Повесив трубку, одел рубашку и брюки и стал ждать. Когда официант явился, Эймос подписал чек, дал на чай, понадеявшись, что чаевые соответствуют случаю. Оставшись один, поставил поднос на стол и пошел в комнату Джессики. Она лежала на кровати и сосала свой большой палец.
– Знаешь, что бы мне сейчас хотелось? – усаживаясь рядом на постель, спросил он.
– Хммм?
– Что бы мне действительно хотелось больше всего на свете – это большой сандвич, с холодным нарезанным цыпленком, прекрасным свежим беконом, томатом, горчицей, много майонеза сверху и с маринованными овощами. Эй, ведь это твоя любимая еда, такой сандвич?
Джессика кивнула.
– Послушай, знаешь, что я тебе скажу: у меня именно такой и есть для тебя.
Джессика наклонила голову набок.
– Проклятье, – вдруг сказал Эймос.
– Что случилось, папочка?
– В какой из чемоданов мы запихнули бекон, не помнишь?
– Бекон в чемодан? – Она вынула изо рта палец. – У нас нет никакого бекона в чемоданах.
– Подожди-ка, полежи спокойно секундочку, дай человеку подумать, – с важной задумчивостью в голосе изрек Эймос. – То, что нарезанный цыпленок завернут в шотландский плед твоей матери, это я помню точно. Но остальное? Да, тосты в ее косметичке. Послушай, а теперь представь, куда бы ты на месте своей матери положила бекон?
Джессика захихикала.
– Вспомнил! Вспомнил! – закричал Эйсмос. – Она положила бекон в мой чемоданчик для документов. Погоди, я сейчас. – Он направился к двери, у порога обернулся. – Кока-колу мы тоже взяли, есть и лед в моем туалетном наборе, надеюсь, он еще не растаял.
Он быстро вышел, в спальне положил сандвичи на салфетки «клинекс», под мышкой зажал кока-колу и, прихватив два стакана со льдом, стараясь ничего не уронить, с осторожностью направился к дочери.
– Знаешь ли ты, что мы забыли тарелки? – пробормотал он, расставляя принесенное на столе. – Ну только бы добраться до твоей матери, я ей покажу! Давай, иди сюда. – Он постучал по сиденью стула.
Джессика подошла и села, а Эймос, устроившись на уголке стола, принялся с жадностью уничтожать сандвич.
– На самом деле это не ты их приготовил, – сказала Джессика, – ты меня просто дразнишь.
– И это вся благодарность за то, что я привез тебе эти сандвичи из самой Америки?
– Но бекон совсем свежий, и все остальное тоже.
– Если бы ты наконец усвоила привычку внимательно слушать своего отца, то ты бы обратила внимание на то, что я сказал, – что привез бекон в моем чемоданчике для документов. А знаешь, сколько там отделений и карманов? Среди них есть и гарантированный на сто процентов, что сохранит бекон свежим. – Он прикончил половину сандвича и, запив большим глотком колы, принялся за вторую половину. Через мгновение от сандвича ничего не осталось, и он вытер рот «клинексом».
– Ешь, детка.
– Я ем.
– Но ты даже не откусила как следует.
– Очень вкусно, папочка.
– Знаю, что тебе нужно, – небольшая серенада, способствующая выделению желудочного сока.
Он рванулся обратно в спальню и осторожно открыл футляр со своими беззвучными клавишными. Это был потрясающий подарок от Донни Клайна, тот возник вдруг откуда-то из воздуха перед ними в аэропорту три дня назад, держа обеими руками этот футляр-чемодан.
– Это только половина подарка, – объяснил Донни, и когда Эймос спросил, где вторая половина, Донни сказал: – Я плачу за дополнительный вес.
Он так и сделал, что вылилось в сто десять долларов. Лайла не знала, что такое немые клавишные, и он объяснил, что обычно концертные пианисты берут с собой инструмент в турне, чтобы не терять практики. Клавиши как у настоящего пианино, за исключением звука. Эймосу всегда хотелось иметь такой инструмент, но он был слишком дорогой, а играл он очень плохо, чтобы оправдать такие затраты.
Положив инструмент напротив Джессики, он сказал:
– Сыграй «Меланколик Бэби».
Джессика только улыбнулась, кусая от сандвича.
– Вот что: я сыграю, а ты отгадаешь. – И начал играть «Гори, гори, маленькая звездочка».
– Сдаюсь, – сказала Джессика.
– Но ты даже не подумала.
– Хочешь половину моего сандвича? Он вкусный.
– Хотя могла бы сделать попытку.
– Прости.
– Не надо извинений, – закричал Эймос, – ведь здесь твой Большой папочка, и у меня идея года! – Он снял телефонную трубку и, когда оператор ответил, заявил: – Говорит Эймос Маккрекен из 1025-го, с кем поговорить, чтобы сюда доставили фортепьяно?
– Папочка…
– Тихо, детка. – И снова в трубку: – Да, да верно, фортепьяно. Знаете, с клавишами.
