подтверждения я еще получить не мог. Я рад, что она в Цюрихе и что Ясик держит себя молодцом.
Феликс
С. С. Дзержинской
[Орел, Губернская тюрьма] 20 апреля 1915 г.
Дорогая моя Зося! Только что меня известили, что еще сегодня я буду отправлен в каторжную тюрьму (здесь же, в Орле). Ничего ужасного. Говорят, что и там теперь не так плохо. Я иду туда совершенно спокойно, жаль только расставаться с товарищами. Но я вечный скиталец, и ничто меня не пугает. Впрочем, берут меня туда, вероятно, только по недоразумению, и я думаю, что через неделю-две вернут меня сюда обратно, потому что мои сопроцессники полуюта уже сегодня обвинительный акт, и мне также должны его вручить через несколько дней. Может быть, скоро перевезут нас уже в Варшаву. Физически и морально я чувствую себя хорошо, а последние сведения, если они верны, обещают и мне свободу.
От тебя я получил два письма; послал одно, по-видимому, оно пропало. Быть может, ты получила от своего отца вести обо мне. Я ему писал пространно. Он сообщал мне, что Ясик опять захворал ангиной – это меня сильно беспокоит.
Твой Феликс
С. С. Дзержинской
[Орел, Каторжный централ] 1 августа 1915 г.
Дорогая Зося моя!
Все твои письма и открытки, кажется, получил, последней была открытка от 25/VII… Каждое письмо твое было для меня праздником, ибо я узнавал хоть что-нибудь о тебе и Ясине нашем… Так ужасно иногда тоскую о нем, но пусть сердце молчит, – придет ведь время, а я так уверен, что скоро уже, и я увижу вас и буду с вами… Л теперь я живу в каком-то оцепенении, в какой-то душевной неподвижности, как во сне…
Обо мне не беспокойся, я здоров совершенно, и сил у меня много, и обеспечен всем. Сижу с другим, с человеком, с которым хорошо сидеть, и время быстро проходит.
Здесь лучше, чем было в Губернской. Тихо, нет пыли, нет паразитов, баня каждые 10 дней, чистое белье, прогулки /г часа. Не знаю, когда будет второе дело, обвинительный акт я получил уже 2 месяца тому назад, срок же моих 3 лет, по моим расчетам, закончится 29/Н 1916 года по ст. стилю, и тогда меня, вероятно, переведут обратно в Губернскую.
О ходе войны я знаю, дают нам телеграммы, а кроме того, разрешили теперь выписывать «Правительственный вестник», и я буду его получать с сегодняшнего дня. О Юльке я писал из Губернской твоему отцу, думая, что он как-нибудь известит жену Юлька. Он умер, кажется, в январе, от чахотки. Все время, с момента приезда своего в Орел, выглядел ужасно, хотя ни на что не жаловался, умер в больнице, где пролежал несколько недель, среди чужих людей; умер тихо, не знал, что умирает. Числа не помню, кажется, в январе или феврале – пусть жена его напишет сама администрации; я думаю – ей ответят.
Я так давно не имею ни слова от Альдоны, что прямо беспокоюсь; писал ей месяц назад в ответ на ее письмо от 10/VI, и с тех пор от нее ни слова. Все карточки Ясика я переслал на хранение брату, потому что здесь нельзя их держать при себе, но я их помню и иной раз, когда лежу с закрытыми глазами, вижу эти карточки, и так больно, что не могу вызвать образ самого Ясика. Сынок мой милый, счастье мое, целую тебя и обнимаю крепко-крепко, мой мальчик: я приеду, мы увидимся, будь только терпелив, придет время, будь здоровым и хорошим, добрым мальчиком.
Пиши мне, милая, как только будет свободное время.
Твой Феликс
С. С. Дзержинской
[Орел, Каторжный централ] 1 сентября 1915 г.
Дорогая Зося моя!
Пишу открытку, чтобы письмо вернее дошло. Не беспокойся обо мне, я здоров совершенно и всем обеспечен. А тоска ужасная – ведь это мой удел, пока не кончится все это. Жду, и день за днем проходит, бегут недели, месяцы. Сегодня 3 года ровно. Я спокоен, не рвусь, как будто уже сил больше нет и совершенно одеревенел, и все мое существование было бы только кошмарным сном, а не действительностью.
И жду пробуждения и спокоен, потому что уверен, что оно придет. А ты, дорогая, пиши мне – все твои письма и печальные и радостные известия – это моя почти единственная действительность… Как ты устроилась теперь, когда урок уже кончился, нашла ли что-нибудь новое?
Иногда такая тоска охватывает меня по солнышку нашему Ясику, по его голосу, ручкам, которые бы обняли, по губкам его и всему ему, что просто не верится, что так есть, как есть, что вы там, а я здесь… Обнимаю его и целую. Когда придет это время?
Но не нужно быть слабым… Все, все, что жизнь нам шлет и принесет еще, перенесем… Пиши мне, Зося, как только будет желание и свободная минутка.
