Я хоть стетоскоп немного погрею, перед тем как ее слушать. А то от ледяного стетоскопа как бы у нее шок не случился.
Когда Росс внес в комнату поднос с чаем, Генри уже закончил осмотр и тихо переговаривался с Руфью, а Дилан, закрыв глаза, отдыхала после очередной схватки. Серые глаза Росса впились в неё и тут же переметнулись к Генри.
– Ну, как она?
– Всё хорошо. Она у вас молодец.
Росс с усилием перевел дух.
– А ребенок?
– И ребенок. Лежит превосходно, не волнуйтесь. Дилан – женщина тренированная, мышечный тонус отличный. Балерины обычно очень выносливы, так что сил на роды ей вполне хватит. Теперь уже скоро, час-полтора, я думаю. Вот увидите, все будет нормально.
Росс набрал воздуху в легкие и наконец-то вздохнул полной грудью. Руфь разлила чай и подала чашку Генри.
– Ты обедал? – спросила она, разглядывая усталые морщины возле его глаз и губ.
– Нет, с голоду умираю. Скоро уж двое суток, как работаю без передышки, почти не спал и что ел – не помню.
– Хочешь, супу разогрею и поджарю бифштекс?
– Нет, правда, Руфь? – заулыбался он. – Бифштекс – это грандиозно. Если б еще с помидорами и с грибами! – добавил он мечтательно.
Она посмотрела на него ласково и чуть насмешливо.
– Сделаем. И с жареной картошкой, да?
– Да! Если можно!
– А вы как? – перевела она взгляд на Росса. – Мясо у меня разморожено, мигом будет готово.
– Спасибо, с удовольствием.
– А вам, увы, придется потерпеть, – обратился Генри к Дилан. – Роженицам есть не рекомендуется. Процесс пищеварения мешает родовой деятельности.
– Что вы, я ничего сейчас проглотить не смогу. – Дилан устремила взгляд к окну, за которым все еще шел снег, но небо вдруг очистилось и стало ярко-голубым. – Смотрите! Солнце! – воскликнула она, и ей будто сразу легче стало. Странно, почему солнце так поднимает нам настроение?
Росс вмиг расправился с бифштексом и поспешил наверх, к Дилан. Генри и Руфь остались выпить кофе.
– Ну вот, теперь у тебя совсем другой вид. Наверно, сахара в крови не хватало.
– Просто старею, – безо всякого сожаления констатировал он.
– Да ладно в старики-то записываться! Ты – мужчина в самом соку!
– Скажешь тоже!.. – Он ухмыльнулся. – Хороший ты человек, Руфь. И почему ты одна осталась?
Она посмотрела в окно, и глаза ее затуманились.
– В молодости был у меня жених, Джо звали. Мы выросли вместе, он жил на Оук-Фарм. Со временем мы поняли, что любим друг друга, объяснились и решили пожениться будущей весной. Его родители были очень рады, выделили нам коттедж на ферме. Моя мама тоже готовилась к свадьбе. Как-то мы с ним на выходные поехали к его старшей сестре в Скарборо. В воскресенье Джо встал рано и пошел купаться. А вода была ледяная. Он утонул.
– Надо же, какая нелепая смерть!
– Жутко нелепая. Плавал он не слишком хорошо, да и нельзя сказать, чтоб воду очень любил. Чего его понесло к реке в такую рань – поди пойми! Видно, судорогой ноги свело. Местный рыбак заметил, что он тонет, и поплыл на помощь, но не успел.
Генри задумчиво поглядел на нее.
– И ты всю жизнь его оплакиваешь?
– Да нет. Ну, погоревала год-другой, но время все лечит, верно? Нет, я уж давно не вспоминаю про Джо. Просто почему-то больше никто не встретился, за кого бы я замуж захотела. Были, конечно, связи, но так, ничего серьезного. Джо я очень любила и на меньшее была уже не согласна. Всякий раз спрашивала себя: «Это настоящее, как с Джо, или нет?» И оказывалось, что нет. А лет в тридцать увлеклась работой, стало не до романов. Но потом и на карьере пришлось поставить крест и вернуться сюда, к матери.
– Ты очень самоотверженная женщина, Руфь, – произнес Генри так прочувствованно, что она вспыхнула.
– Глупости! Не могла же я запихнуть родную мать в богадельню. Нет, я ни о чем не жалею, правда, иногда тоска берет по городской жизни, только в мои годы трогаться с места уже поздно. Наверно, так и помру здесь.
Два часа спустя младенец появился на свет. Громогласная девочка со странно густой копной черных волос. Дилан смотрела, как Руфь взвешивает ее, голую, визжащую, на кухонных весах, накрытых свежей салфеткой.
– Пять фунтов две унции.
– Хороший вес, – отметил Генри, уже осмотревший ребенка. – И вообще, все у нее на месте, особенно легкие. Слышите, какой диапазон?
– Слышу! Голосистая.
– Просто чудо! – восхитилась Руфь, заворачивая ребенка в чистую простыню и укладывая в старую корзинку для шитья.
