— Здесь?
— В «Западной Гарани», милая. В холле.
— Будьте добры, сэр, подождите минутку у телефона.
Это была очень долгая минутка. Потом она подошла к телефону и сказала:
— Вы можете подняться, сэр. Знаете номер квартиры?
— Я знаю, где она, но не знаю номер.
— Четыре черточка восемь А. Четыре означает номер башни, восемь — этаж.
Глава 11
Я прошел в ближайшую к воде башню. Тропинка была обсажена кустарником. Там были повороты, лестницы, небольшие общие дворики со скамейками и странными бетонными скульптурами. В холле четвертой башни было пусто и просторно. Обычно стоимость проекта дома соотносится с тем количеством свободного места, которое люди позволяют себе тратить впустую. Два небольших лифта без лифтера. На восьмом этаже дверь со скрипом отворилась, и я вошел в маленькое, слабо освещенное фойе. Справа Б, слева А. Я нажал кнопку из нержавейки. В дверь был вделан глазок сантиметров в восемь диаметром. Я прищурился.
Обладательница знакомого голоса открыла мне дверь и сказала:
— Проходите, сэр.
Я не успел как следует рассмотреть ее, пока она не вывела меня по короткому коридору из прихожей, а потом вниз по двум покрытым ковром ступенькам в большую гостиную, где обернулась и приветливо улыбнулась. Среднего роста и очень тоненькая. На ней были брюки из какой-то белой ткани, украшенной хорошо подобранной, витиеватой золотистой отделкой. Они были очень тщательно подогнаны под ее стройную фигуру. Короткая кофточка типа кули из той же ткани с рукавом в три четверти и широким накрахмаленным воротником, поднятым сзади и опускающимся спереди на плечи, по-театральному обрамляла тонкое, бледное, красивое, классически правильное лицо. Ее очень темные и густые каштановые волосы были расчесаны прямо и гладко, ниспадая вниз нежной волной, доходящей до подбородка и отсвечивающей медью там, куда попадал дневной свет. Но лучшее, что в ней было, это глаза. Кристально-мятная, чистая, идеальная зелень детского Рождества, зелень, которую видишь, когда слизнешь сахарок инея. В ее походке, улыбке и жестах чувствовалась элегантность, присущая манекенщицам высокого класса. У большинства женщин все это выглядит раздражающе и неестественно. Смотрите, смотрите на меня, роскошную и несравненную. Но она каким-то образом умудрялась одновременно посмеиваться над собой, что производило своеобразный эффект. Она как бы говорила: «Раз уж я обладаю такой статью, то всегда могу ею пользоваться».
— Я скажу ему, что вы здесь. И хорошо бы назвать свое имя, не правда ли?
— Тревис Макги. А у вас тоже есть имя?
— Дебра.
— Очень приятно.
— Извините.
Она выпорхнула, мягко прикрыв за собой тяжелую дверь. И я впервые отчетливо разглядел комнату. Примерно, девять на пятнадцать. Три с половиной метра в высоту.
Сквозь застекленную стену открывался живописный вид на залив, внизу была терраса с низким парапетом и громоздкой мебелью из красного дерева. Почти невидимая занавеска была задернута, чтобы уменьшить яркий блеск солнечного дня. Сбоку свисала более плотная штора. Огромный, отделанный камнем камин. Темно-синий ковер. Низкая мебель, обитая кожей из светлого дерева. Книжные шкафы. Встроенные в стену полочки с коллекцией голубого датского стекла и застекленные с маленькими глиняными фигурками доколумбовой Латинской Америки. В охлажденном воздухе чувствовалось слабое движение и тонкий запах лилий.
Это была очень тихая комната, место, где можно услышать, как у тебя бьется сердце. И, казалось, в ней отсутствовала какая-либо индивидуальность, словно в ней сидят сотрудники и ждут, пока их вызовут на совет директоров за темной и тяжелой дверью.
Через несколько долгих минут дверь открылась и в комнату вошел улыбающийся Кэлвин Стеббер, а за ним по пятам Дебра. В своих белых с золотыми ремешками босоножках без каблука она была, наверно, повыше его сантиметра на два. Кэлв приблизился ко мне и, улыбаясь, поглядел в лицо, чтобы я мог до конца прочувствовать всю его теплоту, заинтересованность, доброту и значимость. С таким человеком уже через десять минут можно подружиться и восхищаться тем, что он находит вас достаточно интересным, чтобы тратить свое драгоценное время.
— Ну, что же, мистер Макги, я уважаю чутье Дебры и должен сказать, что она была права. От вас и не пахнет законом. Вы не выглядите ни иррациональным, ни дураком. Так что садитесь, молодой человек, и мы немного побеседуем. Садитесь сюда, пожалуйста, чтобы солнце не слепило вам глаза.
На нем был темно-зеленый блейзер, серые фланелевые брюки, желтый шейный платок. Румяный, круглолицый, здоровый и цветущий, Кэлв сидел напротив меня и улыбался.
— Я рад, — сказал он, — что наш маленький советчик в прихожей сообщил: вы не притащили с собой никакого фатального куска металла. Сигару, мистер Макги?
— Нет, благодарю вас, мистер Стеббер.
— Пожалуйста, Дебра, — сказал он.
Она подошла к столу, вытащила из коробки толстую, завернутую в фольгу сигару, сняла обертку и, мило нахмурившись, аккуратно зажала концы маленькой золотой безделушкой. Потом чиркнула обычной спичкой, подождала, пока пламя сделается ровным, зажгла сигару, медленно поводя ею, чтобы та хорошо разгорелась. Поднесла ее Стебберу. Каждое движение Дебры было по-театральному элегантно, и на этот раз все это предназначалось ему, причем безо всякой иронии. Скорее всего потому, что это был ее долг перед самой собой, а не перед ним, быть такой неосознанно милой, какой только удается. Подарок Кэлвину.
— Спасибо, милая. Перед тем как мы начнем, мистер Макги, я хочу вам кое что пояснить. Тут Харрис позвонил насчет вашей спутницы, и я попросил его привести ее сюда.
— Это может оказаться весьма непросто.
— Харрис бывает весьма убедителен. — Послышался звонок. — А вот и они. Впусти ее, милая. И скажи Харрису, чтобы подавал машину в пять.
Я не видел Харриса, но Чуки рассказала мне впоследствии, что это была огромная туша в шоферской форме. По ее мнению, рядом с ним я выглядел бы хилым и сморщенным. Она сказала, что он выволок ее из машины, как если бы тащил котенка из обувной коробки. Позднее я догадался, что долгая пауза и ожидание, сопутствующее моему звонку наверх объяснялась тем, что Дебре нужно было время, чтобы по другому телефону, возможно, по внутреннему, вызвать Харриса на рабочее место.
Чуки вошла в комнату, поджав губы от бешенства и потирая руку.
— Трев, что тут происходит, черт побери? — требовательно спросила она. — Этот огромный паяц меня покалечил. А ты, маленький толстяк, я полагаю, тут главный вор.
Стеббер заспешил к ней, на лице его было глубокое участие. Он обеими руками взял ее за локоть и сказал:
— Моя дорогая девочка, меньше всего на свете мне хотелось, чтобы Харрис ушиб тебя или рассердил или напугал, поверь мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69