Что теперь с нашей семьей, могла ли она вернуться в Варшаву? Что с отцом твоим, пошли ему мои сердечные приветы. От Альдоны я имел открытку, что она осталась в Вильно, но мое письмо к ней пропало. Я снова получаю «Правительственный вестник». Денег у меня достаточно. Книжки тоже есть, и время быстро проходит. Когда Роза вернется с отдыха, пошли ей от меня самые сердечные приветы, ей и семье ее.
Твой Феликс
С. С. Дзержинской
[Орел, Каторжный централ] 2 октября 1915 г.
Милая Зося моя!
Обо мне не беспокойся – здоровье сносное, питаюсь хорошо. По моим расчетам, через 4 месяца, 13/III (29/II) 1916 года, окончится мой срок, и тогда, вероятно, переведут в Губернскую, где придется ждать конца войны, так как ожидать раньше суда нельзя. Здесь лучше, чем в Губернской, но я буду рад переводу, так как однообразие и стоглазая скука одолевают меня. От братьев и сестер я не имею теперь никаких известий. Альдона осталась в Вильно, но детей отослала. Игнась остался в Варшаве. О событиях войны знаю, так как выписываю «Правительственный вестник», но изнервничался настолько, что не читаю, а просматриваю только. Время убиваю чтением. Расшатались нервы. Да и состарился порядочно, через год, по всей вероятности, и без волос совсем останусь. Днем апатия – это обычное мое состояние. Теперь только письма твои прогоняют ее. А по ночам постоянно сны – настолько выразительные, как будто явь…
А теперь, Ясик мой любимый, солнышко, радость моя! Я смотрю на тебя, на карточки твои и крепко обнимаю тебя и целую. Когда мы будем вместе, мы будем смеяться и радоваться, играть и слушать, как мамуся будет играть на рояле. И пойдем все вместе, взявшись за руки, гулять, собирать цветы и слушать, как птички поют и деревья своими листьями шумят. Будем гоняться друг за другом и, обнявшись, сидеть и рассказывать друг другу. И это будет наш праздник, и радостно нам будет. А теперь, когда я должен быть в Орле и не могу еще приехать, я думаю о тебе и ты думаешь обо мне, и я знаю, что ты будешь рад, когда придут к тебе слова мои, как я был страшно рад твоему письму, твоим словам дорогим.
Ваш Феликс
С. С. Дзержинской
[Орел, Каторжный централ] 4 января 1916 г.
Зося! Моя дорогая!
Два месяца назад 15(2) XI 1915 года я написал тебе и Ясику большое письмо и с тех пор получил открытку от 6/XII и хорошую карточку. Значит, письма моего ты не получила, а выслал я его заказным и был уверен, что не пропадет;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Феликс
С. С. Дзержинской
[Орел, Губернская тюрьма] 20 апреля 1915 г.
Дорогая моя Зося! Только что меня известили, что еще сегодня я буду отправлен в каторжную тюрьму (здесь же, в Орле). Ничего ужасного. Говорят, что и там теперь не так плохо. Я иду туда совершенно спокойно, жаль только расставаться с товарищами. Но я вечный скиталец, и ничто меня не пугает. Впрочем, берут меня туда, вероятно, только по недоразумению, и я думаю, что через неделю-две вернут меня сюда обратно, потому что мои сопроцессники полуюта уже сегодня обвинительный акт, и мне также должны его вручить через несколько дней. Может быть, скоро перевезут нас уже в Варшаву. Физически и морально я чувствую себя хорошо, а последние сведения, если они верны, обещают и мне свободу.
От тебя я получил два письма; послал одно, по-видимому, оно пропало. Быть может, ты получила от своего отца вести обо мне. Я ему писал пространно. Он сообщал мне, что Ясик опять захворал ангиной – это меня сильно беспокоит.
Твой Феликс
С. С. Дзержинской
[Орел, Каторжный централ] 1 августа 1915 г.
Дорогая Зося моя!
Все твои письма и открытки, кажется, получил, последней была открытка от 25/VII… Каждое письмо твое было для меня праздником, ибо я узнавал хоть что-нибудь о тебе и Ясине нашем… Так ужасно иногда тоскую о нем, но пусть сердце молчит, – придет ведь время, а я так уверен, что скоро уже, и я увижу вас и буду с вами… Л теперь я живу в каком-то оцепенении, в какой-то душевной неподвижности, как во сне…
Обо мне не беспокойся, я здоров совершенно, и сил у меня много, и обеспечен всем. Сижу с другим, с человеком, с которым хорошо сидеть, и время быстро проходит.
Здесь лучше, чем было в Губернской. Тихо, нет пыли, нет паразитов, баня каждые 10 дней, чистое белье, прогулки /г часа. Не знаю, когда будет второе дело, обвинительный акт я получил уже 2 месяца тому назад, срок же моих 3 лет, по моим расчетам, закончится 29/Н 1916 года по ст. стилю, и тогда меня, вероятно, переведут обратно в Губернскую.
