Завтра, кажется, будет слушаться дело о бомбах в Марках. Кроме этого дела, за ней числится еще шесть дел… Рядом со мной уже два дня сидит товарищ из Кельц. В четверг слушалось его дело – приговорен к смерти, замененной 15 годами каторги; через две недели будет слушаться другое его дело – об убийстве двух стражников. До него несколько дней сидел товарищ из Люблина. Ему сообщили, что его узнал провокатор Эдмунд Тарантович и что он обвиняет его в убийстве почтальона и пяти солдат. Виселица верная. Говорят, что этот провокатор выдал целую организацию ППС и настолько занят разоблачениями и показаниями, что следователям приходится ждать очереди, чтобы его допросить. У радомчан было за это время еще два дела, два раза их приговаривали к смерти и оба раза заменили каторгой.
2 июля
29 июня перевели от нас Ганку. Я ее вижу лишь украдкой, через форточку, когда она гуляет. Дело ее слушалось 30-го. Кажется, приговорена к смерти, судя по тому, что она проводила рукой по шее. Ее убрали из этого коридора, а несколько человек посадили на три дня в темный карцер за подачу прокурору заявления, написанного в резком тоне, с жалобой на жандармов, что они плохо обращаются с женщинами, и за требование перевести женщин в женскую тюрьму. Одних бросили в карцер, других перевели в другие камеры, чтобы они впредь не могли сноситься друг с другом.
Рядом со мной уже никого нет. Кельчанин сидит теперь в другой камере. Ему всего 21 год, а за ним 17 дел. Когда к нему являются для прочтения обвинительного акта, он отказывается слушать, заявляя, что ему надоело и что он может отправиться на тот свет и не слушая этого. Он сожалеет лишь о том, что ему не дадут жить еще 20 лет, и спрашивает, сколько у него было бы судебных дел к 40 годам. Снова появилось много людей в кандалах. Я их слышу и вижу только тогда, когда они выходят на прогулку. Несколько человек – почти дети, без растительности на лице, бледные и на вид им не больше 15–16 лет. Один из них еле двигается. По-видимому, у него искалечены ноги. Во время гуляния он постоянно сидит на скамейке. Другой не подтягивает цепей ремнем, и они волочатся за ним. Остальные, наоборот, ходят гордо в кандалах, побрякивая ими, ступают бодро, выпрямившись.
На днях у меня было небольшое развлечение: я был в уборной, жандарм забыл об этом и привел товарища из Радома. Мы оба были поражены. Он уже получил три смертных приговора, замененных 20 годами каторги, ожидает еще двух приговоров по 15 лет каторги за участие в подкопе под тюрьмой и за принадлежность к «Левице ППС». Все эти приговоры вынесены ему, несмотря на то, что он не принимал ни малейшего участия в приписываемом ему убийстве жандармского ротмистра и других. К тому времени он уже совершенно отстал от движения. Второй, сидящий в одной камере с ним, тоже приговоренный к смерти – подлинный «левицовец», принципиальный противник индивидуального террора. Жандарм заметил свой промах, но не разогнал нас и улыбался, когда вел меня обратно в камеру.
Теперь в коридоре всем нам грустно без Ганки, без ее пения и выкидываемых ею штук, но она дает нам знать о себе долетающим до нас издали пением, правда, придавленным, но все же слышным.
3 июля
Сегодня после обеда в моей камере открыли все окно. Теперь я смогу ежедневно на целый час открывать окно от 4 до 5 час. (во время прогулки не разрешают открывать окон, выходящих во двор). Я уже могу видеть зелень, большой кусок неба, вдыхать свежий воздух. Я долго стоял возле окна, опираясь на решетку. Свежий воздух меня опьянил, и мне стало грустно. Воспоминания, тоска и сознание, что я лишен свободы. Здесь, в самой Варшаве, держат меня в тюрьме, здесь их крепость, и из нее исходит их господство. Какой-то солдат-калмык с винтовкой караулит меня и зорко присматривает за мной. Где-то недалеко свистит паровоз, поезд мчится, едут в нем свободные люди. Их много, очень много, а нас здесь только горсточка. И вновь бодрость во мне оживает, хотя одному мне грустно здесь в камере, в этом доме.
6 июля
Сегодня уже взяли Ганку. Проходя мимо моей камеры, она крикнула: «До свидания! Меня совсем забирают отсюда». Жандарм крикнул: «Молчи, разговаривать нельзя», и они прошли дальше. В мой коридор вновь привели троих, в том числе анархиста Ватерлоса, закованного в кандалы. Он уже приговорен к 15 годам каторги, а за ним числится еще одно дело. Иностранец, если судить по произношению и по фамилии, он сидел три дня в карцере за подачу жалобы прокурору. С ним сидит какой-то еврей из Островца, обвиняемый в том, что во время арестов рабочих он бросил бомбу в здание фабрики. Рядом со мной сидит женщина. Не знаю, кто она такая, так как она посажена в эту камеру только сегодня и перестукивается очень плохо. Кроме них – двое из Радома, офицер Белокопытов из Замброва Ломжинской губернии, молоденький, розовенький, как девушка, артиллерист, обвиняемый в том, что не донес на своего товарища, который якобы принадлежит к Всероссийскому офицерскому союзу. Вместе с ним сидит с 1 ноября 1907 г. один рабочий, обвиняемый в принадлежности к боевой организации ППС (оговаривает его какой-то «Штубак»). Потом еще двое рабочих, о которых мне ничего неизвестно, и, наконец, предатель Вольгемут, как говорят, отправивший на виселицу уже до 30 человек. С ним сидит какой-то еврей из Белостока, по-видимому, тоже предатель, так как его неоднократно предупреждали, что собой представляет Вольгемут, а он все продолжает сидеть с ним в одной камере.
7 июля
Сегодня ужасный день. Утром кто-то в боковом коридоре с остервенением стучал и кричал на жандарма, но это продолжалось недолго. Вскоре после этого начал стучать и звать начальника Ватерлос. Ему говорили, что начальник скоро придет, но тот не приходил в течение целого дня. И Ватерлос стучал с перерывами целый день. Наконец, в 9 час. вечера он вышел в коридор и заявил, что будет ждать здесь. Сбежалось множество жандармов и солдат, они просили его, грозили, требовали, чтобы он пошел обратно в камеру. Он ответил, что не пойдет. Кончилось тем, что его схватили и втолкнули в камеру, а он поднял крик: «Товарищи!». Во всех камерах заключенные начали колотить в двери. Ватерлос тоже начал стучать. Только тогда явился начальник. Они разговаривали тихо, по-немецки. Я уловил только, что он требовал, чтобы от него взяли товарища, с которым он сидел (до карцера он сидел с доктором Заксом, который тоже был в карцере, а теперь сидит один), и чтобы наказали солдат за насилие над ним. После этого Ватерлоса сейчас же перевели в другую камеру. Во время этого происшествия солдаты бегали под окнами камер и пугали заключенных, что они убьют Ватерлоса, но потом сами спрашивали, что случилось, и выражали ему сочувствие. Я слышал, как один из жандармов возбуждал солдат против нас, но они слушали его молча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68