Возможно, одна лишь Гертруда знала причину самоубийства Кэтлин. Замечание дяди Генри объяснило тайну:
— Мы не можем расспрашивать ее, она еще спит. Она интересуется тем же, что и ее мать. Когда ты впервые встретился со своим «магом», Кэтлин жила с Гертрудой в Кенсингтоне. Помнишь?
Воспоминания перенесли меня в квартиру на Лексэм-гарденс, которую в ту пору купила Гертруда. Дядя Генри мог больше ничего не добавлять. Мы с Кроули поселились в провинции, когда Вторая мировая война близилась к концу. За несколько дней до отъезда из Лондона к Кроули, я остановился у тети Гертруды и ее мужа Альберта, пожилого финансиста, который вел дела в Южной Африке. Кэтлин тоже была дома. Она, как и я, училась в Школе Искусств. Разумеется, мы разговаривали о живописи и художниках. В то время я почти ежедневно получал от Кроули письма, и кузина это заметила, потому что конверты украшали восхищавшие ее печати с картушем египетского жреца. Как-то раз у нас завязался разговор о магии Кроули. Разработанная им колода Таро, нарисованная леди Харрис, за год до этого демонстрировалась на выставке в Оксфорде. У Кэтлин бьи, как я позднее понял, талант выпытывать информацию, и столь же искусна она была в ее дальнейшем распространении. Она предположила, что Кроули злоупотребил оккультным знанием, почерпнутым из тайного гримуара, и советовала мне, пока я буду жить у Кроули, отыскать книгу. Она заверила меня, что интересуется этим лишь из эстетических соображений, поскольку считает, что гримуар любопытно иллюстрирован.
Мне не терпелось отправиться к Кроули, поскольку я подозревал, что жить ему осталось недолго. Не ведая о происхождении кузины, я не сомневался в том, что ее любопытство носит лишь «академический» характер, хотя всякий раз, когда речь заходила о магии, она с трудом скрывала возбуждение. В ту пору я не задумывался об этом, однако подобное выражение лица мне позднее довелось увидеть на рисунке Остина Спейра и вот теперь — у маски, прижавшейся к оконному стеклу. Мне стало ясно, почему дядя Фин затеял ее удочерение. Однако план его провалился.
В доме Кроули, где я поселился, было много книг и написанных им картин. Единственным томом, к которому он не разрешал мне прикасаться, была «Книга священной магии Абрамелина», переведенная на английский С. Л. Мазер-сом — или, какой предпочитал именоваться, графом Макгрегором Гленстрейским. Кроули хранил ее в шкафчике, ключ от которого имелся только у него. Книга была иллюстрирована магическими квадратами, и в нее были вложены листы кальки, на которых Кроули рисовал печати. Однако «тайного» гримуара, о котором говорила моя кузина, я так и не отыскал. Впрочем, я не столь уж долго пробыл с Кроули, — вскоре он отослал меня в Лондон с любопытным поручением. Я должен был навестить некоего мсье Буше, создателя гипсовых форм и восковых фигур, которые продавались в магазине на Ченсери-лейн. Мне следовало сказать, что я от Кроули и получить предназначенный ему пакет.
Можно сказать, что я прошел полный цикл, поскольку впервые посетил магазин Буше за несколько лет до знакомства с Кроули. Я приобрел какие-то статуэтки, повинуясь юношеской тяге к экзотике. В то время я не подозревал, что у Буше есть потайная комната, в которой хранится коллекция клипотическои жути, о которой мне еще придется вспомнить. Но я отвлекся.
Дядя Генри настаивал, чтобы мы обсудили книгу, которую я в то время писал, и я не без труда оторвался от мысленных блужданий по магазину Буше. Меня еще преследовали воспоминания о завешенной зеленым сукном двери, скрывавшейся в тени у выставленных на продажу изваяний.
Я решил еще раз спросить дядю о неведомых областях, где сплетаются временные потоки и меняются все свойства. Я знал, что если правильно сформулирую вопросы, все может проясниться, но у меня ничего не получалось. Сила сна быстро сходила на нет, а напряженность обстановки путала мысли. Кажется, тетя Сьюзен поняла мои терзания; она пыталась что-то объяснить, но все было тщетно. Повернувшись к дяде, я продолжил атаку.
— Если я туда выйду, — начал я, пытаясь не обращать внимания на прилипшее к стеклу лицо, — то, стало быть, вернусь в свою жизнь в 1936 году? А у меня останутся воспоминания об этой встрече с вами?
Он поморщился.
— Может, останутся, а, может, и нет. Скорее всего, ты сам этого не захочешь, когда вернешься в детство. А может, сила твоей концентрации пока не столь высока, чтобы удерживать временные линии одновременно.
