У Петровой сразу закружилась голова, и она даже не заметила, как надела на свои крашенные волосенки чужой песцовый капор.
Только в машине девочка наша вспомнила, что в ее старом пальто остались ключи от квартиры, проездной билет и двенадцать рублей до получки. Но Принц тут же сказал: «Без надобности!» и притянул ее за роскошный воротник шубы непосредственно к своему лицу, пахнущему одеколоном уж, конечно, не фабрики «Северное сияние». А потом он даже стал как-то приспосабливаться, вроде бы на тот счет, чтобы чмокнуть ее в личность.
Надо сказать, нос у Петровой все дела отравлял. Не все, конечно, но многие. Одним словом, шнобель. Тут до Петровой внезапно доходит, что Принц — вылитый Кевин Костнер! И сознание ее сразу от избытка впечатлений несколько помутилось. Но она взяла себя в руки усилием воли, вспомнила все-таки про Мишку, которого не бабкина очередь была из садика забирать.
А Принц, девочки, дальше действует. Шубку на ней раздвинул… Ой, я, прям, тоже, девчонки, не могу! Ну, да… Раздвигает он шубку, и впивается своими разными глазами туда, под шубку. Смотрит, не мигая, но с удовольствием. Петровой даже интересно стало, что он там вдруг разглядел. Глаза так скосила, челюсть нижнюю отодвинув, а там, прямо на теле, такое белье, девочки! Вишневое! И из остальной одежды — только цепочка золотая с сапфировым кулончиком. И тут Петрову начал медленно пот прошибать. Что-то ей этот кулончик знакомым показался!
Но ей совсем не до мысленных раздумий стало, потому что Принц стал ее целовать, прямо как Мейсон Джулию в американском городе Санта-Барбара…
Ничего, главное, она Принцу не говорила, дорогу не объясняла, а подъехали они прямо к Мишкиному садику. Петрова рванула было за Мишкой, а Принц, которого Петрова уже звала просто Альбертиком, из объятий ее своих не отпустил, кивнув шоферу: «Давай, сгоняй в садик! Тащи сюда пацана!» А потом опять стал целовать Петрову так, что она опомнилась только, когда мрачный шофер привел Мишку, посадив его рядом с собою на переднее сидение.
— Давай-ка, Петрова, — говорит этот Принц, — отправим хлопцев на каруселях кататься, а сами еще здесь полалакаем!
А Петрова, конечно, на все согласная, вцепилась Принцу в рукав и восторженно попискивает: «Альбертик! Родной!» Даже не поинтересовалась у Мишки, чем его на обед кормили в садике.
Мишке очередной мамкин Принц крайне не понравился. Он решил держать ухо востро. Да и шофер у него симпатии не вызвал. Представляете, приходит на прогулку мужик в кепке и говорит: «Пошли к машине, малый, если мамку увидеть хочешь!» А нянечке тете Гале, которая хотела у него документ попросить, на грязной шее чик-чирик так нагло показывает. Херня какая-то.
Ну, подъехали к каруселям, значит. Вышел шофер из машины молча и пошел к каруселям, даже не оглянувшись на Мишку, который уныло плелся сзади. На сердце у Михаила было препоганейшее настроение. Только на каруселях кататься.
Шофер подрулил к билетной будке и буркнул себе под нос: «На чем крутиться будешь, малый?»
— Пошел ты! — сказал Михаил.
Тогда шофер обернулся к Мишке и внимательно посмотрел на него своими поросячьими глазками. И даже у него начала какая-то мысль на морде вырисовываться. Тут подскочила к кассе толстая тетенька с двумя сопляками и стала его в спину толкать: «Мужчина! Вы здесь стоите? Вы билеты купили? Решать в сторонке положено! Мне на Орбиту срочно надо! Уйди, говорю, сволочь, мне на Орбиту надо!»
Дяденька шофер вдруг говорит этой тетке свистящим шепотом: «Раз надо, так сейчас прям там и будешь!» И тетенька, прижав к груди толстые короткие ручки, попятилась от него сразу и села мимо скамейки на грязную снежную кучку. Шофер, проводив ее долгим взглядом, сказал Михаилу задумчивым голосом: «Вот не люблю я прошмандовок! Чо-то…»
Миша с грустью уставился в мировое пространство, нависшее над головой, и решил, что все вокруг мудаки, как и рассказывал ему дядя Гена из сорок третьей квартиры, когда ползком добирался к себе на третий этаж после зарплаты.
— Ну, это ты зря, парень! — вдруг сказал ему дяденька шофер. — Хотя, резон есть в этом, несомненно. Ладно, пошли в шайбу…
И они пошли в пивной ларек, стоявший неподалеку. Затарился дяденька шофер пивом, на закуску чебурек купил и шоколадку «Спорт». Шоколадку он как-то мимо тяжких дум в карман к себе засунул, а чебурек понюхал с подозрительным выражением лица и спросил Мишку почти добродушно: «Будешь? Или в харю буфетчице сунем?»
