Сон все не шел, и Сянцзы решил тихонько пойти посмотреть, что делается в доме Цао. Во дворе ни души, отчего бы не поживиться? Все равно все пошло прахом! Деньги, накопленные с таким трудом, у него отобрали. Из-за господина Цао. Почему же не взять у него хоть что-нибудь? Хозяин должен возместить убыток. Это справедливо!
Глаза у Сянцзы разгорелись, он уже не чувствовал холода. «Пойду! Попытаюсь вернуть свое!»
Он поднялся, но тут же снова лег: ему почудилось, что Лао Чэн с укором на него смотрит. Нет! Он не может стать вором. Не может! Спасая свою шкуру, он и так провинился перед господином Цао. Как же можно еще и обокрасть его? Он ни за что не пойдет воровать, лучше умрет с голоду.
А если другие обворуют хозяина? Если тот же сыщик унес что-нибудь? Все равно все свалят на Сянцзы.
Сянцзы снова сел. Вдали залаяла собака. Нет, он не может. Пусть другие воруют. А его совесть должна быть чиста. Лучше стать нищим, но сохранить честь.
Он опять лег.
Гаома знает, что Сянцзы пошел к Ванам. Если ночью что-нибудь пропадет, ему не смыть позора, даже утопившись в Хуанхэ.
Ладони у Сянцзы стали влажными от волнения. Что же делать? Пробраться во двор Цао и посмотреть? Он не решался. С таким трудом откупился от сыщика, отдал все свои деньги, а теперь снова попасть в ловушку? Ну, а если дом обворуют?
Сянцзы не знал, что делать. Он снова сел. Голова едва не касалась колен, глаза слипались, но уснуть он не смел.
Казалось, ночи не будет конца.
Вдруг Сянцзы осенило. Он принялся будить Лао Чэна:
– Лао Чэн! Лао Чэн! Проснись!
– В чем дело? – Лао Чэну очень не хотелось вылезать из-под одеяла! – Горшок? Под кроватью!
– Проснись! Зажги свет!
– Что? Воры? – вскочил Лао Чэн.
– Ты совсем проснулся?
– Ага!
– Лао Чэн, вот моя постель, одежда, а вот пять юаней – их дал мне хозяин. Видишь, у меня ничего больше нет.
– Ну и что? – Лао Чэн громко зевнул.
– Ты видишь? Это мои вещи. У хозяина я ничего не взял. Видишь?
– Вижу, не взял. Мыслимое ли дело, чтобы бедняки воровали у хозяев? Нанялся – работай, не хочешь – уходи! Чужого нам не надо! Правильно я говорю?
– Но ты видел? Тут только мое… Лао Чэн засмеялся:
– Да полно тебе! Не замерз на полу?
– Ничего…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Рассвет, казалось, наступил раньше обычного – это из-за ослепительно-белого снега.
Год был на исходе. Люди готовились к празднику, покупали кур, со всех сторон доносилось их кудахтанье. Звонкое пение петухов довершало картину праздничного благополучия.
Всю ночь Сянцзы не спал. Только под утро ненадолго забылся, но даже во сне ощущал тревогу. Ему казалось, что он плывет по реке, та ныряя, то выплывая на поверхность. К утру он сильно замерз, к тому же не давало покоя кудахтанье.
Он лежал, свернувшись калачиком, и не шевелился, чтобы не разбудить Лао Чэна, а кашляя, прикрывал рот одеялом. Ему не терпелось встать, но он не осмеливался.
С трудом дождался Сянцзы рассвета, когда на улице послышался шум колес и крики возниц. Он встал и, приоткрыв дверь, выглянул во двор. Снега было немного, видимо, еще в полночь снегопад прекратился. Небо как будто прояснилось, но во дворе было сумрачно, даже снег казался серым. На снегу он увидел свои следы, чуть припорошенные, но еще различимые. Чтобы хоть чем-то заняться, он отыскал в углу веник – метлы не нашел – и стал мести снег. Это оказалось нелегко. Согнувшись в три погибели, он работал старательно, но смел только верхний слой – нижний примерз к земле. Пока Сянцзы отгребал снег к двум низеньким ивам, он весь вспотел и почувствовал облегчение. Попрыгал на месте, сделал глубокий выдох, и длинная белая струя пара повисла в холодном воздухе. Сянцзы вернулся в комнату, поставил на место веник и начал сворачивать постель.