– Я не хочу играть на фортепьяно, папочка.
– Это твоя любимая вещь, детка. Мы с тобой славно играли в четыре руки, помнишь?
– Но…
Эймос поднял руку, прервав ее:
– Это управляющий? Говорит Маккрекен из 1025-го номера, вы знаете, внезапно мне ужасно захотелось поиграть на фортепьяно, и мне кажется, вы тот самый человек, который может мне его доставить. Мне все равно, какое, – пианино, спинет, рояль, – подойдет любой вариант.
– Я не буду играть.
– Подождите секунду, – сказал Эймос в трубку и прикрыл мембрану рукой. – Разумеется, ты будешь играть, и прекрати капризы, не надо делать трагедию. Дома ты всегда меня умоляла поиграть с тобой на фортепьяно. Верно? Скажи, я прав? Да или нет? Говори!
– Не кричи на меня так, папочка!
– Никто не кричит, но ты слишком чувствительна для такого старого возраста, если хочешь знать мое мнение.
– Ничего подобного! Я просто не хочу играть на пианино, вот и все!
– А что ты хочешь?
– Спать.
– Но ты уже спала.
– Папочка…
– Погодите-ка секундочку. Я сейчас все расставлю по своим местам. Извините, что заставляю вас ждать. – Он снова зажал мембрану. – Ну так как – да или нет?
Джессика отрицательно потрясла головой.
– Страшно жаль, что побеспокоил вас, – сказал Эймос в трубку, – оказывается, мне нужно не фортепьяно. А надувной матрас у вас случайно нигде не завалялся? Нет? Ну что ж, так всегда бывает. Спасибо все равно.
Он положил трубку, молча подошел к столу, где оставил свои клавишные, с осторожностью наклонился, чтобы не вызвать очередной спазм в спине, поднял и отнес обратно инструмент в спальню, захлопнув за собой дверь с такой силой, что сам вздрогнул. Он знал, что это приближается. Поставил клавишные обратно в футляр, запер его и подул на пальцы, потом резко развернулся, пошел было обратно к дочери, готовый прочитать ей нотацию об испорченных неблагодарных детях, как внезапно его мозг пронзило презрение к себе – ты, преступный идиот, ей только четыре.
Внезапно его охватила слабость, он вернулся от двери своей ненаглядной любимой дочери и, подойдя к столу, написал записку: «Меня держат здесь в плену, кто найдет мою записку, сообщите Дж. Эдгару Гуверу». Уже сложил, но вдруг вспомнил, что Джессика не может читать. Смял и написал на другом листке очень крупными печатными буквами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Знаешь, что бы мне сейчас хотелось? – усаживаясь рядом на постель, спросил он.
– Хммм?
– Что бы мне действительно хотелось больше всего на свете – это большой сандвич, с холодным нарезанным цыпленком, прекрасным свежим беконом, томатом, горчицей, много майонеза сверху и с маринованными овощами. Эй, ведь это твоя любимая еда, такой сандвич?
Джессика кивнула.
– Послушай, знаешь, что я тебе скажу: у меня именно такой и есть для тебя.
Джессика наклонила голову набок.
– Проклятье, – вдруг сказал Эймос.
– Что случилось, папочка?
– В какой из чемоданов мы запихнули бекон, не помнишь?
– Бекон в чемодан? – Она вынула изо рта палец. – У нас нет никакого бекона в чемоданах.
– Подожди-ка, полежи спокойно секундочку, дай человеку подумать, – с важной задумчивостью в голосе изрек Эймос. – То, что нарезанный цыпленок завернут в шотландский плед твоей матери, это я помню точно. Но остальное? Да, тосты в ее косметичке. Послушай, а теперь представь, куда бы ты на месте своей матери положила бекон?
Джессика захихикала.
– Вспомнил! Вспомнил! – закричал Эйсмос. – Она положила бекон в мой чемоданчик для документов. Погоди, я сейчас. – Он направился к двери, у порога обернулся. – Кока-колу мы тоже взяли, есть и лед в моем туалетном наборе, надеюсь, он еще не растаял.
Он быстро вышел, в спальне положил сандвичи на салфетки «клинекс», под мышкой зажал кока-колу и, прихватив два стакана со льдом, стараясь ничего не уронить, с осторожностью направился к дочери.
– Знаешь ли ты, что мы забыли тарелки? – пробормотал он, расставляя принесенное на столе. – Ну только бы добраться до твоей матери, я ей покажу! Давай, иди сюда. – Он постучал по сиденью стула.
Джессика подошла и села, а Эймос, устроившись на уголке стола, принялся с жадностью уничтожать сандвич.
– На самом деле это не ты их приготовил, – сказала Джессика, – ты меня просто дразнишь.
– И это вся благодарность за то, что я привез тебе эти сандвичи из самой Америки?
– Но бекон совсем свежий, и все остальное тоже.
