— Боюсь, я буду плохим гостем, — заметил Ралей, — человек, у которого тяжело на сердце, вряд ли составит приятную компанию вам.
— Не стоит так легко поддаваться отчаянию, — возразил добряк, погружая свою ложку в тарелку с супом. — Насколько я знаю, против вас есть только свидетельство лорда Кобхэма, а слушать его не всякий будет.
— Король и Роберт Сесил будут слушать то, что они хотят услышать, впрочем, как все мы. И про себя они уже приговорили меня. А иначе зачем было отнимать у меня все монополии, принадлежавшие мне, и место губернатора Джерси?
— Это место они отдали мне, — сказал Пейтон, смеясь. — Вы, наверное, не знали этого. Я вовсе не добивался этой должности, поверьте, — добавил он, вновь посерьезнев.
— Даже если бы вы добивались ее, я не стал бы корить вас за это. В нашем мире каждый человек старается только ради самого себя, Пейтон. Желаю вам счастья на острове. Между прочим, прекрасное местечко.
— Мне так и сказали. Только, боюсь, я не справлюсь с его управлением.
— Ничего подобного. Однако постарайтесь с самого начала произвести впечатление на публику: по случаю каждого общественного мероприятия выходите в лучшей вашей одежде. Они ведь наполовину французы и любят всякую показуху. А в остальном жизнь там идет сама собой: правление на острове полуфеодальное, вдаваться в его особенности вам нет нужды. Мне это не понадобилось, правда, я недолго там правил. Если не считать неожиданных, яростных междоусобиц, народ там мирный, очень симпатичный.
Неожиданная мысль пришла Ралею в голову, с такой остротой напомнив ему о его былых чаяниях и о нынешней беспомощности, что прежде чем высказаться, он выпил до дна свой бокал вина.
— Буду очень признателен вам, если вы присмотрите за моим картофелем. Этой весной я посадил его там, совсем немного. На острове для него вроде бы подходящий климат. Там и зерновые поспевают раньше, а семена картофеля хорошо перенесли путешествие из Южной Америки. Я почти не сомневаюсь, что со временем картофель может стать прекрасным продуктом для экспорта и для продажи.
— Не беспокойтесь, я за ним присмотрю. Первый урожай зерновых я сниму для вас, и, когда вас выпустят на свободу, вы сами его увидите.
Блестящая струйка жира, сбегавшая по его двойному подбородку, не испортила впечатления от полного сочувствия взгляда, которым комендант одарил гостя.
Ралей был обеспокоен уверенностью Пейтона в благополучном исходе его процесса. При водворении в Тауэр он распростился со всеми своими надеждами. Сэр Уолтер был в заговоре с Кобхэмом, этого невозможно было отрицать. И хотя свой заговор они составили и затем отказались от него еще во времена правления Елизаветы, чье-то злобное намерение вполне могло истолковать его как измену королю Якову. Сесил введет в состав суда, который займется делом Ралея, только его врагов — сделать это проще простого. И Ралей расценил уверенность Пейтона как результат его неосведомленности, присущего ему оптимизма и доброй натуры, и потому окончательно решил исполнить то, что задумал еще утром, когда получил приглашение к ужину.
Весьма громко высказывая свои сожаления по поводу плохого аппетита гостя, сам Пейтон упорно расправлялся с ужином, достойным самого Гаргантюа, и наконец, проглотив с фунт прекрасной клубники, наполнил свою тарелку молодыми стеблями имбиря в сиропе, восточными сладостями, которые как раз тогда были в большой моде в Англии. Он наполнил оба серебряных бокала красным испанским вином и поднял свою ложку.
Ралей наблюдал за ним. Испортит ли то, что он намерен был сделать, аппетит Пейтона? Может быть, и нет, но сама возможность этого сдерживала его. Он смотрел, как ложка в руке Пейтона поднималась и опускалась, слушал, как хрустит еда на его зубах, как царапает дно тарелки ложка в поисках остатков сиропа. Ему приходилось смотреть в лицо смерти в самых разных обстоятельствах, в окружении своих друзей. И вот он должен умереть не под свист пролетающих пуль, а под звуки пережевывания стеблей имбиря этим гурманом. И, когда ублаготворенный Пейтон откладывал в сторону пустую ложку, Ралей схватил свой столовый нож. Одним движением левой руки он распахнул уже расстегнутый камзол, а правой вонзил в грудь нож. Он увидел, как кровь брызнула на стол, услышал крик Пейтона, почувствовал, как нож ударил по кости, и понял, что проиграл.
Пейтон вцепился всеми силами в его руку одной рукой, другой прикрыл скатертью рану на груди Ралея и стал громко звать слуг.
— Никого не нужно звать, — сказал Ралей, — ничего страшного не случилось, нож ударился о ребро, это всего лишь царапина, черт бы ее подрал.
— Вы с ума сошли? — задыхаясь, спросил толстяк.
— Я — нет. Простите, Пейтон, что я сделал это за вашим столом, но вы же знаете: заключенным не положено давать ножи.
— Но вообще-то — зачем вы это сделали?
— Я хотел сберечь Шерборн для моей жены и сына. Они не стали бы судить мертвеца как предателя, и пока меня не обвинили в этом и не вынесли приговор, право на аренду Шерборна должно было перейти к моему сыну. А теперь этого не будет.
Он ударил рукой по окровавленной груди, а Пейтон молча стоял, онемевший и беспомощный перед этим горем, которое вдруг превратило все плотские удовольствия в нечто мелкое и пустое.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
УАЙТХОЛЛ. 1606 ГОД
— Мне оно нужно, и оно будет моим, — сказал Яков.
— Но как же мой сын — ему что, идти побираться в таком случае?
— Такова участь всех детей предателей короля.
— Мой сын не… — начала было с горячностью Лиз. Но тут же поняла, что нужно избрать другую линию поведения. Она грациозно склонила свою гордую голову и, шурша юбками, пала к ногам короля.
— Ваше величество, будьте милосердны. Во всей Англии это единственное наше пристанище, в этом доме родился мой сын.
— Я уже был милостив, — самодовольно отпарировал Яков. — Ваш муж, как предатель, был приговорен к плахе. Я отсрочил казнь.
Грубые, резкие слова так и вертелись на кончике языка Лиз. Она готова была вскочить на ноги и бросить ему в его мерзкое лицо:
«Да, отсрочили. Но почему? Чтобы спасти свое лицо. Заслужить за этот счет хоть немного популярности».
Лиз подавила свой порыв и кротко спросила:
— Его жизнь вы пощадили, и за это я на коленях благодарю вас. Теперь сохраните для моего сына несколько акров земли в Шерборне, и это будет поистине королевская милость.
Это последнее каверзное словечко задело его. Больше всего Яков мечтал выглядеть королем. И в этой странной, новой для него стране он каждый день вспоминал о своей предшественнице, так естественно, без всяких усилий с ее стороны, с ее легкомысленными, вошедшими в легенды поступками воспринимавшейся как настоящая королева, в то время как большинство его потуг в этом направлении выглядели жалкими и фальшивыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75