И быстрее, чем ей могло представиться в минуту наивысшего отчаяния, она пришла снова в отличное настроение, улучшавшееся под действием каждого сказанного им слова. Конечно, некоторые темы должны были беспокоить ее до конца жизни, — например, упоминание о сундуке или шкафе. Черного лака она не терпела ни в каком виде. И все же даже она допускала, что случайное напоминание о былых заблуждениях, хоть и несколько неприятное, могло, однако, оказаться небесполезным.
Романтические тревоги вскоре уступили место заботам житейского свойства. Длительное ожидание письма от Изабеллы с каждым днем беспокоило Кэтрин все сильнее. Ей не терпелось узнать о жизни в Бате, о том, кто нынче бывает в Верхних и Нижних залах, а в особенности — насколько удачно получилось у Изабеллы задуманное ею еще при Кэтрин кружево и каковы сейчас ее отношения с Джеймсом Сведения этого рода могли до нее дойти только от Изабеллы. Джеймс не собирался писать ей до своего возвращения в Оксфорд, а от миссис Аллен нельзя было ждать письма до ее прибытия в Фуллертон. Но ведь Изабелла обещала забросать ее письмами. А если она что-нибудь обещает, она ведь не успокаивается, пока этого не сделает! Отсутствие писем казалось совершенно необъяснимым.
Каждое утро на протяжении девяти дней заставляло Кэтрин переживать все большее и большее разочарование. Но на десятое — первым, что ей бросилось в глаза при входе в комнату для завтрака, было письмо в радостно протянутой руке Генри. Она поблагодарила его так горячо, как будто письмо было написано им самим.
— Увы, оно всего лишь от Джеймса! — пробормотала она, рассмотрев почерк, которым был написан адрес.
Она распечатала конверт. Письмо было послано из Оксфорда и содержало следующее:
"Дорогая Кэтрин!
Один Бог знает, как трудно мне об этом писать, но чувство долга заставляет меня сообщить тебе, что между мисс Торп и мною все кончено. Вчера в Бате мы с ней расстались, чтобы не встретиться никогда. Не буду описывать подробности — они только сильнее тебя ранят. Сведения совсем с другой стороны, которые дойдут до тебя достаточно быстро, откроют тебе, кто в этом виноват, и оправдают твоего брата во всем, кроме слишком легкомысленной веры в чью-то ответную привязанность. Слава Богу, глаза мои открылись вовремя! Но удар был тяжелым. После великодушного согласия, полученного от отца… Но довольно об этом. Она сделала меня несчастным навеки! Напиши мне скорее, Кэтрин — ведь ты мой единственный друг. На твою-то любовь я могу полагаться. Надеюсь, ты уже покинешь Нортенгер, когда капитан Тилни объявит о своей помолвке — в противном случае, ты окажешься в неловком положении. Бедняга Торп находится здесь. Я боюсь с ним встретиться — его честное сердце этого не выдержит. Я написал ему и нашему отцу. Больше всего меня огорчает ее двуличие. До последнего дня, когда я пробовал с ней объясниться, она убеждала меня, что привязана ко мне ничуть не меньше, чем прежде, и высмеивала мои опасения. Мне стыдно сознавать, как долго меня обманывали. Но если когда-нибудь мужчина мог верить в любовь женщины, этим мужчиной был я. До сих пор не могу понять, чем она руководствовалась. Чтобы добиться благосклонности Тилни, ей вовсе не нужно было водить меня за нос. В конце концов мы разошлись по обоюдному согласию. Если бы я ее никогда не видел! Такой женщины мне уже больше не встретить. Кэтрин, дорогая, хорошенько подумай, прежде чем решишься кому-нибудь отдать свое сердце!
Твой и т. д.",
Кэтрин не прочла и трех строк, когда ее внезапно изменившееся лицо и краткие восклицания, выражавшие огорченное удивление обнаружили, что она получила печальные вести. Внимательно наблюдавший за ней, пока она читала, Генри ясно понял, что конец письма был столь же безрадостным, как и его начало. Однако приход генерала не позволил ему даже задать ей какой-нибудь вопрос. Они сразу приступили к завтраку. Но у Кэтрин кусок не шел в горло. Слезы стояли в ее глазах, а когда все уселись за стол, — поползли по щекам. Какое-то время письмо было зажато в ее руке, потом она положила его на колени, затем — сунула в карман. Казалось, она перекладывала его бессознательно. К счастью, генерал, занятый какао и газетой, не удосужился обратить на нее внимание. Но для других участников завтрака ее огорчение было достаточно очевидным. Как только она смогла встать, она поспешила к себе в комнату. Но там производилась уборка, и ей пришлось снова спуститься. Надеясь побыть одной, она повернула в гостиную, но туда же зашли Генри и Элинор, горячо обсуждавшие в эту минуту ее состояние. Извинившись, она хотела уйти, но друзья, совершив над ней небольшое насилие, заставили ее остаться, и Элинор очень ласково выразила ей свое сочувствие и готовность оказать хоть какую-то помощь. После этого они оставили ее а одиночестве.
Поразмыслив около получаса о своем горе, она почувствовала себя способной встретиться с друзьями. Но в силах ли она будет поделиться с ними печальным известием — было неясно. Возможно, в ответ на прямой вопрос она смогла бы что-то сказать, осторожно намекнуть о содержании письма, — не более. Разоблачить подругу, столь близкую подругу, какой была для нее Изабелла, рассказать о несчастье, постигшем ее собственного брата! Разговор на эту тему казался ей немыслимым. Генри и Элинор были в комнате для завтрака одни. Когда она вошла, оба взглянули на нее с беспокойством. Кэтрин села на свое место за столом, и после короткого молчания Элинор спросила:
— Вы не получили никаких печальных известий из Фуллертона? Мистер и миссис Морланд, ваши братья и сестры, надеюсь, вполне здоровы?
— Благодарю вас, — сказала Кэтрин со вздохом, — там все благополучно. Я получила письмо от брата из Оксфорда.
Какое-то время все молчали, после чего Кэтрин сквозь слезы добавила:
— Наверно, у меня навсегда отпала охота получать письма!
— Мне, право, жаль, — сказал Генри, захлопнув только что открытую книгу. — Если бы я знал, что в письме сообщается — что-то неприятное, я бы вам его передал совсем с иным чувством.
— В нем сообщается самое худшее, что только можно себе представить! У бедного Джеймса ужасное горе. Вы скоро о нем услышите.
— То, что у него такая ласковая, такая отзывчивая сестра, — мягко произнес Генри, — должно ему служить утешением в любом несчастье.
— Прошу вас лишь об одном одолжении, — взволнованно сказала Кэтрин немного спустя. — Когда вы узнаете о приезде вашего брата, предупредите меня заранее, чтобы я до этого успела уехать.
— Наш брат! Фредерик?
— Да. Мне, конечно, будет тяжело так скоро с вами расстаться. Но после того, что случилось, находиться с капитаном Тилни под одной крышей для меня невозможно.
Элинор с еще большим изумлением уставилась на нее, отложив шитье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65