Я его чуть не убила: я ему отдавалась по любви, а он надо мной научные эксперименты ставил: когда дать, когда взять. Я так кричала, что напугала детей, а он никак не мог взять в толк, почему нельзя рассчитывать заранее дни удовольствий, которые он почему-то считал днями наибольших выбросов гормонов в кровь.
В остальном же он, конечно, был примерный семьянин: ходил за хлебом, мыл кухню, учил с дочками иностранные языки и даже никому не нужную латынь, успевал и к лекциям готовиться, и за меня кандидатскую писать. Я водила девочек в школу и в балетную студию, преподавала философию, вечерами наливала себе джин с тоником и занималась самоудовлетворением, я больше не хотела его, он был для меня только использованным спермобанком. Я же продолжала вызывать его интерес, он ходил за мной по пятам со своей тетрадкой для записей и все время неожиданно спрашивал: “Скажи мне, не задумываясь, о чем ты только что сейчас думала?” - “О том, что ты - мудак”, - думала про себя я, а вслух произносила: “О невыносимой легкости бытия”. Степа удовлетворенно хмыкал, делал какие-то пометки и убегал к себе в кабинет.
Жить стало сложнее, денег катастрофически не хватало, несмотря на наши две кандидатские зарплаты и помощь академика, которому впервые в жизни тоже стало несладко. Степа начал одалживаться у своих студентов, которые занялись бизнесом - кто торговал шашлыками, кто держал киоск со жвачками, кто стал поставлять девочек нуждающимся. Академик пораскинул мозгами и стал сдавать внаем открывающимся фирмам помещения своего института, да еще работать за валюту на иностранные государства, раньше это называлось шпионажем. В общем, выкручивались. А тут у Степки начался какой-то прорыв с работой - ни с того ни с чего он стал получать пачками приглашения на международные конференции или даже на чтение лекций за рубежом, может, думала я, он феномен какой? Дочки больше не нуждались в моем сопровождении в школу и кружки, с полной ставки я перешла на полставки, ссылаясь на пошатнувшееся здоровье, и чуть увеличила дозу потребляемого спиртного. Степу стал волновать мой растущий пофигизм к жизни, и он устроил мне годовую стажировку в одном из университетов США, уверяя, что сам справится с хозяйством и нашими подростками. И я отправилась в страну Ширли Макклейн, к тому времени уже выгнавшей взашей нашего именитого плейбоя, который быстренько написал книгу о том, как сам ее бросил.
Не будет преувеличением сказать, что все мои попытки выучить хотя бы один иностранный язык при помощи Степы, лингафонных кабинетов и курсов при МИДе не увенчались успехом, это уже потом - после моей так называемой стажировки я стала говорить по-английски не хуже тамошних латиносов. В аэропорте Бостона меня любезно встретили, табличку со своим именем, которую держал в руках представитель университета, я нашла и с гордостью прочитала, на этом мои познания окончились. По кампусу меня водили за ручку, иначе бы я умерла с голода и никогда не нашла нужной аудитории. Зачем-то ходила даже в библиотеку, якобы заниматься, и, к счастью, нашла там довольно много литературы на русском языке, что было хотя и скучно, но зато спасением стажировки, по этим источникам я смогла потом составить научный отчет. Самое ужасное, что я не рассчитывала на холодные зимы в Америке, вероятно, спутав этот материк с Африкой, и оделась довольно легкомысленно, мой багаж состоял сплошь из обтягивающих платьев от Диора, привезенных свекром, на меня все пялились, хотя обычно там не замечают, кто в чем одет.
В своих мини-чудах я выбегала курить на улицу. Результат не заставил себя ждать - пневмония. С высокой температурой, в полубреду меня отвезли на “скорой” в больницу. Одинокая и испуганная, инопланетянка без знания языка землян, я пропадала от невозможности выплеснуть на них весь мой стресс от столкновения с их цивилизацией, я только плакала в ответ на их ободрительные улыбки. Меня подключили к каким-то аппаратам, брали анализы, приносили и уносили еду - я отдала приказ своему организму на потопление и почувствовала себя в длинном коридоре, соединяющем мою едва теплящую жизнь с прекрасным будущим в небытии. Второй раз в моей жизни врачи пытались спасти меня - в первый раз я помогала им, проходя через невероятные болевые ощущения, а сейчас я была просто счастлива и совсем не цеплялась за бренное пребывание на Земле, мечтая покинуть свою физическую оболочку и освобожденной улететь на свою звезду.
