Можно использовать текст обвинительного заключения как цитату для точного анализа и оценки каких-либо обстоятельств. Пример из обвинительной речи В.И. Романова: «Эти показания оглашались, и все участники процесса могли убедиться, насколько эти показания подсудимых последовательны и детально ли они раскрывают те события, участниками которых они были. Причем если проанализировать все показания Груднева и Моргунова, данные во время предварительного следствия, то видно, что они одинаково рассказывают о происшедшем. При этом не вызывает никаких сомнений тот факт, что эти показания дают люди, которые сами были участниками тех событий. Процитирую вам показания Груднева, которые он дал сразу после задержания».
Н.П. Кан в речи по делу Далмацкого использовал текст обвинительного заключения также как цитату: «Все происшедшее дальше имеет столь важное значение для истины, что я прошу позволения во имя точности воспользоваться текстом обвинительного заключения. Вот что там написано…» (см. с. 353).
Современные государственные обвинители в своих речах обращают внимание на соблюдение и охрану правоохранительными органами прав подсудимого. Первый пример: «В ходе судебного следствия Цигун и Бобров изменили свои показания, в связи с чем показания, данные ими в ходе предварительного расследования, были оглашены в судебном следствии. Эти показания признаны допустимыми доказательствами; права подсудимых при их допросе в качестве обвиняемых не были нарушены, допрос проводился в присутствии адвокатов» (Кадочников Н.П., г. Красноярск). Еще пример: «26 марта 2001 г. в дежурной части Савинского РОВД у Чембулаева была изъята одежда, находившаяся непосредственно на нем. По его словам, он был так одет и во время последней встречи со Смирновой В.Н., а именно: куртка и свитер, как описано в протоколе выемки, а также «брюки цвета хаки, грязные, многоношеные, с повреждением ткани в виде квадрата в верхней части левой брючины спереди». Замечаний по поводу изъятия одежды и описания изъятого Чембулаев не высказал, о чем расписался в протоколе, копию которого получил» [172. С. 278].
Давая отрицательную характеристику подсудимой, прокурор делает это тактично, с помощью метафор: «Ее показания, данные со слезами на глазах, возможно, и вызвали у кого-то жалость, однако прошу вас при принятии решения не руководствоваться этим чувством. На самом деле за слезами скрываются ледяное сердце и трезвый расчет» [172. С. 365].
Правила этичного поведения адвоката
Адвокат является субъектом защиты и представительства; это участник доказывания по конкретным уголовным, гражданским делам. Одно из основных правил поведения адвоката - безусловное уважение к суду, сдержанность и самая строгая корректность по отношению к судьям. Это проявляется в почтительном тоне при обращении к суду, во внимательном отношении к предлагаемым вопросам.
На адвоката возлагается обязанность использования всех предусмотренных законом средств и способов защиты, обоснования выдвигаемого в интересах подзащитного или доверителя тезиса. «При соблюдении должного уважения к суду адвокат обязан защищать интересы клиента добросовестно и с максимальной для него выгодой, однако не выходя за предусмотренные законом рамки», - записано в «Общем кодексе правил для адвокатов стран Европейского сообщества» (п. 2.7). Единственными критериями защиты являются законность и нравственная безупречность.
Адвокат, защищая права подсудимого, совершившего убийство, как правило, выражает сочувствие, соболезнование родственникам погибшего. Вот как это сделал Я. С. Киселев в речи по делу Прокофьевой:
«Товарищи судьи! Дело Натальи Прокофьевой - дело горькое и трудное. Серафима Ивановна и Александр Григорьевич Прокофьевы потеряли сына. Геннадию было только 24 года, могучего здоровья, нерастраченной силы - ему бы жить да жить. Горе Серафимы Ивановны и Александра Григорьевича вызывает самое глубокое сочувствие и сострадание».
Подобный пример можно привести из речи красноярского адвоката Л.Н. Гранова. Осуществляя защиту Куркина, совершившего убийство Тузикова в результате неосторожных действий, оратор начал речь выражением соболезнования родным Тузикова:
«Товарищи судьи // Нет слов / произошла трагедия // И / желая оказать помощь Куркину / желая / м-м / в силу своих профессиональных обязанностей / это сделать / я тем не менее / в начале своего выступления / не могу не выразить / искреннего соболезнования / потерпевшим / которые в результате этого нелепого случая / лишились сына / молодого человека / в расцвете сил и здоровья //».