Ничего более подходящего на роль колыбельки в доме не нашлось; корзинку выстелили сложенной простыней, и она оказалась как раз по размеру для маленького спеленатого комочка, который мгновенно перестал орать и трогательно засопел.
Пока Руфь и Генри хлопотали над Дилан и младенцем, Росс опять спустился на кухню заваривать чай.
Искоса глядя, как Руфь воркует над ребенком, Генри спросил:
– Тоже такую хочется?
Она вздохнула и усмехнулась.
– Мне уж поздно хотеть!.. Как будто тебе не хочется!
– Да, – кивнул он, – я тоже мечтал когда-то. Но Гвен, бедняжка, не могла родить. Не дал ей Бог такого счастья.
– По-моему, Гвен не создана для роли жены и матери! – отрезала Руфь и тут же, под его пристальным взглядом, покраснела, закусила губу. – Прости меня, стерву.
– Не любила ты ее!
– Не любила! – Руфь вздернула подбородок. – И она мне платила тем же.
Генри засмеялся.
– Что делать, она меня к тебе ревновала. Руфь растерянно захлопала глазами.
– Ко мне? Да ты что, с какой стати?
– Я как-то однажды обмолвился при ней, что восхищаюсь тобой. С тех пор она тебя возненавидела.
Вернулся Росс и в полном восторге уставился на маленькое, красное, сморщенное личико в корзинке. Его дочь!
– До чего хороша, правда?
– Очень! А какая грива – ну прямо ваша копия, Росс, – заявила Руфь и повернулась к Дилан. – Как назовете-то?
– Руфь, – сонно пробормотала Дилан.
Вымытая, причесанная, она лежала на свежей, пахнущей лавандой постели в чистой белой рубашке и ничего не чувствовала, кроме блаженной усталости. Руфь ужасно смутилась.
– Да что вы, зачем же, не надо!
– А что, красивое имя – Руфь! – задумчиво протянул Генри.
Дилан смотрела на них слипающимися глазами. Руфь разрумянилась от удовольствия и выглядела по меньшей мере на десять лет моложе. Да, подумала Дилан, она его любит, а он?..
– Руфь… – продолжал Генри, – «Книга Руфь» – одна из моих любимых библейских историй. Она была очень сильная женщина, Руфь. Муж ее умер, и она не оставила свою старую свекровь, а работала с утра до ночи, чтобы прокормить и ее, и себя, была для нее «лучше семи сыновей». Верность и преданность – редкие качества в наши дни, теперь люди думают в основном о себе, а насколько легче стало бы жить, если б на земле было побольше таких, как она.
– Мы – поколение эгоистов, – усмехнулся Росс. – Все привыкли считать главным свое «я», а другие пусть как хотят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Когда Росс внес в комнату поднос с чаем, Генри уже закончил осмотр и тихо переговаривался с Руфью, а Дилан, закрыв глаза, отдыхала после очередной схватки. Серые глаза Росса впились в неё и тут же переметнулись к Генри.
– Ну, как она?
– Всё хорошо. Она у вас молодец.
Росс с усилием перевел дух.
– А ребенок?
– И ребенок. Лежит превосходно, не волнуйтесь. Дилан – женщина тренированная, мышечный тонус отличный. Балерины обычно очень выносливы, так что сил на роды ей вполне хватит. Теперь уже скоро, час-полтора, я думаю. Вот увидите, все будет нормально.
Росс набрал воздуху в легкие и наконец-то вздохнул полной грудью. Руфь разлила чай и подала чашку Генри.
– Ты обедал? – спросила она, разглядывая усталые морщины возле его глаз и губ.
– Нет, с голоду умираю. Скоро уж двое суток, как работаю без передышки, почти не спал и что ел – не помню.
– Хочешь, супу разогрею и поджарю бифштекс?
– Нет, правда, Руфь? – заулыбался он. – Бифштекс – это грандиозно. Если б еще с помидорами и с грибами! – добавил он мечтательно.
Она посмотрела на него ласково и чуть насмешливо.
– Сделаем. И с жареной картошкой, да?
– Да! Если можно!
– А вы как? – перевела она взгляд на Росса. – Мясо у меня разморожено, мигом будет готово.
– Спасибо, с удовольствием.
– А вам, увы, придется потерпеть, – обратился Генри к Дилан. – Роженицам есть не рекомендуется. Процесс пищеварения мешает родовой деятельности.
– Что вы, я ничего сейчас проглотить не смогу. – Дилан устремила взгляд к окну, за которым все еще шел снег, но небо вдруг очистилось и стало ярко-голубым. – Смотрите! Солнце! – воскликнула она, и ей будто сразу легче стало. Странно, почему солнце так поднимает нам настроение?
Росс вмиг расправился с бифштексом и поспешил наверх, к Дилан. Генри и Руфь остались выпить кофе.
– Ну вот, теперь у тебя совсем другой вид. Наверно, сахара в крови не хватало.
– Просто старею, – безо всякого сожаления констатировал он.
– Да ладно в старики-то записываться! Ты – мужчина в самом соку!
– Скажешь тоже!.. – Он ухмыльнулся. – Хороший ты человек, Руфь. И почему ты одна осталась?