Меня такой ответ не устроил. Я сформулировал вопрос иначе:
— Вы считаете, что через зеркала можно свободно путешествовать во времени в обоих направлениях; то есть, я смогу двигаться вперед и назад?
— Ты совсем запутался. К чему беспокоиться? Ты ведь прошел через Врата.
Мое беспокойство усиливалось. Неужели я умер? Моя кузина тоже прошла через Врата.
— Она пришла до времени. — Дяде превосходно удавалось читать мои мысли. — У каждого из нас собственная временная линия, обособленная в пространстве. Мы следуем ей намеренно или бессознательно. Все это очень сложно, и если мы пустимся в обсуждения, это отвлечет нас от работы, ради которой мы собрались.
Я пропустил его слова мимо ушей. Меня больше заботило другое его замечание — о Вратах. Каких Вратах? Мысленно я попытался вернуться назад, комната стала расплываться. Овальное зеркало у двустворчатой двери смутно отражало мою фигуру. Меня неодолимо тянуло к нему. Все закружилось, точно в водовороте. В конце тоннеля промелькнула далекая комната в «Брандише», в которую я вошел в сновидении. Спал ли я еще, видел ли сон о сне во сне? Крошечная комната стала увеличиваться, и я принялся лихорадочно искать лицо за окном. Оно исчезло. Шторы снова были задернуты, и я в озарении понял, что кузина протащила меня по тоннелю, как протягивают нитку сквозь игольное ушко.
2
Комната вновь обрела привычные размеры. На лице дяди отразилось изрядное беспокойство:
— Тебе пора. — Он махнул рукой, показывая, чтобы я уходил. — Я думал, ты пришел сюда по собственной воле. Она уже ушла! Поторопись, а то лишишься тела!
Он вскочил с кресла и резко развернул меня. Тетя хотела меня поцеловать, но я повернулся, и ее губы скользнули по мочке уха, все еще чувствительной; прикосновение напомнило мне о Маргарет Лизинг.
Тоннель был наполнен стремительным потоком воздуха, который подхватил меня и понес. Вылетев сквозь овальную раму, я рухнул на диван. Солнечный луч косо падал из приоткрытой двери. Содрогаясь от непривычного холода, я неуверенно двинулся к ней. На улице женщина склонилась над неподвижной фигурой, из-за распущенных волос я не мог разглядеть лица. Услышав мои шаги, она повернулась, точно загнанный зверь. Это была Аврид. Голова закружилась, и словно ударом молнии меня швырнуло на распростертое тело, я слился с ним и очнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Мы не можем расспрашивать ее, она еще спит. Она интересуется тем же, что и ее мать. Когда ты впервые встретился со своим «магом», Кэтлин жила с Гертрудой в Кенсингтоне. Помнишь?
Воспоминания перенесли меня в квартиру на Лексэм-гарденс, которую в ту пору купила Гертруда. Дядя Генри мог больше ничего не добавлять. Мы с Кроули поселились в провинции, когда Вторая мировая война близилась к концу. За несколько дней до отъезда из Лондона к Кроули, я остановился у тети Гертруды и ее мужа Альберта, пожилого финансиста, который вел дела в Южной Африке. Кэтлин тоже была дома. Она, как и я, училась в Школе Искусств. Разумеется, мы разговаривали о живописи и художниках. В то время я почти ежедневно получал от Кроули письма, и кузина это заметила, потому что конверты украшали восхищавшие ее печати с картушем египетского жреца. Как-то раз у нас завязался разговор о магии Кроули. Разработанная им колода Таро, нарисованная леди Харрис, за год до этого демонстрировалась на выставке в Оксфорде. У Кэтлин бьи, как я позднее понял, талант выпытывать информацию, и столь же искусна она была в ее дальнейшем распространении. Она предположила, что Кроули злоупотребил оккультным знанием, почерпнутым из тайного гримуара, и советовала мне, пока я буду жить у Кроули, отыскать книгу. Она заверила меня, что интересуется этим лишь из эстетических соображений, поскольку считает, что гримуар любопытно иллюстрирован.
Мне не терпелось отправиться к Кроули, поскольку я подозревал, что жить ему осталось недолго. Не ведая о происхождении кузины, я не сомневался в том, что ее любопытство носит лишь «академический» характер, хотя всякий раз, когда речь заходила о магии, она с трудом скрывала возбуждение. В ту пору я не задумывался об этом, однако подобное выражение лица мне позднее довелось увидеть на рисунке Остина Спейра и вот теперь — у маски, прижавшейся к оконному стеклу. Мне стало ясно, почему дядя Фин затеял ее удочерение. Однако план его провалился.
