В ту же секунду
оттуда хлынули звуки пьяной оргии. Разливалась гармошка, что-то иное
голосила радиола, громко звенела посуда, невнятно гудели разговоры,
перекрываемые выкриками то ли танцующих, то ли дерущихся. Путь в башню -
единственное место, где ему, по всей вероятности, не грозила серьезная
опасность, теперь был закрыт.
"Какого черта! - Антона вдруг охватило бешенство. - Хозяйка сама
поселила его в башне, на две недели отдала башню ему, а раз так, то нечего
устраивать там бардаки! Но он им покажет!"
Антон развернулся и как на приступ ринулся в башню. Он не очень четко
представлял, как именно и кому он будет "показывать", но "показывать"
оказалось нечего и некому. В башне было пусто, прохладно и тихо, а
приглушенные стеной звуки пьянки явно доносились снаружи - из склепа.
Антон пробежал через раскаленную сковороду площади и нырнул в склеп.
Пусто, прохладно, тихо. Ровный каменный пол - и никаких следов вчерашних
могил. Шум и рев несутся из башни.
Антон остался в дверях склепа, бесцельно глядя на площадь. Та млела в
пыльной неподвижности полудня. Здесь ничто не могло меняться, поэтому
особенно дико было видеть утонувший в пыли железнодорожный состав.
Председатель совхоза с усердием мимического актера шагал вдоль поезда, не
двигаясь с места. Холеный кот, тот самый, которого несла приехавшая баба,
вышел из-за башни и улегся в позе спящего сфинкса в тени вагонных колес.
Окружающий мир жил по своим неведомым законам, Антон видел, что не
сумеет изменить в нем ничего. Он может кричать, плакать, лезть на кулаки,
мир этого даже не заметит и по-прежнему будет творить свое мерзостное
действо. А когда придет час, наигравшаяся нечисть расправится с самим
Антоном, и все равно ничего вокруг не изменится.
Антону не стало страшно, бояться он уже устал. Вместо того пришло
забытое с детства ощущение драки с бесконечно сильнейшим противником,
когда забываешь о правилах и о собственной шкуре, когда остается
единственная не мысль даже, а чувство: "меня ударили, а я - нет...". И
стремишься только достать и вцепиться. Но во что вцепляться здесь?
- Ненавижу!.. - выдохнул Антон.
Дремлющий в тени кот вскочил, одним прыжком взлетел на платформу,
выгнул спину и заплевался в сторону Антона. Поезд мягко дернул и, набирая
ход, поехал с площади. Неожиданно он оказался очень длинным. Мимо Антона
все быстрее и быстрее проплывали пассажирские и товарные вагоны, черные
нефтяные цистерны, рестораны и рефрижераторы. Мелькали платформы со
щебнем, полувагоны с брусом и досками, безоконные почтовые и красные
пожарные вагоны. Скорость все нарастала, погромыхивание колес на стыках
сменилось дробной стукотней. Проносились пузатые цементовозы,
саморазгружающиеся тележки и снова целые серии товарных и пассажирских
вагонов уже неразличимых в вихре.
Наконец, последний с красными фонарями вагон свистнул мимо, и Антон
увидел, что поезд уезжает с площади. Домики разъехались в стороны, открыв
перспективу, ограниченную грядой близких холмов. Было хорошо видно, как
развивший чудовищную скорость поезд: паровоз и три покалеченные платформы
- ползет по изумрудному склону, постепенно приближаясь к горизонту.
Антон не знал, что происходит, но чувствовал, что это свершается
помимо воли хозяев, и потому стоял, замерев в напряженном ожидании,
надеясь, что в башне ничего не заметят.
- Котик уехал! - трубный вопль резанул слух.
Чуть не сбив Антона с ног из склепа вырвалась приехавшая утром
бабища. Продолжая трубить, она помчалась вдогонку поезду.
"Скорее же!" - мысленно понукал Антон поезд. Паровозик послушно
рванул, скорость и без того чудовищная, увеличилась стократно, но на
движении это ничуть не сказалось, состав продолжал неспешно ползти. Бабища
в несколько громадных прыжков догнала его, вскочила на платформу, ухватила
котика, зажав его под мышкой, а потом принялась делать что-то со сцепкой
последнего вагона. Поезд поднажал еще, скорость, с которой он уезжал,
превысила все мыслимое, телеграфные столбы вдоль путей слились в ровную
серую ленту, пейзажа по сторонам было не разглядеть, лишь ежесекундно
мелькали одинаковые здания станций, мимо которых пролетал состав. Но при
этом убегающий поезд начал медленно, словно нехотя, приближаться. Бабища
монументом возвышалась на платформе.
