– Iо credo che gli americani diventano plu pazzi ogni anno. Ho visto molti plu americani pazzi quest anno che l,anno scorso.
– Он говорит, что, по его мнению, американцы становятся ненормальнее с каждым годом. Говорит, в этом году видел больше сумасшедших американцев, чем в прошлом.
– Digli che non рио stare qua, – сказал другой. – Digli di muoversi.
– Он говорит, вам нельзя здесь оставаться. Надо идти.
– Послушайте, я просто лежу, и никого не беспокою, ни одной живой души…
– Здесь наш дом. Что, если вас найдет полиция? Мы не хотим, чтобы наш дом имел дурную славу.
«Я приношу Гетто дурную славу, – подумал Эймос. – Я, наверно, первый парень в истории, который своим присутствием пачкает доброе имя Гетто». Он медленно поднялся, отряхнул одежду. Старики внимательно наблюдали за ним. Эймос им улыбнулся.
– Наверно, надо объяснить… видите ли… это моя спина… – потом, окончательно смутившись, промямлил «доброй ночи» и пошел прочь. Пройдя половину площади, остановился и обернулся. Они все еще смотрели ему вслед, качая древними головами, что-то говоря друг другу и жестикулируя.
Покинув площадь, Эймос стал сосредоточенно вспоминать, как они сюда добирались, и буквально через несколько минут оказался там, где они оставили гондолу. Ее там больше не было, но он и не ожидал ее увидеть. Засунув руки глубоко в карманы, он пошел пешком. Консьерж недаром предупреждал, что в Венеции легко заблудиться, и Эймос был с ним сейчас вполне согласен. Он бродил по узким улочкам, вглядываясь в поисках малейших проявлений жизни, поворачивая налево и направо, и когда на особенно узкой, не более пяти футов шириной улочке впереди в темноте услышал шорох, то, испугавшись, заколебался, но отчаяние придает храбрости, и Эймос спросил.
– Сан-Марко?
Неясная фигура из темноты ответила:
– Non si pua shaglaria, – и вероятно указала правильное направление, но Эймос ничего не понял, только сказал:
– Grazie. Grazie.
Потом, в более светлом месте, он увидел старую женщину, которая сказала:
– Giri a destra.
Потом другая сказала:
– Vada sempre diritto.
И когда он пошел в указанном направлении, слова слились в чудную мелодию, очень ритмичную, он повторял про себя их слова снова и снова.
Какой красивый язык. Даже несмотря на боль в спине, Эймос оценил красоту слов и продолжал восхищаться, пока не пришло в голову, что все направления на свете ему не годятся, даже если бы он понимал язык, на котором эти люди пытались ему помочь. Потому, что он и сам не знал, куда теперь идти… Впрочем, куда же еще, ты, идиот, конечно, в отель «Тритти», ведь там находится твой паспорт, и вообще не стоит больше валять дурака, хватит, стыдно вспомнить, как он только что лежал на холодных камнях Гетто.
Он начал спрашивать дорогу к Гранд-каналу, и вскоре, несмотря на продолжавшиеся спазмы в спине, настроение улучшилось, все стало на свои места, ясно, что если вы и можете потерять из виду Гранд-канал, то ненадолго, надо просто сосредоточиться, и Эймос сейчас сосредоточился… И опять мелькнуло в голове: а что дальше? Ему уже тридцать с половиной, и вокруг пока одно дерьмо. Нет. Что сказал бы доктор Маркс? Вот что он сказал бы. Во-первых легче всего считать, что все на свете прекрасно. Во-вторых, что еще легче, что все дерьмо. А самое нелегкое, третье решение – находить выход из всех положений. Ну и что, что голубь испачкал пиджак, – есть химчистка. Ну и что, что вас оставила жена, – ведь вы можете дышать, никто не может запретить вдыхать воздух, смотреть на небо и продолжать жить; вот в чем их с Лайлой ошибка – они все время впадали в крайности, для них все было либо прекрасно, либо сразу дерьмо, а ведь надо было просто понять, что одно другому не мешает.
