ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

И пусть Зевс, который сейчас все это видит, заставит Ареса выполнить мое условие.
– Золото дам тебе я, – вскричал взволнованный Гермес. – Я, я тебе дам золото!
– Нет, это я тебе его дам! – перебил его Посейдон, но тут же осмотрительно добавил: – Если, конечно, Зевс позволит.
Однако Зевс не пожелал вмешиваться. Он понимал, что Гефест слишком некрасив и потому недостоин прекрасной Афродиты. Можно понять бедняжку, иногда позволявшую себе некоторые вольности. Если уж на то пошло, он и сам едва не оказался в этой проклятущей сетке.
В общем, скандал окончился без всяких последствий для любовников и вынужденным смирением Гефеста. Позднее у Афродиты была любовь еще и с Гермесом, и с Посейдоном – она отблагодарила их таким образом за то, что в тот день они сумели по достоинству оценить ее красоту. От первого у нее родился сын по имени Гермафродит. Был он наполовину мужчина, наполовину женщина. А от второго – еще два сына.
Но вернемся к симпосию. Вторым запротестовал Аполлон.
– О Кронид-тучесгуститель! – воскликнул он. – Я отказываюсь тебя понимать! Этой ночью усердный Гермес вдруг разбудил меня словами: «Ну-ка, вставай, Аполлон, да поскорее, Зевс желает с тобой говорить». И я примчался в надежде, что смогу быть здесь полезен. Теперь выяснилось, что нуждаешься ты вовсе не во мне, а в Гере, Афине и Афродите, притом по делу, которое меня совсем даже не касается. Позволь же спросить: зачем ты велел поднять меня в такую рань? Известно ли тебе, что по твоей вине солнце сегодня встанет на час позже?
– Не я помешал Аполлону, – вскричал вконец разгневанный Зевс. – Это Аполлон своим постоянным вмешательством препятствует нормальному ходу Троянской войны. Может, ты забыл о своих кознях против ахейцев? И о моровой язве, которая на протяжении многих дней косила их войско?
Тут я (хотя у меня нет под боком музы-вдохновительницы, помогавшей Гомеру, когда он писал первую песнь «Илиады») не могу не рассказать и об Ахилле Пелиде, о его гневе, «который ахеянам тысячи бедствий содеял». Так что уж не взыщите, если мне придется вторично прервать свой рассказ о ходе генеральной ассамблеи богов.
За первые девять лет осады Трои ахейцы сожгли и разграбили почти все селения в округе. В двух из этих селений – а именно в Фивах и Лирнессе – были похищены две прекрасные девушки – Хрисеида и Брисеида, соответственно дочери Хриса и Бриса. При разделе добычи первая – настоящая красавица – досталась Агамемнону, а вторая (и по красоте занимавшая второе место) – Ахиллу. Несчастный Брис с горя покончил жизнь самоубийством, что же до отца Хрисеиды, то этот настойчивый жрец храма Аполлона пришел к шатру Агамемнона с богатыми дарами и с твердым намерением вернуть свою дочь. К сожалению, у Агамемнона в то утро было отвратительное настроение.
– Пошел прочь, старик! – закричал Агамемнон. – И не показывайся больше возле наших кораблей! Если я еще раз увижу, что ты здесь бродишь, тебя не спасет даже твоя жреческая повязка. Я никогда не отпущу Хрисеиду, разве что прогоню ее, когда она состарится и будет уже негодна ни для тканья, ни для постели.
Напуганный и обиженный Хрис ушел, но найдя уединенное местечко, пал на колени и обратился к Аполлону с такой молитвой:
– О бог сребролукий, покровитель городов Хрисы, Киллы и Тенедоса, разве не на твоем алтаре сжигал я всегда самые тучные стегна быков и коз? Отомсти же ахейцам за мои слезы!
Аполлон не заставил себя упрашивать: схватил он уже упомянутый серебряный лук и на протяжении девяти дней осыпал стрелами ахейский лагерь. Сначала стрелы поразили мулов, потом – собак, за ними – женщин и под конец – мужчин. Это, конечно, метафора, ибо дело было не в стрелах, а в моровой язве, косившей и войско, и стада.
На десятый день Ахилл по совету Геры созвал совет вождей и предложил Агамемнону обратиться за помощью к прорицателю.
– О Атрид, – сказал он, – война и мор губят ахейцев! Мы должны позвать человека, умеющего гадать по внутренностям животных: пусть скажет, за что боги прогневались на нас.
Позвали Калханта – официального прорицателя ахейского воинства, того самого, что за девять лет до описываемых событий повелел принести в жертву Ифигению. Хмуро смотрел на него Агамемнон:
– О Калхант, надеюсь, больше ты не напророчишь мне несчастий?
– Не моя вина, что ты постоянно совершаешь ошибки! – молвил прорицатель, тыча в него указательным пальцем. – Ты нанес оскорбление сребролукому богу. Ты грубо вытолкал жреца, отвергнув его дары и мольбы. Ты не захотел вернуть дочь отцу и отца дочери. Так знай же, что Аполлон не перестанет чинить вред ахейскому войску до тех пор, пока длиннокудрая Хрисеида не вернется в объятия родителя своего, а в городе Хрисе не будут принесены Аполлону обильные жертвы.
– О гнусный предатель! – возмутился Агамемнон. – Ни разу из твоих уст я не слышал доброго слова! А теперь ты болтаешь еще о каких-то обидах, будто бы нанесенных мною богу, и требуешь, чтобы я возвратил лилейногрудую рабыню. Без обиняков скажу: Хрисеида нравится мне больше самой Клитемнестры – законной моей супруги, дожидающейся меня в Аргосе. Мне нравятся ее гладкая кожа, ее умелые руки. И все же я готов отказаться от девушки, но при условии, что ахейцы возместят мне столь большую утрату. Не оставаться же мне одному без добычи, захваченной в Фивах, где я больше всех рисковал жизнью!
– О чем ты говоришь, бесстыжий?! – изобличил его во лжи Ахилл. – Он рисковал жизнью! Да ведь я собственными глазами видел, что ты наблюдал за сражающимися ахейцами издали! Как же ты можешь требовать от нас часть добычи? С какой стати мы должны тебе ее отдать? Уж не за то ли мы обязаны тебе, что ты смотрел, как мы сражались? И кто же из нас, по-твоему, должен отказаться от своей доли?
В общем, возвращай дочь отцу, а в день, когда мы возьмем великую Трою, ты будешь щедро вознагражден. Клянусь честью, ты получишь втрое, а то и вчетверо больше того, что стоит эта рабыня.
– Нет, сын Пелея! – зло отозвался Агамемнон. – Не думай, что тебе удастся провести меня своими туманными обещаниями. Если ты так настаиваешь на возвращении Хрисеиды отцу, то знай, что я сумею возместить утрату: приду в твой шатер и заберу себе розовощекую Брисеиду.
Что ответил ему Ахилл, представить себе нетрудно. Мы не приводим здесь его слов лишь потому, что не хотим снижать эпический строй повествования. Достаточно сказать, что самыми мягкими выражениями в его устах были: «мешок с дерьмом», «ублюдок» и «сучья морда».
Разгневанный герой удалился в свой лагерь и отказался участвовать в военных действиях. Тщетно спустившаяся с Олимпа Афина пыталась уговорить Ахилла отказаться от своего решения.
Известие о его самоустранении было воспринято по-разному:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67