Она посмотрела в окно, и глаза ее затуманились.
– В молодости был у меня жених, Джо звали. Мы выросли вместе, он жил на Оук-Фарм. Со временем мы поняли, что любим друг друга, объяснились и решили пожениться будущей весной. Его родители были очень рады, выделили нам коттедж на ферме. Моя мама тоже готовилась к свадьбе. Как-то мы с ним на выходные поехали к его старшей сестре в Скарборо. В воскресенье Джо встал рано и пошел купаться. А вода была ледяная. Он утонул.
– Надо же, какая нелепая смерть!
– Жутко нелепая. Плавал он не слишком хорошо, да и нельзя сказать, чтоб воду очень любил. Чего его понесло к реке в такую рань – поди пойми! Видно, судорогой ноги свело. Местный рыбак заметил, что он тонет, и поплыл на помощь, но не успел.
Генри задумчиво поглядел на нее.
– И ты всю жизнь его оплакиваешь?
– Да нет. Ну, погоревала год-другой, но время все лечит, верно? Нет, я уж давно не вспоминаю про Джо. Просто почему-то больше никто не встретился, за кого бы я замуж захотела. Были, конечно, связи, но так, ничего серьезного. Джо я очень любила и на меньшее была уже не согласна. Всякий раз спрашивала себя: «Это настоящее, как с Джо, или нет?» И оказывалось, что нет. А лет в тридцать увлеклась работой, стало не до романов. Но потом и на карьере пришлось поставить крест и вернуться сюда, к матери.
– Ты очень самоотверженная женщина, Руфь, – произнес Генри так прочувствованно, что она вспыхнула.
– Глупости! Не могла же я запихнуть родную мать в богадельню. Нет, я ни о чем не жалею, правда, иногда тоска берет по городской жизни, только в мои годы трогаться с места уже поздно. Наверно, так и помру здесь.
Два часа спустя младенец появился на свет. Громогласная девочка со странно густой копной черных волос. Дилан смотрела, как Руфь взвешивает ее, голую, визжащую, на кухонных весах, накрытых свежей салфеткой.
– Пять фунтов две унции.
– Хороший вес, – отметил Генри, уже осмотревший ребенка. – И вообще, все у нее на месте, особенно легкие. Слышите, какой диапазон?
– Слышу! Голосистая.
– Просто чудо! – восхитилась Руфь, заворачивая ребенка в чистую простыню и укладывая в старую корзинку для шитья.
Ничего более подходящего на роль колыбельки в доме не нашлось; корзинку выстелили сложенной простыней, и она оказалась как раз по размеру для маленького спеленатого комочка, который мгновенно перестал орать и трогательно засопел.
Пока Руфь и Генри хлопотали над Дилан и младенцем, Росс опять спустился на кухню заваривать чай.
Искоса глядя, как Руфь воркует над ребенком, Генри спросил:
– Тоже такую хочется?
Она вздохнула и усмехнулась.
– Мне уж поздно хотеть!.. Как будто тебе не хочется!
– Да, – кивнул он, – я тоже мечтал когда-то. Но Гвен, бедняжка, не могла родить. Не дал ей Бог такого счастья.
– По-моему, Гвен не создана для роли жены и матери! – отрезала Руфь и тут же, под его пристальным взглядом, покраснела, закусила губу. – Прости меня, стерву.
– Не любила ты ее!
– Не любила! – Руфь вздернула подбородок. – И она мне платила тем же.
Генри засмеялся.
– Что делать, она меня к тебе ревновала. Руфь растерянно захлопала глазами.
– Ко мне? Да ты что, с какой стати?
– Я как-то однажды обмолвился при ней, что восхищаюсь тобой. С тех пор она тебя возненавидела.
Вернулся Росс и в полном восторге уставился на маленькое, красное, сморщенное личико в корзинке. Его дочь!
– До чего хороша, правда?
– Очень! А какая грива – ну прямо ваша копия, Росс, – заявила Руфь и повернулась к Дилан. – Как назовете-то?
– Руфь, – сонно пробормотала Дилан.
Вымытая, причесанная, она лежала на свежей, пахнущей лавандой постели в чистой белой рубашке и ничего не чувствовала, кроме блаженной усталости. Руфь ужасно смутилась.
– Да что вы, зачем же, не надо!
– А что, красивое имя – Руфь! – задумчиво протянул Генри.
Дилан смотрела на них слипающимися глазами. Руфь разрумянилась от удовольствия и выглядела по меньшей мере на десять лет моложе. Да, подумала Дилан, она его любит, а он?..
– Руфь… – продолжал Генри, – «Книга Руфь» – одна из моих любимых библейских историй. Она была очень сильная женщина, Руфь. Муж ее умер, и она не оставила свою старую свекровь, а работала с утра до ночи, чтобы прокормить и ее, и себя, была для нее «лучше семи сыновей». Верность и преданность – редкие качества в наши дни, теперь люди думают в основном о себе, а насколько легче стало бы жить, если б на земле было побольше таких, как она.
– Мы – поколение эгоистов, – усмехнулся Росс. – Все привыкли считать главным свое «я», а другие пусть как хотят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35