Этого Антон спокойно наблюдать не мог. Он судорожно схватил ртом
воздух, напрягся, уперся взглядом в сцепку вагона и истово, изо всех сил
принялся отталкивать его. Должно быть, скорость еще возросла, просто
чувства не умели воспринимать такое. И вновь состав мучительно медленно
двинулся вверх по склону.
Бабища завыла. Выронив котика, она двумя руками ухватила антонов
взгляд и принялась выламывать его, пытаясь оторвать от сцепки. Дикая боль
вспыхнула в глубине лба под бровями. Антон мычал сквозь сжатые зубы, но
продолжал упираться. Он не знал, зачем это делает, просто ему удалось
достать обидчика, и он вцепился в него и бил, не раздумывая о причинах.
Неожиданно оказалось, что склеп за спиной полон народу: какие-то существа
пытались выбраться наружу, и приходилось, раскорячившись в дверях, держать
еще и их. Обе розовые хозяйки лезли с боков, твердя в унисон: "Ай, гость!
Ай, гость!" - и щипались мягкими бескостными пальцами. А сверху в
пространство дверного проема ввинчивались длиннейшие телескопические шеи.
На их концах серыми мешками болтались головы, с унылым любопытством
глазеющие на происходящее.
Бесконечно долго подползал состав к гребню пологого холма, и все это
время нельзя было ни отвести в сторону изодранный взгляд, ни вдохнуть
полной грудью, ни расслабиться хотя бы на долю секунды. И все же, когда
казалось сердце лопнет от перенапряжения, паровоз коснулся колесами
окоема. Зацепившись, он словно реально обрел свою призрачную скорость и
мгновенно исчез, лишь ударил болезненно в глазницы сорванный взор.
Тогда Антон ухватил взглядом за край горизонта и задернул его, словно
молнию на куртке.
Потом он шагнул в сторону, выпуская тех, кто был в склепе. Ему было
все равно, что станут с ним делать сейчас. Он все-таки сумел ударить
врага, а остальное его не интересовало.
Наружу никто не вышел, склеп был пуст. Пусто было в башне, пустынно
на площади, лишь фигура с кожаной папкой продолжала бессмысленное
подвижничество. Антон заметил, что сквозь председателя просвечивают
пыльные деревца и голубой штакетник оград.
1 2 3 4 5 6 7
оттуда хлынули звуки пьяной оргии. Разливалась гармошка, что-то иное
голосила радиола, громко звенела посуда, невнятно гудели разговоры,
перекрываемые выкриками то ли танцующих, то ли дерущихся. Путь в башню -
единственное место, где ему, по всей вероятности, не грозила серьезная
опасность, теперь был закрыт.
"Какого черта! - Антона вдруг охватило бешенство. - Хозяйка сама
поселила его в башне, на две недели отдала башню ему, а раз так, то нечего
устраивать там бардаки! Но он им покажет!"
Антон развернулся и как на приступ ринулся в башню. Он не очень четко
представлял, как именно и кому он будет "показывать", но "показывать"
оказалось нечего и некому. В башне было пусто, прохладно и тихо, а
приглушенные стеной звуки пьянки явно доносились снаружи - из склепа.
Антон пробежал через раскаленную сковороду площади и нырнул в склеп.
Пусто, прохладно, тихо. Ровный каменный пол - и никаких следов вчерашних
могил. Шум и рев несутся из башни.
Антон остался в дверях склепа, бесцельно глядя на площадь. Та млела в
пыльной неподвижности полудня. Здесь ничто не могло меняться, поэтому
особенно дико было видеть утонувший в пыли железнодорожный состав.
Председатель совхоза с усердием мимического актера шагал вдоль поезда, не
двигаясь с места. Холеный кот, тот самый, которого несла приехавшая баба,
вышел из-за башни и улегся в позе спящего сфинкса в тени вагонных колес.
Окружающий мир жил по своим неведомым законам, Антон видел, что не
сумеет изменить в нем ничего. Он может кричать, плакать, лезть на кулаки,
мир этого даже не заметит и по-прежнему будет творить свое мерзостное
действо. А когда придет час, наигравшаяся нечисть расправится с самим
Антоном, и все равно ничего вокруг не изменится.
Антону не стало страшно, бояться он уже устал. Вместо того пришло
забытое с детства ощущение драки с бесконечно сильнейшим противником,
когда забываешь о правилах и о собственной шкуре, когда остается
единственная не мысль даже, а чувство: "меня ударили, а я - нет...". И
стремишься только достать и вцепиться. Но во что вцепляться здесь?
- Ненавижу!.. - выдохнул Антон.
