сеть подземных переходов, и умертвия беспрепятственно перемещались по ночам туда, куда хотели. Теперь же этот лабиринт сильно увеличился и обрел множество новых лазов, ведущих ко всем площадям города.
В подземелье не горел ни один факел, здесь было темно и влажно, но юноша прекрасно ориентировался в кромешной тьме. Однако ведя за руку свою жертву по извилистым тоннелям, он обнаружил, что девушка видит в темноте лучше, чем кошка. Вслед за ними отправился один из присных Жадреда, гнусное обезьяноподобное существо — то ли охранять пленницу, то ли в качестве свиты правителя. Так, следуя за умертвием и слыша тяжелое дыхание мерзкого существа за спиной, Совейз прошла по тоннелям и поднялась по небольшой пологой лестнице. Юноша вывел ее из-под земли на другой конец города, к большому, украшенному множеством колонн дворцу на берегу реки.
Этот дворец совсем не походил на дом, который упоминал в своем рассказе старик. Казалось, над ним прошел ураган. Штукатурка осыпалась, каменная кладка покрылась сетью трещин, а в одном месте и вовсе проломилась. В немногих уцелевших окнах были вставлены красные стекла, и за ними жутким фосфоресцирующим светом горели огромные лампы, так что прямоугольники красного света ложились на мостовую. Войдя в дом и поднимаясь по скрипучим лестницам на верхний этаж, Совейз увидела, что все комнаты этого дома заполняли живые уродливые статуи с перекошенными лицами и горящими фосфором глазами.
— Не бойся их, — сказал ей юноша. — Это наши дети, рожденные от людей. Они слабы и почти лишены нашей крови. Хотя человечье мясо любят ничуть не меньше. Но в них мало красоты и силы. Мы позволяем им иногда бывать с нами. Это нас развлекает.
Сын Жадреда привел ее в комнату, лишенную окон и почти лишенную обстановки, за исключением огромной кровати, спрятанной за парчовым пологом. Юноша прикрыл за собою дверь, оставив обезьяноподобного стража снаружи и проговорил:
— Сними свое платье, чтобы я мог увидеть плоть, которой жажду вкусить с новым заходом солнца.
Совейз снова улыбнулась ему, и что-то в этой улыбке показалось умертвию странным, потому что он нахмурился и повторил свой приказ куда грубее.
— Как пожелаешь, мой повелитель, — ответила Совейз.
Она расстегнула свое платье у ворота и вынула руки из рукавов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39