Это полемический вопрос, введенный в речь после изложения основных положений спора. После этого обычно дается опровержение. Рассмотрите еще пример: «Вы слышали показания подсудимых. Они утверждают, что этих преступлений не совершали, в доме Тюрикова не были; в тот день, 4 декабря, во времянке у Груднева распивали спиртные напитки и выходили только два раза за выпивкой. Но так ли это было? Полагаю, что нет. Есть веские и неоспоримые доказательства, опровергающие показания подсудимых и объективно восстанавливающие картину происшедшего» [172. С. 348].
Более тесному контакту с составом суда содействует вопросо-ответный ход (вопрос и реплика-ответ, объединенные в одно высказывание), например: «Осознавала ли Жемкова, что ее высказывания принесут вред? Конечно, она не могла этого не понимать. Желала ли она наступления вредных последствий для потерпевшей? Конечно, желала, хотя она и утверждает, что хотела лишь добиться справедливости» [172. С. 374]. Или: «Итак, подтверждаются ли показания Аксенова в этой части другими доказательствами по делу? Да, подтверждаются. Можем ли мы считать факт удушения потерпевшего, в том числе полотенцем, доказанным? Конечно, да» [172. С. 341]. Он активизирует внимание судей и облегчает восприятие речи. Почему? Потому что, расчленяя текст, вопросительные реплики придают речи экспрессивность, оттенок непринужденности, доверительности. Особенно важен этот ораторский прием в речах, произносимых перед присяжными заседателями: он имитирует разговор оратора с ними, заставляет их вникнуть в сущность обсуждаемых вопросов.
Повышенную эмоциональность судебной речи придает риторический вопрос. Это стилистическая фигура, представляющая собой вопросительное предложение, имеющее значение эмоционально усиленного утверждения или отрицания. Риторический вопрос характеризуется противоречием между формой и содержанием: в отрицательном вопросительном предложении содержится экспрессивная утвердительная информация; утвердительное вопросительное предложение несет в себе также экспрессивную, но отрицательную информацию. Риторический вопрос, как правило, содержит оценку того, о чем говорит оратор. Употребленный во вступлении, он, подчеркивая то или иное суждение, создает эффект эмоционального усиления и дает эмоциональный настрой всей речи. Эффект эмоционального усиления создается и в том случае, когда риторический вопрос содержит информацию по общим вопросам (которые были характерны для судебных речей дореволюционного и советского периодов), не касающимся конкретных материалов рассматриваемого дела, и оценивает их: «…А потом дети / вышли из-под контроля родителей // И вот результат налицо // И если так дальше / будут заниматься родители / воспитанием своих детей / то к чему же мы придем //». В этом случае риторический вопрос позволяет поставить в воспитательных целях моральные проблемы.
Полемизируя с процессуальным противником, судебный оратор довольно часто употребляет риторические вопросы, выражающие экспрессивно-эмоциональное уверенное отрицание противоположной позиции и апелляцию к суду: «Нам говорят / что для совершения / вот этого преступления / подсудимые вступили в преступный сговор // Но уважаемый суд / о каком сговоре может идти речь / если подсудимые / как они пояснили / еще и друг друга толком не знали //».
Кроме риторических вопросов-оценок, в судебных речах нередко используются риторические вопросы, содержащие вывод из сказанного. Их цель - помочь суду сделать правильные выводы, правильно квалифицировать тот или иной факт, например: «На вопрос о том, чем она может ему помочь, Тищенко сказал, что поможет, если умрет, и что Кубань-река большая, смоет все следы. Разве это не угроза убийством?» [172. С. 359]. Риторический вопрос, заканчивающий логическое единство, имеет результативно-следственное значение; вместе с тем он заключает в себе элемент оценки. Это эмоциональная реакция оратора.
Необходимость оценивать факты, делать из них выводы ведет к постановке нескольких вопросов, иногда исключающих друг друга, что, конечно же, создает эмоциональную напряженность, экспрессивность, тем самым активизируется внимание судей: «В судебном заседании Прокошин также не признал, что после убийства Богер он похитил ее вещи. Подтверждаются ли его показания? А если они опровергаются, то чем? Чтобы ответить на эти вопросы, я вновь напомню собранные по делу доказательства» [172. С. 322].
Наивысшего эмоционального напряжения речь достигает в том случае, когда, анализируя обстоятельства дела, оратор использует цепочку вопросительных конструкций, где каждый последующий вопрос уточняет предыдущий, и делает выводы также с помощью вопросов. Рассмотрим пример: «Суть показаний Вдовенко сводилась к тому, что никого убивать она не хотела, а лишь «оборонялась». От кого же Вдовенко вела «оборону»? От 92-летней старухи, которой в результате этой«обороны» нанесено более 40 ударов по голове, да еще по рукам и ногам, сломаны ребра? Разве это оборона, а не умышленное убийство? Вспомните показания потерпевшей Ястребовой» [172. С. 324]. Первый вопрос здесь - проблемный, он определяет тему спора. Казалось бы, никаких эмоций в себе не содержит. Но усилительная частица же и слово оборону, несущее в себе иронию, придают ему экспрессивность, создают эффект ожидания. Следующий вопрос, содержащий информацию-ответ на первый вопрос, усиливает экспрессивность, вносит в речь эмоциональный накал, и следующий вопрос - риторический - делает вывод из сказанного. В нем - пик эмоционального напряжения.
В результате использования вопросительных конструкций создается психологический и интеллектуальный контакт между ораторами и судьями, исчезает пассивность слушателей, поддерживается интерес к теме выступления.
В речах дореволюционных судебных ораторов большое место отводилось психологическому анализу личности подсудимого, выяснению его психического состояния перед совершением преступления или в момент его совершения. С этой целью многими ораторами использовался прием внутреннего диалога подсудимого, чтобы раскрыть его мысли, переживания: «Сведения, полученные Засулич, были подробны, обстоятельны, достоверны. Теперь тяжелые сомнения сменились еще более тяжелою известностью. Роковой вопрос встал со всей его беспокойной настойчивостью. Кто же вступится за поруганную несть беспомощного каторжника? Кто смоет, кто и как искупит тот позор, который навсегда неутешною болью будет напоминать о себе несчастному?» (П.А.А.). Или: «Видно, мысль, на которую указывает Аграфена, в течение недели пробежала целый путь и уже облеклась в определенную и ясную форму - «тебе бы в Ждановку». Почему же именно в Ждановку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161