Потом мне говорили, что я, перестав рыдать от непонимания, дальше только улыбалась, теперь уже у них стали озабоченные лица. Я думаю, что так прошла пара-тройка дней. Ночами меня преследовал какой-то страшный бред: будто бы один из моих докторов приходил ко мне ночью в палату, называл меня Ширли по-английски, потом жадно шарил по моему телу руками, приятно охлаждая или, наоборот, согревая меня в зависимости от моей температуры на тот момент, потом совершались все мои сексуальные фантазии, которые мучили меня еще в Москве, только сейчас я абсолютно явственно ощущала все. От напряжения и удовольствия я как будто теряла сознание, и не было счастливее меня в то время.
Я практически ничего не ела и не нуждалась в этом, превращаясь в прозрачное бестелесное существо - идеальную мечту Голливуда, а вот мои ощущения только обострялись. С утра я улыбалась пробивающемуся в окно солнечному лучу и полностью сливалась с ним в один поток, я была рада приходу врачей и сестер и неожиданно стала понимать их так, будто они стали говорить по-русски. Иногда мне казалось, что они не говорят, а поют, а я нахожусь в центре какого-то мюзикла и все вокруг меня актеры, а я - реквизит, труп из анатомического театра. Мой виртуальный соблазнитель тоже был членом труппы, он был одет в голубую шапочку, халат и голубые брюки, прямо “облако в штанах”. Я улыбалась и ему, едва-едва шевеля пальцами руки, слабым жестом изображая желание встретиться позже. К сожалению, через несколько дней я пошла на поправку - хотелось жрать, а вот с медперсоналом общаться каждые полчаса совсем не хотелось, все равно я уже снова перестала понимать, что они говорят.
От голубого врача стало разить человечиной, ладони у него были постоянно потные, а в глазах появился блеск маньяка-извращенца. Если мой режиссер был когда-то Волком, то этот больше смахивал на Беовульфа, что было понятно, учитывая географическую разницу в их происхождении.
Ночью я впервые спала без капельницы и сильно испугалась, почувствовав на себе чьи-то липкие пальцы. Я закричала. “Ты, Ширли, не делай этого, нам ведь было так хорошо вместе целую неделю, тебя скоро выпишут, и тебе ни с кем не будет так хорошо, как со мной. Я знаю каждую эрогенную точку твоего тела, как ты любишь, чтобы слегка покусывали твою грудь, как стонешь, когда я сжимаю твое горло перед последним мигом оргазма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
В остальном же он, конечно, был примерный семьянин: ходил за хлебом, мыл кухню, учил с дочками иностранные языки и даже никому не нужную латынь, успевал и к лекциям готовиться, и за меня кандидатскую писать. Я водила девочек в школу и в балетную студию, преподавала философию, вечерами наливала себе джин с тоником и занималась самоудовлетворением, я больше не хотела его, он был для меня только использованным спермобанком. Я же продолжала вызывать его интерес, он ходил за мной по пятам со своей тетрадкой для записей и все время неожиданно спрашивал: “Скажи мне, не задумываясь, о чем ты только что сейчас думала?” - “О том, что ты - мудак”, - думала про себя я, а вслух произносила: “О невыносимой легкости бытия”. Степа удовлетворенно хмыкал, делал какие-то пометки и убегал к себе в кабинет.
Жить стало сложнее, денег катастрофически не хватало, несмотря на наши две кандидатские зарплаты и помощь академика, которому впервые в жизни тоже стало несладко. Степа начал одалживаться у своих студентов, которые занялись бизнесом - кто торговал шашлыками, кто держал киоск со жвачками, кто стал поставлять девочек нуждающимся. Академик пораскинул мозгами и стал сдавать внаем открывающимся фирмам помещения своего института, да еще работать за валюту на иностранные государства, раньше это называлось шпионажем. В общем, выкручивались. А тут у Степки начался какой-то прорыв с работой - ни с того ни с чего он стал получать пачками приглашения на международные конференции или даже на чтение лекций за рубежом, может, думала я, он феномен какой? Дочки больше не нуждались в моем сопровождении в школу и кружки, с полной ставки я перешла на полставки, ссылаясь на пошатнувшееся здоровье, и чуть увеличила дозу потребляемого спиртного. Степу стал волновать мой растущий пофигизм к жизни, и он устроил мне годовую стажировку в одном из университетов США, уверяя, что сам справится с хозяйством и нашими подростками. И я отправилась в страну Ширли Макклейн, к тому времени уже выгнавшей взашей нашего именитого плейбоя, который быстренько написал книгу о том, как сам ее бросил.
