Раздумывая над этим, я чувствовал, как постепенно сдвигается мое ощущение пространства и возникает ясный образ Алхимика. Это, без сомнения, происходило от бессознательной идентификации инопланетян с одним из персонажей Лавкрафта, Джозефом Кервеном, — у Алхимика, которого знали мы с Кроули, была такая же фамилия. Я пришел к заключению, что Джозеф Кервен, чье тело было стерто доктором Мартином Уиллетом до «тонкого покрова из нежной серо-голубой пыли», вернулся, чтобы вселиться в тело своего однофамильца из будущего. Такое переселение происходит, когда произносишь Слова Силы. Лавкрафт описал невероятно долгую жизнь Джозефа Кер-вена в «Истории Чарльза Декстера Уорда», и его, возможно, не удивило бы воскрешение, осуществленное с помощью дяди Финеаса. А я все же удивился, хотя это и многое объясняло. Третье пришествие Джозефа Кервена облегчило общение Кроули с Айвассом в старости и мое общение с Внешними, когда я работал в Ложе Новой Изиды. И Клэн-да, и Маргарет Лизинг играли важную роль в ритуалах Ложи, а на портрете Клэнды работы Остина Спейра я обнаружил точную формулу переноса тел в другие измерения. Это были почти осязаемые струи серого астрального газа, похожие на те, что материализовала ведьма в пылающих водах своего котла. Такие чувствительные тени легко переходят из одного временного потока в другой. Например, я ощущал зловоние призрачных Деяний ведьмы, перед моим мирским взором предстали смутные очертания Теней, всюду ее сопровождавших. Их предводителем был Лама, которого видел Кроули и чей портрет нарисовал во время магического сеанса в Нью-Йорке примерно в 1915 году. Он даже прервал сеанс, чтобы сделать набросок существа.
Доктор Блэк был убежден, что после этого видения Серые Человечки сделались наваждением для Кроули, исказив его магические силы. Другие же считали, что разрыв Круга во время сеанса сам по себе привел к появлению узкоглазого уродца с огромной безухой головой и крошечным пушистым тельцем. Говорили, что Лама был «тульпой», магической проекцией Айвасса, запрограммированной посетить Кроули, — месть, которую он сам породил, исказив Формулу Сета. Никому не удавалось до конца разгадать роль Ламы в кроулеанской головоломке, пока Маргарет Лизинг не расшифровала руны в Гримуаре, который веками хранил клан Грантов. Гримуар много раз исчезал, но теперь появился вновь. Я знал, что он хранит секрет Айвасса, Аврид, Ламы, скрывает ключи к лиловой зоне Внешних. Но придется расшифровать еще множество страниц, прежде чем станет ясна моя роль в этой загадке.
Эти наблюдения были записаны для узкого круга Посвященных, и я не могу вдаваться в детали. И так уже любопытным глазам открылись некоторые второстепенные тайны, а лживые языки распустили невежественные и вздорные слухи. К счастью, пустозвоны испытывают ужас, когда чувствуют, что им угрожает опасность провалиться в бездонную пропасть. Кто рискнет разгадать тайну Зверя, Криксквора, Паучьей Амфибии? Их прислужники появляются в лучах искусственной Звезды. Один из них жестоко обошелся с Маргарет Лизинг, но просветил ее. Кто решится бросить вызов рептилии-прислужнице Сета или жукообразному уродцу, что исходит из влагалища Ню-Изи-ды? Кто может разгадать тайну Гвинейской Луны? Или секрет Желтой Твари? Я не могу прямо говорить о кошмаре, связанном с Vinum Sabbati, украденным Желтой Тварью, посетившей дядю Фина. Или о подлинной природе и значении обрывка бессмысленного стишка, который дядя бормотал хриплым горловым шепотом, столь непохожим на его обычный резкий фальцет:
Жаба желта, желта, желта —
Гвинейская луна в пруду у пса…
Маргарет Лизинг сказала мне, что стишок связан с Ню-Изидой, светилом, которое в древности отождествляли со звездной собакой Сириусом и упомянутой в Гримуаре жабой Оссадагова. Страшно думать о лунной жабе, ведь она связана с воспоминаниями о Желтой Твари и том месте, откуда он появился, а также с одним Верховным
Ламой из Ленга, который, как писал Лавкрафт, носит желтую маску, плохо скрывающую нечеловеческие черты. Помощник антиквара прервал мои раздумья:
— Вы непременно должны взглянуть на эти замечательные… портреты.
Последнему слову предшествовала долгая пауза, за ней последовал смешок, который он пытался заглушить, поднеся к лицу слабую влажную руку. Книга была раскрыта. По краям страниц шли серии миниатюрных портретов, по одиннадцать с каждой стороны, лица были обращены друг к другу. Между ними расходились вспомогательные магические печати и знаки с краткими пояснениями по-итальянски. Я понял, почему книга казалась чуждой, но знакомой: передо мной был Grimorio Grantiano, по слухам принадлежавший флорентийской ветви нашей семьи. Был этот экземпляр копией, или же Буше удалось выторговать драгоценный раритет, я не знал. И помощник антиквара не стал ничего объяснять.
— Смотрите внимательней, — вот и все, что он сказал. Я повиновался, и тут произошло удивительное. Мгновенно я перенесся в зону лилового тумана, печати и знаки поплыли и растянулись вокруг меня металлическим кружевом. Перемещение было столь стремительным, что у меня закружилась голова. Затем волнение утихло, очертания замерли, и я обнаружил, что стою перед огромными стальными воротами. На медальонах в центре створок я узнал копии портретов, запечатленных на полях Гримуара. Но на этот раз лица были изображены в профиль и смотрели в противоположные стороны. Носы, или, вернее сказать, рыла этих неведомых тварей стали ручками урны, лишенной крышки. Из ее глубин вздымались языки серого пламени. От них и образовался туман, столь жаркий, что меня охватил ужас. Помощник антиквара дунул на страницу, пламя угасло. Я посмотрел на него в изумлении. По-видимому, за его неприметной внешностью таились сильнейшие магические силы. Возможно, он стал для меня новым связующим звеном с Теми, кто его послал. Его очертания отступили, отдалились, стерлись.
Я слышал клацанье металла, звучную пустоту, протяжную, точно звук гонга. Она превращалась в тонкую заунывную мелодию напева дяди Фина. Я вспомнил слова, которые он говорил мне давным-давно и которые, казалось, повторял сейчас:
— В оккультизме не существует правила подводить того, кто готов к посвящению, к определенной двери. Ты и есть эта дверь. Но дверь не может открыться сама по себе, так что многие минуют ее, не заметив. Это случилось и с тобой — давным-давно. Порой она широко открыта, но тех, кто способен перешагнуть порог, что-то удерживает. Другие, еще не готовые, делают шаг, падают в пропасть, и дверь захлопывается за ними.
Перешагнув порог, я увидел дядю Фина, сидящего за рабочим столом. Перед ним лежали три карты Таро, ветхие и на вид очень древние: столь древние, что я не сразу узнал «Колесницу», «Башню» и «Луну».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31