— А вас из-за пива ГАИ не поймает? — выразил опасение Миша, отбирая у него чебурек.
— Не поймает. А если поймает, то крупно об том пожалеет, — отрезал шофер, вскрывая все шесть бутылок подряд о замусоленный край столика.
В уме у Михаила крутился один вопрос, который не давал ему покоя.
— Не могу я этого тебе сказать, парень, ты в этом деле заинтересованное лицо, — многозначительно произнес шофер и подмигнул одним свинячьим глазком Мишке.
— Дяденька! А если вам на ГАИ насрать, что же вы пиво без водки потребляете? Ценный продукт переводите! — сказал ему Мишка, наивно хлопая глазками, изо всех сил стараясь не думать о дяденьке Флегонтове из цокольного этажа, признававшего только такой сорт самого правильного пива. — Хотя, это понятно, хозяин ваш запретил, наверно.
Ох, и хитрый пацанчик у Петровой народился! Он сразу просек, что шоферюга энтот все у него прямо из головы слышит! Ну, такой уж наш Михаил был проходимый непосредственно с эмбрионального периода. Иначе бы как он вообще на свет появился нахаловкой? В те времена Петрова как раз в летчика-испытателя одного была влюблена. Она с ним в заводском профилактории познакомилась. Летчики, как известно, без неба жить не могут, хотя близость к небу здорово укорачивает им жизнь. Поэтому, когда он и на четвертое письмо не ответил, то поняла наша Петрова, что разбился ее летчик где-то вдребезги, отлетался сердешный. Плакала, конечно, первое время, переживала, а потом, когда Мишка родился и стал орать каждую ночь, ей как-то не до переживаний стало. Но авиацию она даже после такого облома не разлюбила. Дура потому что.
Шофер этот удивился остроумному Мишкиному замечанию и сказал: «И то дело! Весь день на морозе, бля. А этот хмыреныш мне не указ! Я из департамента внешних сношений, а он из… неважно. Строит еще из себя начальника, сволочь!» Взял он тут же две по сто, а потом еще три по двести. Вылакал почти все, чокаясь с Мишкиным чебуреком. Подобрел сразу как-то.
— А ты ничего, пацан, боевой! — сказал он Мишке с таким противным, разползающимся в стороны смешком. — Башку бы тебе открутить надо, конечно, для порядка… Гы-ы… Ик! Проблемы от тебя могут быть… Да-а… Отвандил ни хера не видит! А я все-все вижу! — ласково погрозил он Мишке коричневым пальцем с огромным фиолетовым ногтем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Только в машине девочка наша вспомнила, что в ее старом пальто остались ключи от квартиры, проездной билет и двенадцать рублей до получки. Но Принц тут же сказал: «Без надобности!» и притянул ее за роскошный воротник шубы непосредственно к своему лицу, пахнущему одеколоном уж, конечно, не фабрики «Северное сияние». А потом он даже стал как-то приспосабливаться, вроде бы на тот счет, чтобы чмокнуть ее в личность.
Надо сказать, нос у Петровой все дела отравлял. Не все, конечно, но многие. Одним словом, шнобель. Тут до Петровой внезапно доходит, что Принц — вылитый Кевин Костнер! И сознание ее сразу от избытка впечатлений несколько помутилось. Но она взяла себя в руки усилием воли, вспомнила все-таки про Мишку, которого не бабкина очередь была из садика забирать.
А Принц, девочки, дальше действует. Шубку на ней раздвинул… Ой, я, прям, тоже, девчонки, не могу! Ну, да… Раздвигает он шубку, и впивается своими разными глазами туда, под шубку. Смотрит, не мигая, но с удовольствием. Петровой даже интересно стало, что он там вдруг разглядел. Глаза так скосила, челюсть нижнюю отодвинув, а там, прямо на теле, такое белье, девочки! Вишневое! И из остальной одежды — только цепочка золотая с сапфировым кулончиком. И тут Петрову начал медленно пот прошибать. Что-то ей этот кулончик знакомым показался!
Но ей совсем не до мысленных раздумий стало, потому что Принц стал ее целовать, прямо как Мейсон Джулию в американском городе Санта-Барбара…
Ничего, главное, она Принцу не говорила, дорогу не объясняла, а подъехали они прямо к Мишкиному садику. Петрова рванула было за Мишкой, а Принц, которого Петрова уже звала просто Альбертиком, из объятий ее своих не отпустил, кивнув шоферу: «Давай, сгоняй в садик! Тащи сюда пацана!» А потом опять стал целовать Петрову так, что она опомнилась только, когда мрачный шофер привел Мишку, посадив его рядом с собою на переднее сидение.
— Давай-ка, Петрова, — говорит этот Принц, — отправим хлопцев на каруселях кататься, а сами еще здесь полалакаем!
А Петрова, конечно, на все согласная, вцепилась Принцу в рукав и восторженно попискивает: «Альбертик! Родной!» Даже не поинтересовалась у Мишки, чем его на обед кормили в садике.