Не будет преувеличением сказать, что все мои попытки выучить хотя бы один иностранный язык при помощи Степы, лингафонных кабинетов и курсов при МИДе не увенчались успехом, это уже потом - после моей так называемой стажировки я стала говорить по-английски не хуже тамошних латиносов. В аэропорте Бостона меня любезно встретили, табличку со своим именем, которую держал в руках представитель университета, я нашла и с гордостью прочитала, на этом мои познания окончились. По кампусу меня водили за ручку, иначе бы я умерла с голода и никогда не нашла нужной аудитории. Зачем-то ходила даже в библиотеку, якобы заниматься, и, к счастью, нашла там довольно много литературы на русском языке, что было хотя и скучно, но зато спасением стажировки, по этим источникам я смогла потом составить научный отчет. Самое ужасное, что я не рассчитывала на холодные зимы в Америке, вероятно, спутав этот материк с Африкой, и оделась довольно легкомысленно, мой багаж состоял сплошь из обтягивающих платьев от Диора, привезенных свекром, на меня все пялились, хотя обычно там не замечают, кто в чем одет.
В своих мини-чудах я выбегала курить на улицу. Результат не заставил себя ждать - пневмония. С высокой температурой, в полубреду меня отвезли на “скорой” в больницу. Одинокая и испуганная, инопланетянка без знания языка землян, я пропадала от невозможности выплеснуть на них весь мой стресс от столкновения с их цивилизацией, я только плакала в ответ на их ободрительные улыбки. Меня подключили к каким-то аппаратам, брали анализы, приносили и уносили еду - я отдала приказ своему организму на потопление и почувствовала себя в длинном коридоре, соединяющем мою едва теплящую жизнь с прекрасным будущим в небытии. Второй раз в моей жизни врачи пытались спасти меня - в первый раз я помогала им, проходя через невероятные болевые ощущения, а сейчас я была просто счастлива и совсем не цеплялась за бренное пребывание на Земле, мечтая покинуть свою физическую оболочку и освобожденной улететь на свою звезду.
Потом мне говорили, что я, перестав рыдать от непонимания, дальше только улыбалась, теперь уже у них стали озабоченные лица. Я думаю, что так прошла пара-тройка дней. Ночами меня преследовал какой-то страшный бред: будто бы один из моих докторов приходил ко мне ночью в палату, называл меня Ширли по-английски, потом жадно шарил по моему телу руками, приятно охлаждая или, наоборот, согревая меня в зависимости от моей температуры на тот момент, потом совершались все мои сексуальные фантазии, которые мучили меня еще в Москве, только сейчас я абсолютно явственно ощущала все. От напряжения и удовольствия я как будто теряла сознание, и не было счастливее меня в то время.
Я практически ничего не ела и не нуждалась в этом, превращаясь в прозрачное бестелесное существо - идеальную мечту Голливуда, а вот мои ощущения только обострялись. С утра я улыбалась пробивающемуся в окно солнечному лучу и полностью сливалась с ним в один поток, я была рада приходу врачей и сестер и неожиданно стала понимать их так, будто они стали говорить по-русски. Иногда мне казалось, что они не говорят, а поют, а я нахожусь в центре какого-то мюзикла и все вокруг меня актеры, а я - реквизит, труп из анатомического театра. Мой виртуальный соблазнитель тоже был членом труппы, он был одет в голубую шапочку, халат и голубые брюки, прямо “облако в штанах”. Я улыбалась и ему, едва-едва шевеля пальцами руки, слабым жестом изображая желание встретиться позже. К сожалению, через несколько дней я пошла на поправку - хотелось жрать, а вот с медперсоналом общаться каждые полчаса совсем не хотелось, все равно я уже снова перестала понимать, что они говорят.
От голубого врача стало разить человечиной, ладони у него были постоянно потные, а в глазах появился блеск маньяка-извращенца. Если мой режиссер был когда-то Волком, то этот больше смахивал на Беовульфа, что было понятно, учитывая географическую разницу в их происхождении.
Ночью я впервые спала без капельницы и сильно испугалась, почувствовав на себе чьи-то липкие пальцы. Я закричала. “Ты, Ширли, не делай этого, нам ведь было так хорошо вместе целую неделю, тебя скоро выпишут, и тебе ни с кем не будет так хорошо, как со мной. Я знаю каждую эрогенную точку твоего тела, как ты любишь, чтобы слегка покусывали твою грудь, как стонешь, когда я сжимаю твое горло перед последним мигом оргазма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25