Дремлющий в тени кот вскочил, одним прыжком взлетел на платформу,
выгнул спину и заплевался в сторону Антона. Поезд мягко дернул и, набирая
ход, поехал с площади. Неожиданно он оказался очень длинным. Мимо Антона
все быстрее и быстрее проплывали пассажирские и товарные вагоны, черные
нефтяные цистерны, рестораны и рефрижераторы. Мелькали платформы со
щебнем, полувагоны с брусом и досками, безоконные почтовые и красные
пожарные вагоны. Скорость все нарастала, погромыхивание колес на стыках
сменилось дробной стукотней. Проносились пузатые цементовозы,
саморазгружающиеся тележки и снова целые серии товарных и пассажирских
вагонов уже неразличимых в вихре.
Наконец, последний с красными фонарями вагон свистнул мимо, и Антон
увидел, что поезд уезжает с площади. Домики разъехались в стороны, открыв
перспективу, ограниченную грядой близких холмов. Было хорошо видно, как
развивший чудовищную скорость поезд: паровоз и три покалеченные платформы
- ползет по изумрудному склону, постепенно приближаясь к горизонту.
Антон не знал, что происходит, но чувствовал, что это свершается
помимо воли хозяев, и потому стоял, замерев в напряженном ожидании,
надеясь, что в башне ничего не заметят.
- Котик уехал! - трубный вопль резанул слух.
Чуть не сбив Антона с ног из склепа вырвалась приехавшая утром
бабища. Продолжая трубить, она помчалась вдогонку поезду.
"Скорее же!" - мысленно понукал Антон поезд. Паровозик послушно
рванул, скорость и без того чудовищная, увеличилась стократно, но на
движении это ничуть не сказалось, состав продолжал неспешно ползти. Бабища
в несколько громадных прыжков догнала его, вскочила на платформу, ухватила
котика, зажав его под мышкой, а потом принялась делать что-то со сцепкой
последнего вагона. Поезд поднажал еще, скорость, с которой он уезжал,
превысила все мыслимое, телеграфные столбы вдоль путей слились в ровную
серую ленту, пейзажа по сторонам было не разглядеть, лишь ежесекундно
мелькали одинаковые здания станций, мимо которых пролетал состав. Но при
этом убегающий поезд начал медленно, словно нехотя, приближаться. Бабища
монументом возвышалась на платформе.
Этого Антон спокойно наблюдать не мог. Он судорожно схватил ртом
воздух, напрягся, уперся взглядом в сцепку вагона и истово, изо всех сил
принялся отталкивать его. Должно быть, скорость еще возросла, просто
чувства не умели воспринимать такое. И вновь состав мучительно медленно
двинулся вверх по склону.
Бабища завыла. Выронив котика, она двумя руками ухватила антонов
взгляд и принялась выламывать его, пытаясь оторвать от сцепки. Дикая боль
вспыхнула в глубине лба под бровями. Антон мычал сквозь сжатые зубы, но
продолжал упираться. Он не знал, зачем это делает, просто ему удалось
достать обидчика, и он вцепился в него и бил, не раздумывая о причинах.
Неожиданно оказалось, что склеп за спиной полон народу: какие-то существа
пытались выбраться наружу, и приходилось, раскорячившись в дверях, держать
еще и их. Обе розовые хозяйки лезли с боков, твердя в унисон: "Ай, гость!
Ай, гость!" - и щипались мягкими бескостными пальцами. А сверху в
пространство дверного проема ввинчивались длиннейшие телескопические шеи.
На их концах серыми мешками болтались головы, с унылым любопытством
глазеющие на происходящее.
Бесконечно долго подползал состав к гребню пологого холма, и все это
время нельзя было ни отвести в сторону изодранный взгляд, ни вдохнуть
полной грудью, ни расслабиться хотя бы на долю секунды. И все же, когда
казалось сердце лопнет от перенапряжения, паровоз коснулся колесами
окоема. Зацепившись, он словно реально обрел свою призрачную скорость и
мгновенно исчез, лишь ударил болезненно в глазницы сорванный взор.
Тогда Антон ухватил взглядом за край горизонта и задернул его, словно
молнию на куртке.
Потом он шагнул в сторону, выпуская тех, кто был в склепе. Ему было
все равно, что станут с ним делать сейчас. Он все-таки сумел ударить
врага, а остальное его не интересовало.
Наружу никто не вышел, склеп был пуст. Пусто было в башне, пустынно
на площади, лишь фигура с кожаной папкой продолжала бессмысленное
подвижничество. Антон заметил, что сквозь председателя просвечивают
пыльные деревца и голубой штакетник оград.
1 2 3 4 5 6 7