В доме Кроули, где я поселился, было много книг и написанных им картин. Единственным томом, к которому он не разрешал мне прикасаться, была «Книга священной магии Абрамелина», переведенная на английский С. Л. Мазер-сом — или, какой предпочитал именоваться, графом Макгрегором Гленстрейским. Кроули хранил ее в шкафчике, ключ от которого имелся только у него. Книга была иллюстрирована магическими квадратами, и в нее были вложены листы кальки, на которых Кроули рисовал печати. Однако «тайного» гримуара, о котором говорила моя кузина, я так и не отыскал. Впрочем, я не столь уж долго пробыл с Кроули, — вскоре он отослал меня в Лондон с любопытным поручением. Я должен был навестить некоего мсье Буше, создателя гипсовых форм и восковых фигур, которые продавались в магазине на Ченсери-лейн. Мне следовало сказать, что я от Кроули и получить предназначенный ему пакет.
Можно сказать, что я прошел полный цикл, поскольку впервые посетил магазин Буше за несколько лет до знакомства с Кроули. Я приобрел какие-то статуэтки, повинуясь юношеской тяге к экзотике. В то время я не подозревал, что у Буше есть потайная комната, в которой хранится коллекция клипотическои жути, о которой мне еще придется вспомнить. Но я отвлекся.
Дядя Генри настаивал, чтобы мы обсудили книгу, которую я в то время писал, и я не без труда оторвался от мысленных блужданий по магазину Буше. Меня еще преследовали воспоминания о завешенной зеленым сукном двери, скрывавшейся в тени у выставленных на продажу изваяний.
Я решил еще раз спросить дядю о неведомых областях, где сплетаются временные потоки и меняются все свойства. Я знал, что если правильно сформулирую вопросы, все может проясниться, но у меня ничего не получалось. Сила сна быстро сходила на нет, а напряженность обстановки путала мысли. Кажется, тетя Сьюзен поняла мои терзания; она пыталась что-то объяснить, но все было тщетно. Повернувшись к дяде, я продолжил атаку.
— Если я туда выйду, — начал я, пытаясь не обращать внимания на прилипшее к стеклу лицо, — то, стало быть, вернусь в свою жизнь в 1936 году? А у меня останутся воспоминания об этой встрече с вами?
Он поморщился.
— Может, останутся, а, может, и нет. Скорее всего, ты сам этого не захочешь, когда вернешься в детство. А может, сила твоей концентрации пока не столь высока, чтобы удерживать временные линии одновременно.
Меня такой ответ не устроил. Я сформулировал вопрос иначе:
— Вы считаете, что через зеркала можно свободно путешествовать во времени в обоих направлениях; то есть, я смогу двигаться вперед и назад?
— Ты совсем запутался. К чему беспокоиться? Ты ведь прошел через Врата.
Мое беспокойство усиливалось. Неужели я умер? Моя кузина тоже прошла через Врата.
— Она пришла до времени. — Дяде превосходно удавалось читать мои мысли. — У каждого из нас собственная временная линия, обособленная в пространстве. Мы следуем ей намеренно или бессознательно. Все это очень сложно, и если мы пустимся в обсуждения, это отвлечет нас от работы, ради которой мы собрались.
Я пропустил его слова мимо ушей. Меня больше заботило другое его замечание — о Вратах. Каких Вратах? Мысленно я попытался вернуться назад, комната стала расплываться. Овальное зеркало у двустворчатой двери смутно отражало мою фигуру. Меня неодолимо тянуло к нему. Все закружилось, точно в водовороте. В конце тоннеля промелькнула далекая комната в «Брандише», в которую я вошел в сновидении. Спал ли я еще, видел ли сон о сне во сне? Крошечная комната стала увеличиваться, и я принялся лихорадочно искать лицо за окном. Оно исчезло. Шторы снова были задернуты, и я в озарении понял, что кузина протащила меня по тоннелю, как протягивают нитку сквозь игольное ушко.
2
Комната вновь обрела привычные размеры. На лице дяди отразилось изрядное беспокойство:
— Тебе пора. — Он махнул рукой, показывая, чтобы я уходил. — Я думал, ты пришел сюда по собственной воле. Она уже ушла! Поторопись, а то лишишься тела!
Он вскочил с кресла и резко развернул меня. Тетя хотела меня поцеловать, но я повернулся, и ее губы скользнули по мочке уха, все еще чувствительной; прикосновение напомнило мне о Маргарет Лизинг.
Тоннель был наполнен стремительным потоком воздуха, который подхватил меня и понес. Вылетев сквозь овальную раму, я рухнул на диван. Солнечный луч косо падал из приоткрытой двери. Содрогаясь от непривычного холода, я неуверенно двинулся к ней. На улице женщина склонилась над неподвижной фигурой, из-за распущенных волос я не мог разглядеть лица. Услышав мои шаги, она повернулась, точно загнанный зверь. Это была Аврид. Голова закружилась, и словно ударом молнии меня швырнуло на распростертое тело, я слился с ним и очнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31