Вопросы уважительного отношения к подсудимому поднимались в судебных речах дореволюционных и советских адвокатов. Н.П. Карабчевский, защищая Мироновича, обвинявшегося в убийстве, спрашивает: «Что было в распоряжении властей, когда Миронович был публично объявлен убийцей и ввержен в темницу?» и отвечает:
«Достаточно было… констатировать, что хозяином ссудной кассы был не кто иной, как Миронович, прошлое которого будто бы не противоречило возможности совершения гнусного преступления, насилия, соединенного с убийством, и обвинительная формула была тут же слажена, точно сбита накрепко на наковальне… В этом прошлом обвинительная власть ищет прежде всего опоры для оправдания своего предположения о виновности Мироновича. Но она, по-видимому, забывает, что, как бы ни была мрачна характеристика личности заподозренного, все же успокоиться на «предположении» о виновности нельзя. Ссылка на прошлое Мироновича нисколько не может облегчить задачи обвинителям. Им все же останется доказать виновность Мироновича. Этого требуют элементарные запросы правосудия…»
Продолжает эту мысль С.А. Андреевский, также защищавший Мироновича:
«О личности Мироновича по-прежнему молчу. Но если бы он и был грешен, возможно ли поэтому рассчитываться с ним за деяния другого? И где же? В суде, от которого и падший поучается справедливости, потому что здесь он должен услышать высокие слова: «получи и ты, грешный, свою долю правды, потому что здесь она царствует и мы говорим ее именем».
Мысль об уважении человеческого достоинства подсудимого выражена в речи В.И. Жуковского по делу Юханцева:
«Что такое Юханцев? - сказал прокурор. - Стоит ли его распластывать на столе вещественных доказательств?
Зачем же такое пренебрежение к подсудимому!»
Высокой нравственностью, вниманием к «живому человеку» отличались речи Я.С. Киселева. Он всегда щадил самолюбие, человеческое достоинство подсудимого и потерпевшего, с особой осторожностью обращался к фактам, которые могли бы причинить подсудимому ненужные страдания. В речи по делу Кудрявцевой он сказал:
«Ирина Николаевна Кудрявцева согласна, чтобы был признан любой мотив, пусть даже в самой большей степени ухудшающий ее положение, лишь бы не были вскрыты подлинные побудительные мотивы, обусловившие преступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Н.П. Кан в речи по делу Далмацкого использовал текст обвинительного заключения также как цитату: «Все происшедшее дальше имеет столь важное значение для истины, что я прошу позволения во имя точности воспользоваться текстом обвинительного заключения. Вот что там написано…» (см. с. 353).
Современные государственные обвинители в своих речах обращают внимание на соблюдение и охрану правоохранительными органами прав подсудимого. Первый пример: «В ходе судебного следствия Цигун и Бобров изменили свои показания, в связи с чем показания, данные ими в ходе предварительного расследования, были оглашены в судебном следствии. Эти показания признаны допустимыми доказательствами; права подсудимых при их допросе в качестве обвиняемых не были нарушены, допрос проводился в присутствии адвокатов» (Кадочников Н.П., г. Красноярск). Еще пример: «26 марта 2001 г. в дежурной части Савинского РОВД у Чембулаева была изъята одежда, находившаяся непосредственно на нем. По его словам, он был так одет и во время последней встречи со Смирновой В.Н., а именно: куртка и свитер, как описано в протоколе выемки, а также «брюки цвета хаки, грязные, многоношеные, с повреждением ткани в виде квадрата в верхней части левой брючины спереди». Замечаний по поводу изъятия одежды и описания изъятого Чембулаев не высказал, о чем расписался в протоколе, копию которого получил» [172. С. 278].
Давая отрицательную характеристику подсудимой, прокурор делает это тактично, с помощью метафор: «Ее показания, данные со слезами на глазах, возможно, и вызвали у кого-то жалость, однако прошу вас при принятии решения не руководствоваться этим чувством. На самом деле за слезами скрываются ледяное сердце и трезвый расчет» [172. С. 365].