О ходе войны я знаю, дают нам телеграммы, а кроме того, разрешили теперь выписывать «Правительственный вестник», и я буду его получать с сегодняшнего дня. О Юльке я писал из Губернской твоему отцу, думая, что он как-нибудь известит жену Юлька. Он умер, кажется, в январе, от чахотки. Все время, с момента приезда своего в Орел, выглядел ужасно, хотя ни на что не жаловался, умер в больнице, где пролежал несколько недель, среди чужих людей; умер тихо, не знал, что умирает. Числа не помню, кажется, в январе или феврале – пусть жена его напишет сама администрации; я думаю – ей ответят.
Я так давно не имею ни слова от Альдоны, что прямо беспокоюсь; писал ей месяц назад в ответ на ее письмо от 10/VI, и с тех пор от нее ни слова. Все карточки Ясика я переслал на хранение брату, потому что здесь нельзя их держать при себе, но я их помню и иной раз, когда лежу с закрытыми глазами, вижу эти карточки, и так больно, что не могу вызвать образ самого Ясика. Сынок мой милый, счастье мое, целую тебя и обнимаю крепко-крепко, мой мальчик: я приеду, мы увидимся, будь только терпелив, придет время, будь здоровым и хорошим, добрым мальчиком.
Пиши мне, милая, как только будет свободное время.
Твой Феликс
С. С. Дзержинской
[Орел, Каторжный централ] 1 сентября 1915 г.
Дорогая Зося моя!
Пишу открытку, чтобы письмо вернее дошло. Не беспокойся обо мне, я здоров совершенно и всем обеспечен. А тоска ужасная – ведь это мой удел, пока не кончится все это. Жду, и день за днем проходит, бегут недели, месяцы. Сегодня 3 года ровно. Я спокоен, не рвусь, как будто уже сил больше нет и совершенно одеревенел, и все мое существование было бы только кошмарным сном, а не действительностью.
И жду пробуждения и спокоен, потому что уверен, что оно придет. А ты, дорогая, пиши мне – все твои письма и печальные и радостные известия – это моя почти единственная действительность… Как ты устроилась теперь, когда урок уже кончился, нашла ли что-нибудь новое?
Иногда такая тоска охватывает меня по солнышку нашему Ясику, по его голосу, ручкам, которые бы обняли, по губкам его и всему ему, что просто не верится, что так есть, как есть, что вы там, а я здесь… Обнимаю его и целую. Когда придет это время?
Но не нужно быть слабым… Все, все, что жизнь нам шлет и принесет еще, перенесем… Пиши мне, Зося, как только будет желание и свободная минутка.
Что теперь с нашей семьей, могла ли она вернуться в Варшаву? Что с отцом твоим, пошли ему мои сердечные приветы. От Альдоны я имел открытку, что она осталась в Вильно, но мое письмо к ней пропало. Я снова получаю «Правительственный вестник». Денег у меня достаточно. Книжки тоже есть, и время быстро проходит. Когда Роза вернется с отдыха, пошли ей от меня самые сердечные приветы, ей и семье ее.
Твой Феликс
С. С. Дзержинской
[Орел, Каторжный централ] 2 октября 1915 г.
Милая Зося моя!
Обо мне не беспокойся – здоровье сносное, питаюсь хорошо. По моим расчетам, через 4 месяца, 13/III (29/II) 1916 года, окончится мой срок, и тогда, вероятно, переведут в Губернскую, где придется ждать конца войны, так как ожидать раньше суда нельзя. Здесь лучше, чем в Губернской, но я буду рад переводу, так как однообразие и стоглазая скука одолевают меня. От братьев и сестер я не имею теперь никаких известий. Альдона осталась в Вильно, но детей отослала. Игнась остался в Варшаве. О событиях войны знаю, так как выписываю «Правительственный вестник», но изнервничался настолько, что не читаю, а просматриваю только. Время убиваю чтением. Расшатались нервы. Да и состарился порядочно, через год, по всей вероятности, и без волос совсем останусь. Днем апатия – это обычное мое состояние. Теперь только письма твои прогоняют ее. А по ночам постоянно сны – настолько выразительные, как будто явь…
А теперь, Ясик мой любимый, солнышко, радость моя! Я смотрю на тебя, на карточки твои и крепко обнимаю тебя и целую. Когда мы будем вместе, мы будем смеяться и радоваться, играть и слушать, как мамуся будет играть на рояле. И пойдем все вместе, взявшись за руки, гулять, собирать цветы и слушать, как птички поют и деревья своими листьями шумят. Будем гоняться друг за другом и, обнявшись, сидеть и рассказывать друг другу. И это будет наш праздник, и радостно нам будет. А теперь, когда я должен быть в Орле и не могу еще приехать, я думаю о тебе и ты думаешь обо мне, и я знаю, что ты будешь рад, когда придут к тебе слова мои, как я был страшно рад твоему письму, твоим словам дорогим.
Ваш Феликс
С. С. Дзержинской
[Орел, Каторжный централ] 4 января 1916 г.
Зося! Моя дорогая!
Два месяца назад 15(2) XI 1915 года я написал тебе и Ясику большое письмо и с тех пор получил открытку от 6/XII и хорошую карточку. Значит, письма моего ты не получила, а выслал я его заказным и был уверен, что не пропадет;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68