– Что, уже поздно? – зевая, спросил Лао Чэн.
Он вытер выступившие на глазах слезы, достал сигарету. Затянулся разок-другой и окончательно проснулся.
– Погоди, Сянцзы! Сейчас принесу кипятку, выпьем чаю. За ночь ты, наверное, здорово продрог.
– Может, мне лучше уйти? – вежливо спросил Сянцзы.
Но тут вспомнил все свои страхи, не дававшие сомкнуть глаз, и сердце болезненно сжалось. Куда он пойдет?
– Что ты останься! Я тебя угощу!
Лао Чэн поспешно оделся, не застегиваясь, подпоясался и выбежал с сигаретой в зубах.
– О, да ты, я смотрю, двор подмел? – удивился он. – Вот молодец! Сейчас попьем чайку!
У Сянцзы отлегло от сердца. Вскоре Лао Чэн вернулся с двумя небольшими мисками сладкой каши и целой кучей пончиков и лепешек, обсыпанных кунжутными семечками.
– Чай еще не готов, поешь пока каши. Ешь, ешь! Мало будет – хозяева еще дадут, не хватит – сами купим, а то в долг возьму. Работа наша тяжелая, значит, есть надо досыта. Давай, не стесняйся!
Комнату заполнил холодный утренний свет. Лао Чэн и Сянцзы ели молча, с большим аппетитом и громко чавкали.
– Ну как? – спросил Лао Чэн, ковыряя в зубах, когда в чашках ничего не осталось.
– Хорошо, но мне надо идти! – ответил Сянцзы, поглядывая на свернутую постель.
– Да ты хоть расскажи, что у вас приключилось! Я так и не понял.
Лао Чэн протянул Сянцзы сигарету, но тот покачал головой.
Подумав немного, Сянцзы решил, что молчать неудобно. Запинаясь, он поведал Лао Чэну о своей беде.
Лао Чэн долго сидел, выпятив губы, с понимающим видом.
– Непременно сходи к господину Цао, – наконец произнес он. – Этого нельзя так оставить. Да и деньги жалко. Ты ведь сказал, что господин Цао велел тебе бежать в случае опасности. А тебя сразу схватил сыщик, только ты вылез из машины. Надо было спасать свою жизнь. В чем же твоя вина? Пойди к господину Цао, расскажи всю правду. Он не станет тебя ругать, а то и убытки возместит. Оставь постель здесь и отправляйся. Дни нынче короткие – солнышко только взошло, а уже восемь часов. Иди же скорее!
Сянцзы ожил. Он, правда, чувствовал себя виноватым перед господином Цао, но в словах Лао Чэна была своя правда: когда на тебя наводят пистолет, где уж тут думать о чужих делах!
– Иди! – торопил его Лао Чэн. – Ты вчера растерялся – так бывает, когда случится беда. Я даю тебе верный совет. Я все же постарше и жизнь знаю лучше. Ступай! Уже поздно.
Ясное голубое небо, искрящийся на ярком солнце снег – все радовало душу! Только было Сянцзы собрался уходить, как в ворота постучали.
Лао Чэн вышел посмотреть и крикнул:
– Сянцзы, тебя спрашивают!
Стряхивая снег с ног, на пороге появился Ванъэр, рикша господина Цзоу. Он замерз, из носа текло.
– Входи скорее! – заторопил его Лао Чэн. Ванъэр вошел.
– Вот, значит, – начал он, потирая руки, – я пришел присмотреть за домом. Как туда пройти? Ворота заперты. Снегу, значит, намело. Холодно, ой, как холодно. Значит, господин Цао с госпожой уехали рано утром не то в Тяньцзинь, не то в Шанхай, не скажу точно. Господин Цзоу, значит, приказал мне присмотреть за домом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57