– Если бы ты наконец усвоила привычку внимательно слушать своего отца, то ты бы обратила внимание на то, что я сказал, – что привез бекон в моем чемоданчике для документов. А знаешь, сколько там отделений и карманов? Среди них есть и гарантированный на сто процентов, что сохранит бекон свежим. – Он прикончил половину сандвича и, запив большим глотком колы, принялся за вторую половину. Через мгновение от сандвича ничего не осталось, и он вытер рот «клинексом».
– Ешь, детка.
– Я ем.
– Но ты даже не откусила как следует.
– Очень вкусно, папочка.
– Знаю, что тебе нужно, – небольшая серенада, способствующая выделению желудочного сока.
Он рванулся обратно в спальню и осторожно открыл футляр со своими беззвучными клавишными. Это был потрясающий подарок от Донни Клайна, тот возник вдруг откуда-то из воздуха перед ними в аэропорту три дня назад, держа обеими руками этот футляр-чемодан.
– Это только половина подарка, – объяснил Донни, и когда Эймос спросил, где вторая половина, Донни сказал: – Я плачу за дополнительный вес.
Он так и сделал, что вылилось в сто десять долларов. Лайла не знала, что такое немые клавишные, и он объяснил, что обычно концертные пианисты берут с собой инструмент в турне, чтобы не терять практики. Клавиши как у настоящего пианино, за исключением звука. Эймосу всегда хотелось иметь такой инструмент, но он был слишком дорогой, а играл он очень плохо, чтобы оправдать такие затраты.
Положив инструмент напротив Джессики, он сказал:
– Сыграй «Меланколик Бэби».
Джессика только улыбнулась, кусая от сандвича.
– Вот что: я сыграю, а ты отгадаешь. – И начал играть «Гори, гори, маленькая звездочка».
– Сдаюсь, – сказала Джессика.
– Но ты даже не подумала.
– Хочешь половину моего сандвича? Он вкусный.
– Хотя могла бы сделать попытку.
– Прости.
– Не надо извинений, – закричал Эймос, – ведь здесь твой Большой папочка, и у меня идея года! – Он снял телефонную трубку и, когда оператор ответил, заявил: – Говорит Эймос Маккрекен из 1025-го, с кем поговорить, чтобы сюда доставили фортепьяно?
– Папочка…
– Тихо, детка. – И снова в трубку: – Да, да верно, фортепьяно. Знаете, с клавишами.
– Я не хочу играть на фортепьяно, папочка.
– Это твоя любимая вещь, детка. Мы с тобой славно играли в четыре руки, помнишь?
– Но…
Эймос поднял руку, прервав ее:
– Это управляющий? Говорит Маккрекен из 1025-го номера, вы знаете, внезапно мне ужасно захотелось поиграть на фортепьяно, и мне кажется, вы тот самый человек, который может мне его доставить. Мне все равно, какое, – пианино, спинет, рояль, – подойдет любой вариант.
– Я не буду играть.
– Подождите секунду, – сказал Эймос в трубку и прикрыл мембрану рукой. – Разумеется, ты будешь играть, и прекрати капризы, не надо делать трагедию. Дома ты всегда меня умоляла поиграть с тобой на фортепьяно. Верно? Скажи, я прав? Да или нет? Говори!
– Не кричи на меня так, папочка!
– Никто не кричит, но ты слишком чувствительна для такого старого возраста, если хочешь знать мое мнение.
– Ничего подобного! Я просто не хочу играть на пианино, вот и все!
– А что ты хочешь?
– Спать.
– Но ты уже спала.
– Папочка…
– Погодите-ка секундочку. Я сейчас все расставлю по своим местам. Извините, что заставляю вас ждать. – Он снова зажал мембрану. – Ну так как – да или нет?
Джессика отрицательно потрясла головой.
– Страшно жаль, что побеспокоил вас, – сказал Эймос в трубку, – оказывается, мне нужно не фортепьяно. А надувной матрас у вас случайно нигде не завалялся? Нет? Ну что ж, так всегда бывает. Спасибо все равно.
Он положил трубку, молча подошел к столу, где оставил свои клавишные, с осторожностью наклонился, чтобы не вызвать очередной спазм в спине, поднял и отнес обратно инструмент в спальню, захлопнув за собой дверь с такой силой, что сам вздрогнул. Он знал, что это приближается. Поставил клавишные обратно в футляр, запер его и подул на пальцы, потом резко развернулся, пошел было обратно к дочери, готовый прочитать ей нотацию об испорченных неблагодарных детях, как внезапно его мозг пронзило презрение к себе – ты, преступный идиот, ей только четыре.
Внезапно его охватила слабость, он вернулся от двери своей ненаглядной любимой дочери и, подойдя к столу, написал записку: «Меня держат здесь в плену, кто найдет мою записку, сообщите Дж. Эдгару Гуверу». Уже сложил, но вдруг вспомнил, что Джессика не может читать. Смял и написал на другом листке очень крупными печатными буквами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30