В дверях, увидя балдахин и людей с витыми свечами, она уцепилась за руку Жоана Эдуардо, прижимаясь к нему в припадке страха; немножко тут была виновата и рюмочка наливки, после которой на дону Марию часто находило разнеженное настроение.
Амаро, уходя, предложил вернуться попозже, «чтобы не оставлять женщин одних в тяжелую минуту». Каноник прибыл, когда процессия с балдахином уже заворачивала за угол по направлению к собору. Узнав о любезном предложении соборного настоятеля, он тотчас же заявил, что раз коллега Амаро будет дежурить возле умирающей, то он может пойти отдохнуть. Видит Бог, такие потрясения совершенно выбивают его из колеи!
– Ведь сеньора не хочет, чтобы я захворал и тоже отдал Богу душу…
– Бог с вами, сеньор каноник! – вскричала Сан-Жоанейра. – Зачем такие слова!.. – И, совсем расстроившись, бедная женщина заплакала.
– Так доброй вам ночи, – сказал каноник, – и не убивайтесь чересчур. Бедная старушка не знала радостей жизни; грехов за ней тоже не водится, так что ей вовсе не страшно предстать перед престолом всевышнего. Если здраво рассудить, милая сеньора, ей даже повезло! Ну, прощайте, мне что-то нездоровится…
Сан-Жоанейра тоже совсем расклеилась. От неожиданного потрясения, случившегося к тому же сразу после обеда, у нее разыгралась мигрень; когда в одиннадцать часов Амаро снова позвонил у их дверей, ему открыла Амелия и сказала, идя в столовую:
– Извините нас, сеньор настоятель… У маменьки ужасно разболелась голова… До того, что глаза не видят. Она сделала себе компресс и только-только задремала.
– Ну и пусть отдыхает!
Они вошли в комнату умирающей. Она лежала, отвернув голову к стене; из ее полуоткрытых губ вырывался слабый, беспрерывный хрип. На столе тускло горела толстая церковная свеча с почернелым фитилем; в углу оледеневшая от страха Руса, следуя приказу Сан-Жоанейры, молилась, перебирая четки.
– Доктор говорит, она ничего не чувствует, – тихо сказала Амелия. – Она будет хрипеть, хрипеть, и вдруг перестанет, и умрет незаметно, как птичка…
– Да исполнится воля Божия, – серьезно вполголоса ответил Амаро.
Они вернулись в столовую. В доме все было тихо, только за окнами завывал ветер. Уже много недель им не приходилось оставаться с глазу на глаз. В сильном замешательстве Амаро отошел к окну; Амелия стояла, прислонившись к буфету.
– Ночью будет дождь, – сказал священник.
– И холодно, – откликнулась она, зябко кутаясь в шарф. – У меня ноги дрожат от страха…
– Вы никогда не видели, как умирают?
– Никогда.
Оба помолчали. Он по-прежнему стоял у окна; она опустив глаза возле буфета.
– Да, действительно холодно, – произнес наконец Амаро слегка дрожащим голосом; его волновало, что они здесь одни в столь поздний час ночи.
– На кухне еще не остыла плита, – сказала Амелия, – пойдемте туда.
– Пойдемте.
Они пошли в кухню. Амелия перенесла туда жестяную лампу, и Амаро, взяв щипцы, чтобы помешать в очаге еще не погасшие угли, сказал:
– Давно я не бывал здесь, в кухне! Вазоны с ломоносом по-прежнему стоят за окном?
– Да. И гвоздика…
Они сели на низенькие стульчики возле очага. Амелия, слегка наклонившись вперед, смотрела на огонь и чувствовала, что падре Амаро в молчании пожирает ее глазами. Сейчас он заговорит! У нее дрожали руки; она не смела пошевелиться, поднять глаза, боясь, что не удержится от слез; и все-таки она тревожно, жадно ждала его слов, горьких или ласковых…
И он заговорил, тихо и серьезно: – Менина Амелия, я не надеялся, что у меня будет случай поговорить с вами наедине. Но раз все само собой устроилось… Значит, это воля всевышнего! И потом, вы так переменились ко мне.
Она судорожно повернулась; лицо ее пылало, губы дрожали.
– Вы же знаете почему! – вскрикнула она, чуть не плача.
– Знаю. Если бы не эта подлая заметка, не клевета, ничего бы не случилось, и наша дружба продолжалась бы по-прежнему, и все было бы хорошо… Как раз об этом я и хотел с вами поговорить.
Он пододвинул свой стульчик поближе к ней и заговорил очень мягко, очень спокойно:
– Вы помните эту статейку, которая обливала помоями всех друзей вашего дома? Где меня втаптывали в грязь? Где даже вас, ваше доброе имя, подвергли оскорблениям?… Помните? Так хотите знать, кто ее написал?
– Кто? – спросила Амелия, вне себя от удивления.
– Сеньор Жоан Эдуардо! – спокойно ответил священник, скрещивая руки на груди.
– Не может быть!
Она вскочила со стула. Амаро снова усадил ее, тихонько потянув за юбку, и продолжал терпеливо и настойчиво:
– Послушайте меня. Садитесь. Статью написал он. Я узнал это вчера. Падре Натарио видел оригинал, написанный его рукой. Натарио выяснил истину. Конечно, достойным путем… Потому что Богу угодно, чтобы правда всегда выходила наружу. А теперь выслушайте меня, менина. Вы не знаете этого человека! – И Амаро, понизив голос, стал рассказывать ей то, что узнал от Натарио о Жоане Эдуардо: о ночных оргиях у Агостиньо, о поклепах на священнослужителей, о безБожии…
– Спросите его сами, был ли он хоть раз у исповеди за последние шесть лет, и пусть покажет свидетельство за подписью своего духовника.
Она шептала, бессильно уронив руки на колени:
– О боже… боже!..
– И мне стало ясно, что я обязан как частый гость в вашем доме, как соборный настоятель, как христианин, как ваш друг, менина Амелия… поверьте, я вас так люблю… короче, я понял, что обязан предостеречь вас. Если бы я был вам братом, я бы просто сказал: «Амелия, этому человеку не место в нашем доме!» Увы, я вам не брат, И все же я предан вам всей душой и ныне говорю: «Человек, который желает вступить с вами в брак, обманул вас и вашу матушку, он пришел к вам в личине честного юноши, а на самом деле он…»
Падре Амаро вскочил, как бы поднятый с места неукротимым порывом негодования:
– Менина Амелия, это он написал заметку! Он отправил несчастного Брито в горы Алкобасы! Он обозвал меня соблазнителем! Он назвал распутником каноника Диаса! Распутником! Он отравил ядом клеветы дружбу каноника с вашей матушкой! Он обвинил вас, менина, в том, что вы, попросту говоря, уступили соблазнителю! Скажите же, намерены вы после этого выйти за него замуж?
Она не отвечала. Глаза ее неотрывно смотрели в огонь; две слезы скатились по щекам.
Амаро в возбуждении прошелся по кухне. Потом, смягчив голос, продолжал дружеским тоном:
– Но предположим, что даже не он автор этой заметки, что не он написал черным по белому оскорбительные инсинуации про вашу матушку, про сеньора каноника, про всех близких вам людей. Поговорим лучше о его неверии в Бога! Подумайте, какая судьба вас ждет, если вы обвенчаетесь с ним! Либо вам придется опуститься до убеждений вашего мужа, забросить все благочестивые занятия, порвать с друзьями вашей матушки, забыть дорогу в церковь, восстановить против себя всех порядочных людей – либо вступить в борьбу с собственным мужем и превратить свой дом в ад!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140