Вот взять его. Разумеется, он не совсем нормален, очевидно, присутствует элемент паранойи, поэтому бывает невозможен, иногда жесток, особенно когда приходит в голову мысль, что мир мог бы быть к нему снисходительнее. И он плохой спутник по жизни, но особенно неприятно, когда какой-то мотив навязчиво звучит в голове и никак не может вырваться наружу. Зато какие иногда возникают мелодии, настоящие, заставляющие плакать от счастья, и когда-нибудь он возьмет этих негодников за шиворот и вытащит наружу, как бы они ни брыкались, вытащит из своей головы, и тогда…
– Тогда вы меня еще узнаете! – крикнул он.
Когда он вошел в «Тритти-Палас», консьерж поднял голову и посмотрел на него. Эймос быстрыми шагами пересек холл и подошел к стойке.
– Я Эймос Маккрекен, я должен уехать немедленно.
– Что случилось, мистер Маккрекен?
Эймос хотел возмутиться, но вдруг взглянул на свой костюм из хаки – грязный и мятый.
– Вы о моей одежде? Нет, нет, ничего, что вы спросили. Лондон. Вот куда вы должны меня отправить. Сможете?
Старый консьерж наклонил голову:
– Я закажу вам место на завтрашний вечерний рейс.
– Но я не могу ждать до вечера! Неужели нельзя улететь раньше?
– Можно улететь из Милана.
– Прекрасно. Закажите место на рейс до Милана, я там пересяду.
– В таком случае, сэр, вам надо будет покинуть отель в…
– Подождите-ка, может быть, быстрее поездом? Есть поезд на Милан?
– Есть, мистер Маккрекен, но он придет позже.
– Пожалуй, я полечу прямо в Лондон, и плевать на клавишные.
– Вы уверены, что с вами все в порядке, мистер Маккрекен?
– Все великолепно. План такой: я беру гондолу до железнодорожного вокзала, там беру такси до Милана. Вот и выход. Наверно, будет замечательная поездка:
– Ночью вы ничего не увидите, мистер…
Эймос тяжело облокотился на стойку:
– Мне надо убраться отсюда, понятно? Вы мне поможете?
Старик опять наклонил голову:
– Я закажу вам гондолу и такси.
– Я сейчас вернусь, только поднимусь за паспортом и бумажником.
И пошел было к лифту, но вернулся:
– Вы передадите от меня записку? Необходимые предметы появились, как по волшебству.
– Бумага, ручка, конверт.
– Она не умеет читать. – Эймос опять хотел уйти, но вдруг его как громом поразило «Прекрати, ты, хнычущий неженка!». И он ясно произнес: – Не могли бы вы на словах передать ей, чтобы она не верила тому, что они обо мне наговорят?
– Кому передать, мистер Маккрекен? Прошу вас, позвольте налить вам немного бренди. Может быть, лучше американского кофе?
– Я говорю о своей дочери. Она находится у миссис Роуэн, ее номер рядом с моим. Нет, не надо передавать то, о чем я вас только что просил. Скажите лучше, что все произошло бы гораздо раньше, если бы не она… Нет. Подождите. Это тоже не то. Скажите ей… вот что… Ну конечно! Просто спойте ей песенку «Гори, гори, маленькая звездочка!», но только мотив, а слова другие, я сейчас вам скажу, какие… Знаете, я вообще пишу стихи и музыку… Вы споете ей завтра утром, и все будет замечательно… Видите ли, я часто сочиняю ей стихи, и это будет много для нее значить… Гори, гори, маленькая звездочка… Надо заменить слова… Одну секунду, я сейчас… черт возьми, когда-то в Принстоне они подбрасывали мне песню, и я моментально менял слова, прямо выстреливал новыми стихами, как из пушки… Я не уверяю, что это были хорошие стихи, поймите меня, но они подходили и были не лишены смысла… Дайте-ка подумать… А если так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30