Правила этичного поведения адвоката
Адвокат является субъектом защиты и представительства; это участник доказывания по конкретным уголовным, гражданским делам. Одно из основных правил поведения адвоката - безусловное уважение к суду, сдержанность и самая строгая корректность по отношению к судьям. Это проявляется в почтительном тоне при обращении к суду, во внимательном отношении к предлагаемым вопросам.
На адвоката возлагается обязанность использования всех предусмотренных законом средств и способов защиты, обоснования выдвигаемого в интересах подзащитного или доверителя тезиса. «При соблюдении должного уважения к суду адвокат обязан защищать интересы клиента добросовестно и с максимальной для него выгодой, однако не выходя за предусмотренные законом рамки», - записано в «Общем кодексе правил для адвокатов стран Европейского сообщества» (п. 2.7). Единственными критериями защиты являются законность и нравственная безупречность.
Адвокат, защищая права подсудимого, совершившего убийство, как правило, выражает сочувствие, соболезнование родственникам погибшего. Вот как это сделал Я. С. Киселев в речи по делу Прокофьевой:
«Товарищи судьи! Дело Натальи Прокофьевой - дело горькое и трудное. Серафима Ивановна и Александр Григорьевич Прокофьевы потеряли сына. Геннадию было только 24 года, могучего здоровья, нерастраченной силы - ему бы жить да жить. Горе Серафимы Ивановны и Александра Григорьевича вызывает самое глубокое сочувствие и сострадание».
Подобный пример можно привести из речи красноярского адвоката Л.Н. Гранова. Осуществляя защиту Куркина, совершившего убийство Тузикова в результате неосторожных действий, оратор начал речь выражением соболезнования родным Тузикова:
«Товарищи судьи // Нет слов / произошла трагедия // И / желая оказать помощь Куркину / желая / м-м / в силу своих профессиональных обязанностей / это сделать / я тем не менее / в начале своего выступления / не могу не выразить / искреннего соболезнования / потерпевшим / которые в результате этого нелепого случая / лишились сына / молодого человека / в расцвете сил и здоровья //».
Вопросы уважительного отношения к подсудимому поднимались в судебных речах дореволюционных и советских адвокатов. Н.П. Карабчевский, защищая Мироновича, обвинявшегося в убийстве, спрашивает: «Что было в распоряжении властей, когда Миронович был публично объявлен убийцей и ввержен в темницу?» и отвечает:
«Достаточно было… констатировать, что хозяином ссудной кассы был не кто иной, как Миронович, прошлое которого будто бы не противоречило возможности совершения гнусного преступления, насилия, соединенного с убийством, и обвинительная формула была тут же слажена, точно сбита накрепко на наковальне… В этом прошлом обвинительная власть ищет прежде всего опоры для оправдания своего предположения о виновности Мироновича. Но она, по-видимому, забывает, что, как бы ни была мрачна характеристика личности заподозренного, все же успокоиться на «предположении» о виновности нельзя. Ссылка на прошлое Мироновича нисколько не может облегчить задачи обвинителям. Им все же останется доказать виновность Мироновича. Этого требуют элементарные запросы правосудия…»
Продолжает эту мысль С.А. Андреевский, также защищавший Мироновича:
«О личности Мироновича по-прежнему молчу. Но если бы он и был грешен, возможно ли поэтому рассчитываться с ним за деяния другого? И где же? В суде, от которого и падший поучается справедливости, потому что здесь он должен услышать высокие слова: «получи и ты, грешный, свою долю правды, потому что здесь она царствует и мы говорим ее именем».
Мысль об уважении человеческого достоинства подсудимого выражена в речи В.И. Жуковского по делу Юханцева:
«Что такое Юханцев? - сказал прокурор. - Стоит ли его распластывать на столе вещественных доказательств?
Зачем же такое пренебрежение к подсудимому!»
Высокой нравственностью, вниманием к «живому человеку» отличались речи Я.С. Киселева. Он всегда щадил самолюбие, человеческое достоинство подсудимого и потерпевшего, с особой осторожностью обращался к фактам, которые могли бы причинить подсудимому ненужные страдания. В речи по делу Кудрявцевой он сказал:
«Ирина Николаевна Кудрявцева согласна, чтобы был признан любой мотив, пусть даже в самой большей степени ухудшающий ее положение, лишь бы не были вскрыты подлинные побудительные мотивы, обусловившие преступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161