Мишке очередной мамкин Принц крайне не понравился. Он решил держать ухо востро. Да и шофер у него симпатии не вызвал. Представляете, приходит на прогулку мужик в кепке и говорит: «Пошли к машине, малый, если мамку увидеть хочешь!» А нянечке тете Гале, которая хотела у него документ попросить, на грязной шее чик-чирик так нагло показывает. Херня какая-то.
Ну, подъехали к каруселям, значит. Вышел шофер из машины молча и пошел к каруселям, даже не оглянувшись на Мишку, который уныло плелся сзади. На сердце у Михаила было препоганейшее настроение. Только на каруселях кататься.
Шофер подрулил к билетной будке и буркнул себе под нос: «На чем крутиться будешь, малый?»
— Пошел ты! — сказал Михаил.
Тогда шофер обернулся к Мишке и внимательно посмотрел на него своими поросячьими глазками. И даже у него начала какая-то мысль на морде вырисовываться. Тут подскочила к кассе толстая тетенька с двумя сопляками и стала его в спину толкать: «Мужчина! Вы здесь стоите? Вы билеты купили? Решать в сторонке положено! Мне на Орбиту срочно надо! Уйди, говорю, сволочь, мне на Орбиту надо!»
Дяденька шофер вдруг говорит этой тетке свистящим шепотом: «Раз надо, так сейчас прям там и будешь!» И тетенька, прижав к груди толстые короткие ручки, попятилась от него сразу и села мимо скамейки на грязную снежную кучку. Шофер, проводив ее долгим взглядом, сказал Михаилу задумчивым голосом: «Вот не люблю я прошмандовок! Чо-то…»
Миша с грустью уставился в мировое пространство, нависшее над головой, и решил, что все вокруг мудаки, как и рассказывал ему дядя Гена из сорок третьей квартиры, когда ползком добирался к себе на третий этаж после зарплаты.
— Ну, это ты зря, парень! — вдруг сказал ему дяденька шофер. — Хотя, резон есть в этом, несомненно. Ладно, пошли в шайбу…
И они пошли в пивной ларек, стоявший неподалеку. Затарился дяденька шофер пивом, на закуску чебурек купил и шоколадку «Спорт». Шоколадку он как-то мимо тяжких дум в карман к себе засунул, а чебурек понюхал с подозрительным выражением лица и спросил Мишку почти добродушно: «Будешь? Или в харю буфетчице сунем?»
— А вас из-за пива ГАИ не поймает? — выразил опасение Миша, отбирая у него чебурек.
— Не поймает. А если поймает, то крупно об том пожалеет, — отрезал шофер, вскрывая все шесть бутылок подряд о замусоленный край столика.
В уме у Михаила крутился один вопрос, который не давал ему покоя.
— Не могу я этого тебе сказать, парень, ты в этом деле заинтересованное лицо, — многозначительно произнес шофер и подмигнул одним свинячьим глазком Мишке.
— Дяденька! А если вам на ГАИ насрать, что же вы пиво без водки потребляете? Ценный продукт переводите! — сказал ему Мишка, наивно хлопая глазками, изо всех сил стараясь не думать о дяденьке Флегонтове из цокольного этажа, признававшего только такой сорт самого правильного пива. — Хотя, это понятно, хозяин ваш запретил, наверно.
Ох, и хитрый пацанчик у Петровой народился! Он сразу просек, что шоферюга энтот все у него прямо из головы слышит! Ну, такой уж наш Михаил был проходимый непосредственно с эмбрионального периода. Иначе бы как он вообще на свет появился нахаловкой? В те времена Петрова как раз в летчика-испытателя одного была влюблена. Она с ним в заводском профилактории познакомилась. Летчики, как известно, без неба жить не могут, хотя близость к небу здорово укорачивает им жизнь. Поэтому, когда он и на четвертое письмо не ответил, то поняла наша Петрова, что разбился ее летчик где-то вдребезги, отлетался сердешный. Плакала, конечно, первое время, переживала, а потом, когда Мишка родился и стал орать каждую ночь, ей как-то не до переживаний стало. Но авиацию она даже после такого облома не разлюбила. Дура потому что.
Шофер этот удивился остроумному Мишкиному замечанию и сказал: «И то дело! Весь день на морозе, бля. А этот хмыреныш мне не указ! Я из департамента внешних сношений, а он из… неважно. Строит еще из себя начальника, сволочь!» Взял он тут же две по сто, а потом еще три по двести. Вылакал почти все, чокаясь с Мишкиным чебуреком. Подобрел сразу как-то.
— А ты ничего, пацан, боевой! — сказал он Мишке с таким противным, разползающимся в стороны смешком. — Башку бы тебе открутить надо, конечно, для порядка… Гы-ы… Ик! Проблемы от тебя могут быть… Да-а… Отвандил ни хера не видит! А я все-все вижу! — ласково погрозил он Мишке коричневым пальцем с огромным фиолетовым ногтем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9